Неточные совпадения
— Довольно! — тихо, но так, что
все замолчали, сказала она. — Довольно бесплодных жертв. Великодушие наивно…
Время поумнеть.
— Ты что не играешь? — наскакивал на Клима во
время перемен Иван Дронов, раскаленный докрасна, сверкающий, счастливый. Он действительно шел в рядах первых учеников класса и первых шалунов
всей гимназии, казалось, что он торопится сыграть
все игры, от которых его оттолкнули Туробоев и Борис Варавка. Возвращаясь из гимназии с Климом и Дмитрием, он самоуверенно посвистывал, бесцеремонно высмеивая неудачи братьев, но нередко спрашивал Клима...
От
всего этого веяло на Клима унылой бедностью, не той, которая мешала писателю вовремя платить за квартиру, а какой-то другой, неизлечимой, пугающей, но в то же
время и трогательной.
Прислушиваясь к себе, Клим ощущал в груди, в голове тихую, ноющую скуку, почти боль; это было новое для него ощущение. Он сидел рядом с матерью, лениво ел арбуз и недоумевал: почему
все философствуют? Ему казалось, что за последнее
время философствовать стали больше и торопливее. Он был обрадован весною, когда под предлогом ремонта флигеля писателя Катина попросили освободить квартиру. Теперь, проходя по двору, он с удовольствием смотрел на закрытые ставнями окна флигеля.
— Вот, если б
вся жизнь остановилась, как эта река, чтоб дать людям
время спокойно и глубоко подумать о себе, — невнятно, в муфту, сказала она.
— Почему — только Россию?
Весь мир должен бы застыть, на
время, — отдохнуть.
Но, думая так, он в то же
время ощущал гордость собою: из
всех знакомых ей мужчин она выбрала именно его. Эту гордость еще более усиливали ее любопытствующие ласки и горячие, наивные до бесстыдства слова.
Затем он вспомнил, что в кармане его лежит письмо матери, полученное днем; немногословное письмо это, написанное с алгебраической точностью, сообщает, что культурные люди обязаны работать, что она хочет открыть в городе музыкальную школу, а Варавка намерен издавать газету и пройти в городские головы. Лидия будет дочерью городского головы. Возможно, что, со
временем, он расскажет ей роман с Нехаевой; об этом лучше
всего рассказать в комическом тоне.
Но, когда он пробовал привести в порядок
все, что слышал и читал, создать круг мнений, который служил бы ему щитом против насилия умников и в то же
время с достаточной яркостью подчеркивал бы его личность, — это ему не удавалось.
Но в то же
время он смутно чувствовал, что эти его навязчивые мудрствования болезненны, нелепы и бессильны, и чувствовал, что однообразие их
все более утомляет его.
— Похвальное намерение, — сказала Спивак, перекусив нитку. — Может быть, оно потребует от вас и не
всей вашей жизни, но все-таки очень много
времени.
Он видел, что общий строй ее мысли сроден «кутузовщине», и в то же
время все, что говорила она, казалось ему словами чужого человека, наблюдающего явления жизни издалека, со стороны.
Клим в первый раз в жизни испытывал охмеляющее наслаждение злости. Он любовался испуганным лицом Диомидова, его выпученными глазами и судорогой руки, которая тащила из-под головы подушку, в то
время как голова притискивала подушку
все сильнее.
А в городе
все знакомые тревожно засуетились, заговорили о политике и, относясь к Самгину с любопытством, утомлявшим его, в то же
время говорили, что обыски и аресты — чистейшая выдумка жандармов, пожелавших обратить на себя внимание высшего начальства. Раздражал Дронов назойливыми расспросами, одолевал Иноков внезапными визитами, он приходил почти ежедневно и вел себя без церемонии, как в трактире.
Все это заставило Самгина уехать в Москву, не дожидаясь возвращения матери и Варавки.
— В деревне я чувствовала, что, хотя делаю работу объективно необходимую, но не нужную моему хозяину и он терпит меня, только как ворону на огороде. Мой хозяин безграмотный, но по-своему умный мужик, очень хороший актер и человек, который чувствует себя первейшим, самым необходимым работником на земле. В то же
время он догадывается, что поставлен в ложную, унизительную позицию слуги
всех господ. Науке, которую я вколачиваю в головы его детей, он не верит: он вообще неверующий…
Ты совершенно правильно писал, что
время становится
все более тревожным и что вполне естественно, если власти, охраняя порядок, действуют несколько бесцеремонно».
«Здесь живут
все еще так, как жили во
времена Гоголя; кажется, что девяносто пять процентов жителей — «мертвые души» и так жутко мертвые, что и не хочется видеть их ожившими»… «В гимназии введено обучение военному строю, обучают офицера местного гарнизона, и, представь, многие гимназисты искренно увлекаются этой вредной игрой. Недавно один офицер уличен в том, что водил мальчиков в публичные дома».
