Неточные совпадения
— Я — согласен! — сказал Лютов, подойдя мелкими шагами вплоть к нему. — Верно-с: мы или плутаем
в дебрях разума или бежим от него испуганными
дураками.
— Революционер — тоже полезен, если он не
дурак. Даже — если глуп, и тогда полезен, по причине уродливых условий русской жизни. Мы вот все больше производим товаров, а покупателя — нет, хотя он потенциально существует
в количестве ста миллионов. По спичке
в день — сто миллионов спичек, по гвоздю — сто миллионов гвоздей.
— Любопытна слишком. Ей все надо знать — судоходство, лесоводство. Книжница. Книги портят женщин. Зимою я познакомился с водевильной актрисой, а она вдруг спрашивает: насколько зависим Ибсен от Ницше? Да черт их знает, кто от кого зависит! Я — от
дураков. Мне на днях губернатор сказал, что я компрометирую себя, давая работу политическим поднадзорным. Я говорю ему: Превосходительство! Они относятся к работе честно! А он: разве, говорит, у нас,
в России, нет уже честных людей неопороченных?
— Недавно один
дурак в лицо мне брякнул: ваша ставка на народ — бита, народа — нет, есть только классы. Юрист, второго курса. Еврей. Классы! Забыл, как недавно сородичей его классически громили…
— Камень —
дурак. И дерево —
дурак. И всякое произрастание — ни к чему, если нет человека. А ежели до этого глупого материала коснутся наши руки, — имеем удобные для жилья дома, дороги, мосты и всякие вещи, машины и забавы, вроде шашек или карт и музыкальных труб. Так-то. Я допрежде сектантом был, сютаевцем, а потом стал проникать
в настоящую философию о жизни и — проник насквозь, при помощи неизвестного человека.
— Нет, они — отлично понимают, что народ —
дурак, — заговорил он негромко, улыбаясь
в знакомую Климу курчавенькую бороду. — Они у нас аптекаря, пустяками умеют лечить.
В леса дремучие прятать бы
дураков, а мы их всенародно показываем.
— Так вот, значит: у одних — обман зрения, у других — классовая интуиция. Ежели рабочий воспринимает учение, ядовитое для хозяина, хозяин — буде он не
дурак — обязан несколько ознакомиться с этим учением. Может быть, удастся подпортить его.
В Европах весьма усердно стараются подпортить, а наши юные буржуйчики тоже не глухи и не слепы. Замечаются попыточки организовать классовое самосознание, сочиняют какое-то неославянофильство, Петра Великого опрокидывают и вообще… шевелятся.
— Выпустили меня третьего дня, и я все еще не
в себе. На родину, — а где у меня родина,
дураки! Через четыре дня должна ехать, а мне совершенно необходимо жить здесь. Будут хлопотать, чтоб меня оставили
в Москве, но…
—
Дурак! — крикнула Татьяна, ударив его по голове тетрадкой нот, а он схватил ее и с неожиданной силой, как-то привычно, посадил на плечо себе. Девицы стали отнимать подругу, началась возня, а Самгин, давно поняв, что он лишний
в этой компании, незаметно ушел.
— Такого
дурака, каков здешний житель, — нигде не найдете! Губернатора бы нам с плетью
в руке, а то — Тимофея Степановича Варавку
в городские головы, он бы и песок
в камень превратил.
— Заметно, господин, что
дураков прибывает; тут, кругом,
в каждой деревне два, три дуренка есть. Одни говорят: это от слабости жизни, другие считают урожай
дураков приметой на счастье.
— Какой же ты, сукинов сын, преступник, — яростно шептал он. — Ты же —
дурак и… и ты во сне живешь, ты — добрейший человек, ведь вот ты что! Воображаешь ты, дурья башка! Паяц ты, актеришка и самозванец, а не преступник! Не Р-рокамболь, врешь! Тебе, сукинов сын, до Рокамболя, как петуху до орла. И виновен ты
в присвоении чужого звания, а не
в краже со взломом, дур-рак!
— Был проповедник здесь,
в подвале жил, требухой торговал на Сухаревке. Учил: камень —
дурак, дерево —
дурак, и бог —
дурак! Я тогда молчал. «Врешь, думаю, Христос — умен!» А теперь — знаю: все это для утешения! Все — слова. Христос тоже — мертвое слово. Правы отрицающие, а не утверждающие. Что можно утверждать против ужаса? Ложь. Ложь утверждается. Ничего нет, кроме великого горя человеческого. Остальное — дома, и веры, и всякая роскошь, и смирение — ложь!
— Струве,
в предисловии к записке Витте о земстве, пытается испугать департамент полиции своим предвидением ужасных жертв. Но мне кажется, что за этим предвидением скрыто предупреждение: глядите
в оба,
дураки! И хотя он там же советует «смириться пред историей и смирить самодержавца», но ведь это надобно понимать так: скорее поделитесь с нами властью, и мы вам поможем
в драке…
— Проследовал, значит? — растерянно бормотал старичок. — Ах ты, господи! А мне представляться ему надо было. Подвел меня племянник,
дурак, вчерась надо было ехать, подлец! У меня, милостью его величества, дело
в мою пользу решено, — понимаете ли…
—
Дурак надутый, а хочет быть жуликом. Либерал, а — чего добиваются либералы? Права быть консерваторами. Думают, что это не заметно
в них! А ведь добьются своего, — как думаешь?
