Неточные совпадения
«Семейные бани И. И. Домогайлова сообщают, что
в дворянском отделении устроен для мужчин душ профессора Шарко, а для дам ароматические ванны», — читал он, когда
в дверь постучали и на его крик: «Войдите!» вошел курчавый ученик Маракуева — Дунаев. Он никогда не бывал у Клима, и Самгин
встретил его удивленно, поправляя очки. Дунаев, как всегда, улыбался, мелкие колечки густейшей бороды его шевелились, а нос как-то странно углубился
в усы, и шагал Дунаев так, точно он ожидал, что может провалиться сквозь пол.
«Мы», — вспомнил он горячее и веское словцо Митрофанова
в пасхальную ночь. «Класс», — думал он, вспоминая, что ни
в деревне, когда мужики срывали замок с
двери хлебного магазина, ни
в Нижнем Новгороде, при
встрече царя, он не чувствовал раскольничьей правды учения
в классовой структуре государства.
Самгин незаметно подвигался к
двери; ему не хотелось
встречи с Кутузовым, а того более — с Поярковым и Дунаевым.
В комнате снова бурно закричали, кто-то возмутился...
В день объявления войны Японии Самгин был
в Петербурге, сидел
в ресторане на Невском, удивленно и чуть-чуть злорадно воскрешая
в памяти
встречу с Лидией. Час тому назад он столкнулся с нею лицом к лицу, она выскочила из
двери аптеки прямо на него.
Пошли не
в ногу, торжественный мотив марша звучал нестройно, его заглушали рукоплескания и крики зрителей, они торчали
в окнах домов, точно
в ложах театра, смотрели из
дверей, из ворот. Самгин покорно и спокойно шагал
в хвосте демонстрации, потому что она направлялась
в сторону его улицы. Эта пестрая толпа молодых людей была
в его глазах так же несерьезна, как манифестация союзников. Но он невольно вздрогнул, когда красный язык знамени исчез за углом улицы и там его
встретил свист, вой, рев.
Нотариус не внушал доверия, и Самгин подумал, что следует посоветоваться с Дроновым, — этот, наверное, знает, как продают дома.
В доме Варвары его
встретила еще неприятность: парадную
дверь открыла девочка подросток — черненькая, остроносая и почему-то с радостью, весело закричала...
Дверь в столовую была приоткрыта, там, за столом, сидели трое мужчин и Елена.
В жизни Клима Ивановича Самгина неожиданные
встречи были часты и уже не удивляли его, но каждая из них вызывала все более тягостное впечатление ограниченности жизни, ее узости и бедности.
Пред ним, одна за другой, мелькали, точно падая куда-то, полузабытые картины: полиция загоняет московских студентов
в манеж, мужики и бабы срывают замок с
двери хлебного «магазина», вот поднимают колокол на колокольню; криками ура
встречают голубовато-серого царя тысячи обывателей Москвы, так же
встречают его
в Нижнем Новгороде, тысяча людей всех сословий стоит на коленях пред Зимним дворцом, поет «Боже, царя храни», кричит ура.
Когда все убрались, Майзель медленно сделал налево кругом, как будто поворачивал целую роту, и тяжело, как матерый седой медведь, побрел на половину Амалии Карловны, которая
встретила его в дверях спальни в одной кофточке, совсем готовая отойти ко сну.
Стоять и смотреть на нее, когда она пила кофе и потом завтракала, подавать ей в передней шубку и надевать на ее маленькие ножки калоши, причем она опиралась на мое плечо, потом ждать, когда снизу позвонит мне швейцар,
встречать ее в дверях, розовую, холодную, попудренную снегом, слушать отрывистые восклицания насчет мороза или извозчика, — если б вы знали, как все это было для меня важно!
Неточные совпадения
Вронский ничего не ответил и, сказав несколько слов княжне Сорокиной, вышел.
В дверях он
встретил брата.
Проходя через первую гостиную, Левин
встретил в дверях графиню Боль, с озабоченным и строгим лицом что-то приказывавшую слуге. Увидав Левина, она улыбнулась и попросила его
в следующую маленькую гостиную, из которой слышались голоса.
В этой гостиной сидели на креслах две дочери графини и знакомый Левину московский полковник. Левин подошел к ним, поздоровался и сел подле дивана, держа шляпу на колене.
Но, увы! комендант ничего не мог сказать мне решительного. Суда, стоящие
в пристани, были все — или сторожевые, или купеческие, которые еще даже не начинали нагружаться. «Может быть, дня через три, четыре придет почтовое судно, — сказал комендант, — и тогда — мы увидим». Я вернулся домой угрюм и сердит. Меня
в дверях встретил казак мой с испуганным лицом.
Взобравшись узенькою деревянною лестницею наверх,
в широкие сени, он
встретил отворявшуюся со скрипом
дверь и толстую старуху
в пестрых ситцах, проговорившую: «Сюда пожалуйте!»
В комнате попались всё старые приятели, попадающиеся всякому
в небольших деревянных трактирах, каких немало выстроено по дорогам, а именно: заиндевевший самовар, выскобленные гладко сосновые стены, трехугольный шкаф с чайниками и чашками
в углу, фарфоровые вызолоченные яички пред образами, висевшие на голубых и красных ленточках, окотившаяся недавно кошка, зеркало, показывавшее вместо двух четыре глаза, а вместо лица какую-то лепешку; наконец натыканные пучками душистые травы и гвоздики у образов, высохшие до такой степени, что желавший понюхать их только чихал и больше ничего.
В сей утомительной прогулке // Проходит час-другой, и вот // У Харитонья
в переулке // Возок пред домом у ворот // Остановился. К старой тетке, // Четвертый год больной
в чахотке, // Они приехали теперь. // Им настежь отворяет
дверь, //
В очках,
в изорванном кафтане, // С чулком
в руке, седой калмык. //
Встречает их
в гостиной крик // Княжны, простертой на диване. // Старушки с плачем обнялись, // И восклицанья полились.