Вихров вошел
в этот загородок и поцеловал крест, стоящий на могиле отца; и опять затянулась: вечная
память, и опять мужики и бабы начали плакать почти навзрыд. Наконец, и лития была отслужена.
Голова действительно кружилась у Санина — и над всем этим
вихрем разнообразных ощущений, впечатлений, недосказанных мыслей постоянно носился образ Джеммы, тот образ, который так неизгладимо врезался
в его
память в ту теплую, электрически-потрясенную ночь,
в том темном окне, под лучами роившихся звезд!
Он старался придумать способ к бегству, средство, какое бы оно ни было… самое отчаянное казалось ему лучшим; так прошел час, прошел другой… эти два удара молотка времени сильно отозвались
в его сердце; каждый свист неугомонного ветра заставлял его вздрогнуть, малейший шорох
в соломе, произведенный торопливостию большой крысы или другого столь же мирного животного, казался ему топотом злодеев… он страдал, жестоко страдал! и то сказать: каждому свой черед; счастие — женщина: коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец; Борис Петрович также иногда вспоминал о своей толстой подруге… и волос его вставал дыбом: он понял молчание сына при ее имени, он объяснил себе его трепет…
в его
памяти пробегали картины прежнего счастья, не омраченного раскаянием и страхом, они пролетали, как легкое дуновение, как листы, сорванные
вихрем с березы, мелькая мимо нас, обманывают взор золотым и багряным блеском и упадают… очарованы их волшебными красками, увлечены невероятною мечтой, мы поднимаем их, рассматриваем… и не находим ни красок, ни блеска: это простые, гнилые, мертвые листы!..
Наталья Федоровна
вихрем, «по-аракчеевски», прискакавшая
в Петербург, застала отца уже без
памяти, он не узнавал окружающих, не узнал и дочери.