Неточные совпадения
— Вот, например, англичане: студенты у них не бунтуют, и вообще они — живут без фантазии, не бредят, потому что у них — спорт. Мы на Западе плохое — хватаем, а хорошего — не видим. Для народа нужно чаще устраивать религиозные процессии, крестные хода. Папизм — чем крепок? Именно — этими зрелищами, театральностью. Народ постигает
религию глазом, через материальное. Поклонение богу
в духе проповедуется тысячу девятьсот лет, но мы видим, что пользы
в этом мало, только секты расплодились.
— Фу! Это — эпидемия какая-то! А знаешь, Лидия увлекается философией,
религией и вообще… Где Иноков? — спросила она, но тотчас же, не ожидая ответа, затараторила: — Почему не пьешь чай? Я страшно обрадовалась самовару. Впрочем, у одного эмигранта
в Швейцарии есть самовар…
— Лидия изучает историю
религии, а зачем ей нужно это — я не поняла. Живет монахиней, одиноко, ходит
в оперу,
в концерты.
«Философия права — это попытка оправдать бесправие», — говорил он и говорил, что, признавая законом борьбу за существование, бесполезно и лицемерно искать
в жизни место
религии, философии, морали.
Разговорам ее о
религии он не придавал значения, считая это «системой фраз»; украшаясь этими фразами, Марина скрывает
в их необычности что-то более значительное, настоящее свое оружие самозащиты;
в силу этого оружия она верит, и этой верой объясняется ее спокойное отношение к действительности, властное — к людям. Но — каково же это оружие?
— Вообще интеллигенция не делает революций, даже когда она психически деклассирована. Интеллигент — не революционер, а реформатор
в науке, искусстве,
религии. И
в политике, конечно. Бессмысленно и бесполезно насиловать себя, искусственно настраивать на героический лад…
Изредка она говорила с ним по вопросам
религии, — говорила так же спокойно и самоуверенно, как обо всем другом. Он знал, что ее еретическое отношение к православию не мешает ей посещать церковь, и объяснял это тем, что нельзя же не ходить
в церковь, торгуя церковной утварью. Ее интерес к
религии казался ему не выше и не глубже интересов к литературе, за которой она внимательно следила. И всегда ее речи о
религии начинались «между прочим», внезапно: говорит о чем-нибудь обыкновенном, будничном и вдруг...
В другой раз она долго и туманно говорила об Изиде, Сете, Озирисе. Самгин подумал, что ее, кажется, особенно интересуют сексуальные моменты
в религии и что это, вероятно, физиологическое желание здоровой женщины поболтать на острую тему.
В общем он находил, что размышления Марины о
религии не украшают ее, а нарушают цельность ее образа.
Ее слова о духе и вообще все, что она,
в разное время, говорила ему о своих взглядах на
религию, церковь, — было непонятно, неинтересно и не удерживалось
в его памяти.
«Посмотрим, как делают
религию на заводе искусственных минеральных вод! Но — как же я увижу?» Подвинув ногу по мягкому на полу, он уперся ею
в стену, а пошарив по стене рукою, нашел тряпочку, пошевелил ее, и пред глазами его обнаружилась продолговатая, шириною
в палец, светлая полоска.
Достал из чемодана несколько книг,
в предисловии к одной из них глаза поймали фразу: «Мы принимаем все
религии, все мистические учения, только бы не быть
в действительности».
Перечислил, по докладу Мережковского
в «Религиозно-философском собрании», все грехи Толстого против
религии, науки, искусства, напомнил его заявление Льва, чтоб «затянули на старом горле его намыленную петлю», и объяснил все это болезнью совести.
Климу Ивановичу уже знакомо было нечто подобное, вопрос о достоверности знания, сдвиг мысли
в сторону
религии, метафизики — все это очень
в моде.
— Господа! — возгласил он с восторгом, искусно соединенным с печалью. — Чего можем требовать мы, люди, от жизни, если даже боги наши глубоко несчастны? Если даже
религии в их большинстве — есть
религии страдающих богов — Диониса, Будды, Христа?
В лице Христа еврейство является основоположником
религии, которую исповедует вся Европа и ‹которая› проповедуется католической церковью во всем мире.
В лице Карла Маркса еврейство сеет на земле сокрушительное учение о непримиримости интересов капитала и труда, о неизбежном росте классовой ненависти, о неустранимой социально-революционной катастрофе.
— Даже. И преступно искусство, когда оно изображает мрачными красками жизнь демократии. Подлинное искусство — трагично. Трагическое создается насилием массы
в жизни, но не чувствуется ею
в искусстве. Калибану Шекспира трагедия не доступна. Искусство должно быть более аристократично и непонятно, чем
религия. Точнее: чем богослужение. Это — хорошо, что народ не понимает латинского и церковнославянского языка. Искусство должно говорить языком непонятным и устрашающим. Я одобряю Леонида Андреева.
Неточные совпадения
Грустилов сначала растерялся и, рассмотрев книгу, начал было объяснять, что она ничего не заключает
в себе ни против
религии, ни против нравственности, ни даже против общественного спокойствия.
Либеральная партия говорила или, лучше, подразумевала, что
религия есть только узда для варварской части населения, и действительно, Степан Аркадьич не мог вынести без боли
в ногах даже короткого молебна и не мог понять, к чему все эти страшные и высокопарные слова о том свете, когда и на этом жить было бы очень весело.
У ней была своя странная
религия метемпсихозы,
в которую она твердо верила, мало заботясь о догматах церкви.
Левин помнил, как
в то время, когда Николай был
в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал
в религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
Развод, подробности которого он уже знал, теперь казался ему невозможным, потому что чувство собственного достоинства и уважение к
религии не позволяли ему принять на себя обвинение
в фиктивном прелюбодеянии и еще менее допустить, чтобы жена, прощенная и любимая им, была уличена и опозорена.