Неточные совпадения
Клим, зная, что Туробоев влюблен в Спивак и влюблен не без успеха, — если
вспомнить три удара в потолок
комнаты брата, — удивлялся. В отношении Туробоева к этой женщине явилось что-то насмешливое и раздражительное. Туробоев высмеивал ее суждения и вообще как будто не хотел, чтоб при нем она говорила с другими.
Она легко поднялась с дивана и, покачиваясь, пошла в
комнату Марины, откуда доносились крики Нехаевой; Клим смотрел вслед ей, улыбаясь, и ему казалось, что плечи, бедра ее хотят сбросить ткань, прикрывающую их. Она душилась очень крепкими духами, и Клим вдруг
вспомнил, что ощутил их впервые недели две тому назад, когда Спивак, проходя мимо него и напевая романс «На холмах Грузии», произнесла волнующий стих...
Думая об этом подвиге, совершить который у него не было ни дерзости, ни силы, Клим
вспоминал, как он в детстве неожиданно открыл в доме
комнату, где были хаотически свалены вещи, отжившие свой срок.
Точно уколотый или внезапно
вспомнив нечто тревожное, Диомидов соскочил со стула и начал молча совать всем руку свою. Клим нашел, что Лидия держала эту слишком белую руку в своей на несколько секунд больше, чем следует. Студент Маракуев тоже простился; он еще в
комнате молодецки надел фуражку на затылок.
Он вышел в большую
комнату, место детских игр в зимние дни, и долго ходил по ней из угла в угол, думая о том, как легко исчезает из памяти все, кроме того, что тревожит. Где-то живет отец, о котором он никогда не
вспоминает, так же, как о брате Дмитрии. А вот о Лидии думается против воли. Было бы не плохо, если б с нею случилось несчастие, неудачный роман или что-нибудь в этом роде. Было бы и для нее полезно, если б что-нибудь согнуло ее гордость. Чем она гордится? Не красива. И — не умна.
Добродушная преданность людям и материнское огорчение Анфимьевны, вкусно сваренный ею кофе,
комнаты, напитанные сложным запахом старого, устойчивого жилья, — все это настроило Самгина тоже благодушно. Он
вспомнил Таню Куликову, няньку — бабушку Дронова, нянек Пушкина и других больших русских людей.
И с этого момента уже не помнил ничего. Проснулся он в
комнате, которую не узнал, но большая фотография дяди Хрисанфа подсказала ему, где он. Сквозь занавески окна в сумрак проникали солнечные лучи необыкновенного цвета, верхние стекла показывали кусок неба, это заставило Самгина
вспомнить комнатенку в жандармском управлении.
Дома он расслабленно свалился на диван. Варвара куда-то ушла, в
комнатах было напряженно тихо, а в голове гудели десятки голосов. Самгин пытался
вспомнить слова своей речи, но память не подсказывала их. Однако он помнил, что кричал не своим голосом и не свои слова.
Только в эту минуту он
вспомнил о Митрофанове и рассказал о нем. Обмахивая лицо платком, Варвара быстро вышла из
комнаты, а он снова задумался...
Самгин встал и, шагая по
комнате, пробормотал,
вспомнив слова Туробоева...
Погасив лампу, он лег на широкую постель в углу
комнаты, прислушиваясь к неутомимому плеску и шороху дождя, ожидая Никонову так же спокойно, как ждал жену, — и
вспомнил о жене с оттенком иронии.
Стоя среди
комнаты, он курил, смотрел под ноги себе, в розоватое пятно света, и вдруг
вспомнил восточную притчу о человеке, который, сидя под солнцем на скрещении двух дорог, горько плакал, а когда прохожий спросил: о чем он льет слезы? — ответил: «От меня скрылась моя тень, а только она знала, куда мне идти».
Вспоминая все это, Самгин медленно шагал по
комнате и неистово курил. В окна ярко светила луна, на улице таяло, по проволоке телеграфа скользили, в равном расстоянии одна от другой, крупные, золотистые капли и, доскользнув до какой-то незаметной точки, срывались, падали. Самгин долго, бессмысленно следил за ними, насчитал сорок семь капель и упрекнул кого-то...
Ее крупная фигура покачивалась, и как будто это она встряхивала сумрак. Самгин возвратился в зал,
вспомнив, что тихий роман с Никоновой начался в такой же дождливый вечер; это воспоминание тотчас же вызвало у него какую-то торжественную грусть. В маленькой
комнате шлепались на пол мокрые тряпки, потом раздался возмущенный возглас...
Самгин смотрел, как сквозь темноту на террасе падают светлые капли дождя, и
вспоминал роман Мопассана «Наше сердце», — сцену, когда мадам де Бюрн великодушно пришла ночью в
комнату Мариоля.
Он заслужил в городе славу азартнейшего игрока в винт, и Самгин
вспомнил, как в
комнате присяжных поверенных при окружном суде рассказывали: однажды Гудим и его партнеры играли непрерывно двадцать семь часов, а на двадцать восьмом один из них, сыграв «большой шлем», от радости помер, чем и предоставил Леониду Андрееву возможность написать хороший рассказ.
В углу
комнаты — за столом — сидят двое: известный профессор с фамилией, похожей на греческую, — лекции его Самгин слушал, но трудную фамилию
вспомнить не мог; рядом с ним длинный, сухолицый человек с баками, похожий на англичанина, из тех, какими изображают англичан карикатуристы. Держась одной рукой за стол, а другой за пуговицу пиджака, стоит небольшой растрепанный человечек и, покашливая, жидким голосом говорит...
Комнату наполняло ласковое, душистое тепло, медовый запах ласкал обоняние, и хотелось, чтоб вся кожа погрузилась в эту теплоту, подышала ею. Клим Иванович Самгин смотрел на крупных людей вокруг себя и
вспоминал чьи-то славословия...
Неточные совпадения
Жениха ждали в церкви, а он, как запертый в клетке зверь, ходил по
комнате, выглядывая в коридор и с ужасом и отчаянием
вспоминая, что он наговорил Кити, и что она может теперь думать.
Степан Аркадьич вздохнул, отер лицо и тихими шагами пошел из
комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, — говорил он сам себе,
вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. — И, может быть, девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из
комнаты.
Пописав несколько времени, Левин вдруг с необыкновенною живостью
вспомнил Кити, ее отказ и последнюю встречу. Он встал и начал ходить по
комнате.
Оставшись в отведенной
комнате, лежа на пружинном тюфяке, подкидывавшем неожиданно при каждом движении его руки и ноги, Левин долго не спал. Ни один разговор со Свияжским, хотя и много умного было сказано им, не интересовал Левина; но доводы помещика требовали обсуждения. Левин невольно
вспомнил все его слова и поправлял в своем воображении то, что он отвечал ему.
Я был в сильном горе в эту минуту, но невольно замечал все мелочи. В
комнате было почти темно, жарко и пахло вместе мятой, одеколоном, ромашкой и гофманскими каплями. Запах этот так поразил меня, что, не только когда я слышу его, но когда лишь
вспоминаю о нем, воображение мгновенно переносит меня в эту мрачную, душную
комнату и воспроизводит все мельчайшие подробности ужасной минуты.