— Уморительно! Черт, до чего дожили, а? Вроде Англии. Он —
в мантии, а они — во фраках! Человек во фраке напоминает стрижа. Их бы
в кафтаны какие-нибудь нарядить. Хорошо одетый человек меньше на
дурака похож.
— Пусти,
дурак, — тоже негромко пробормотала Дуняша, толкнула его плечом. — Ничего не понимают, — прибавила она, протаскивая Самгина
в дверь.
В комнате у окна стоял человек
в белом с сигарой
в зубах, другой,
в черном, с галунами, сидел верхом на стуле, он строго спросил...
— Да. Невесело. Теперь, когда жадные
дураки и лентяи начнут законодательствовать, — распродадут они Россию. Уже лезут
в Среднюю Азию, а это у нас — голый бок! И англичане прекрасно знают, что — голый…
— Не выношу кротких! Сделать бы меня всемирным Иродом, я бы как раз объявил поголовное истребление кротких, несчастных и любителей страдания. Не уважаю кротких! Плохо с ними, неспособные они, нечего с ними делать. Не гуманный я человек, я как раз железо произвожу, а — на что оно кроткому? Сказку Толстого о «Трех братьях» помните? На что
дураку железо, ежели он обороняться не хочет? Избу кроет соломой, землю пашет сохой, телега у него на деревянном ходу, гвоздей потребляет полфунта
в год.
Спрашиваю: «Нашли что-нибудь интересное?» Он хотел встать, ноги у него поехали под стол, шлепнулся
в кресло и, подняв руки вверх, объявил: «Я — не вор!» — «Вы, говорю,
дурак.
«Ну и — черт с тобой, старый
дурак, — подумал Самгин и усмехнулся: — Должно быть, Тагильский
в самом деле насолил им».
— Кем? Подозревался племянник. Мотивы?
Дурак. Мало для убийцы. Угнетала — ага! Это похоже на нее. И — что же племянник? Умер
в тюрьме, — гм…
— Ну да, — с вашей точки, люди или подлецы или
дураки, — благодушным тоном сказал Ногайцев, но желтые глаза его фосфорически вспыхнули и борода на скулах ощетинилась. К нему подкатился Дронов с бутылкой
в руке, на горлышке бутылки вверх дном торчал и позванивал стакан.
—
Дураков выкармливают маком. Деревенской бабе некогда возиться с ребенком, кормить его грудью и вообще. Нажует маку, сделает из него соску, сунет ребенку
в рот, он пососет и — заснул. Да. Мак — снотворное, из него делают опий, морфий. Наркотик.
— Я
в политике ни черта не смыслю, но вы, милый мой, превосходно отделали их… А этот Платон — вы ему не верьте. Он —
дурак, но хитрый. И — сластоежка. Идемте, сейчас я буду развлекать публику.
— Знал бы ты, какой он
дурак, этот Макаров, — точно оса, жужжала Елена
в ухо ему. — А вон этот, который наклонился к Набокову, Шура Протопопов, забавный человечек. Набоков очень элегантный мужчина. А вообще какие все неуклюжие, серые…
— Ты бы,
дурак, молчал, не путался
в разговор старших-то. Война — не глупость.
В пятом году она вон как народ расковыряла. И теперь, гляди, то же будет… Война — дело страшное…
Можете остановиться у нее, но
в комнате, уже занятой одним военным; подпоручик, ранен и —
дурак.
— Обнажаю, обнажаю, — пробормотал поручик, считая деньги. — Шашку и Сашку, и Машку, да, да! И не иду, а — бегу. И — кричу. И размахиваю шашкой. Главное: надобно размахивать, двигаться надо! Я, знаете, замечательные слова поймал
в окопе, солдат солдату эдак зверски крикнул: «Что ты,
дурак, шевелишься, как живой?»
Деревенски мужики —
Хамы, свиньи,
дураки.
Эх, — ка́лина, эх, — ма́лина.
Пальцы режут, зубы рвут.
В службу царскую нейдут.
Не хочут! Калина, ой — малина.
— Нет, вы подумайте: XIX век мы начали Карамзиным, Пушкиным, Сперанским, а
в XX у нас — Гапон, Азеф, Распутин… Выродок из евреев разрушил сильнейшую и, так сказать, национальную политическую партию страны, выродок из мужиков,
дурак деревенских сказок, разрушает трон…
— Да я… не знаю! — сказал Дронов, втискивая себя
в кресло, и заговорил несколько спокойней, вдумчивее: — Может — я не радуюсь, а боюсь. Знаешь, человек я пьяный и вообще ни к черту не годный, и все-таки — не глуп. Это, брат, очень обидно — не
дурак, а никуда не годен. Да. Так вот, знаешь, вижу я всяких людей, одни делают политику, другие — подлости, воров развелось до того много, что придут немцы, а им грабить нечего! Немцев — не жаль, им так и надо, им
в наказание — Наполеонов счастье. А Россию — жалко.