— Замечательно — как вы не догадались обо мне тогда, во
время студенческой драки? Ведь если б я был простой человек, разве мне дали бы сопровождать вас в полицию? Это — раз. Опять же и то: живет человек на глазах ваших два года, нигде не служит,
все будто бы места ищет, а — на что живет, на какие средства? И ночей дома не ночует. Простодушные люди вы с супругой. Даже боязно за вас, честное слово! Анфимьевна — та, наверное, вором считает меня…
— Думаете — просто
все? Служат люди в разных должностях, кушают, посещают трактиры, цирк, театр и — только? Нет, Варвара Кирилловна, это одна оболочка, скорлупа, а внутри — скука! Обыкновенность жизни это — фальшь и — до
времени, а наступит разоблачающая минута, и — пошел человек вниз головою.
— Да. Это
все, конечно, между нами. До
времени. Может быть, еще объяснится в ее пользу, — пробормотал Гогин и, слабо пожав руку Самгина, ушел.
— Н-да, вот как ты, — неопределенно выговорил Дмитрий, дергая пуговицу пиджака и оглядываясь. — Трудное
время, брат!
Все заостряется, толкает на крайности. А с другой стороны, растет промышленность, страна заметно крепнет… европеизируется.
Всех приятелей жены он привык считать людями «третьего сорта», как назвал их Властов; но они, с некоторого
времени, стали будить в нем чувство зависти неудачника к людям, которые устроились в своих «системах фраз» удобно, как скворцы в скворешнях.
— Героем
времени постепенно становится толпа, масса, — говорил он среди либеральной буржуазии и, вращаясь в ней, являлся хорошим осведомителем для Спивак. Ее он пытался пугать
все более заметным уклоном «здравомыслящих» людей направо, рассказами об организации «Союза русского народа», в котором председательствовал историк Козлов, а товарищем его был регент Корвин, рассказывал о работе эсеров среди ремесленников, приказчиков, служащих. Но
все это она знала не хуже его и, не пугаясь, говорила...
Через некоторое
время вверху у доктора затопали, точно танцуя кадриль, и Самгин, чтоб уйти от себя, сегодня особенно тревожно чужого
всему, поднялся к Любомудрову.
— Убеждал я тебя и
всех твоих мальчишек: для демонстрации без оружия — не
время! Не
время… Ну?
— Хорошее
время, —
все немножко сошли с ума, никому ничего не жалко, торопятся пить, есть, веселиться…
Самгин понимал, что сейчас разыграется что-то безобразное, но
все же приятно было видеть Лютова в судорогах страха, а Лютов был так испуган, что его косые беспокойные глаза выкатились, брови неестественно расползлись к вискам. Он пытался сказать что-то людям, которые тесно окружили гроб, но только махал на них руками. Наблюдать за Лютовым не было
времени, — вокруг гроба уже началось нечто жуткое, отчего у Самгина по спине поползла холодная дрожь.
С этого дня
время, перегруженное невероятными событиями, приобрело для Самгина скорость, которая напомнила ему гимназические уроки физики:
все, и мелкое и крупное, мчалось одинаково быстро, как падали разновесные тяжести в пространстве, из которого выкачан воздух.
Но — чего я жалею?» — вдруг спросил он себя, оттолкнув эти мысли, продуманные не один десяток раз, — и вспомнил, что с той высоты, на которой он привык видеть себя, он, за последнее
время все чаще, невольно сползает к этому вопросу.
«Возраст охлаждает чувство. Я слишком много истратил сил на борьбу против чужих мыслей, против шаблонов», — думал он, зажигая спичку, чтоб закурить новую папиросу. Последнее
время он
все чаще замечал, что почти каждая его мысль имеет свою тень, свое эхо, но и та и другое как будто враждебны ему. Так случилось и в этот раз.
И вдруг он почувствовал: есть нечто утешительное в том, что память укладывает
все эти факты в ничтожную единицу
времени, — утешительное и даже как будто ироническое.
— Со
времен гимназии накопил, — сказал он, недружелюбно глядя на книги. — Ерунда
все. Из-за них и гимназию не кончил.
Самгин нередко встречался с ним в Москве и даже, в свое
время, завидовал ему, зная, что Кормилицын достиг той цели, которая соблазняла и его, Самгина: писатель тоже собрал обширную коллекцию нелегальных стихов, открыток, статей, запрещенных цензурой; он славился тем, что первый узнавал анекдоты из жизни министров, епископов, губернаторов, писателей и вообще упорно, как судебный следователь, подбирал
все, что рисовало людей пошлыми, глупыми, жестокими, преступными.
Самгин подумал, что парень глуп, и забыл об этом случае, слишком ничтожном для того, чтобы помнить о нем. Действительность усердно воспитывала привычку забывать о фактах, несравненно более крупных. Звеньями бесконечной цепи следуя одно за другим, события
все сильнее толкали
время вперед, и оно, точно под гору катясь, изживалось быстро, незаметно.
В то же
время, наблюдая жизнь города, он убеждался, что процесс «успокоения», как туман, поднимается снизу, от земли, и что туман этот становится
все гуще, плотнее.
— Вася! — ответил он, виновато разводя руками. — Он
все раздает, что у него ни спроси. Третьего дня позволил лыко драть с молодых лип, — а вовсе и не
время лыки-то драть, но ведь мужики — не взирают…
Хотя он уже не с такою остротой, как раньше, чувствовал бесплодность своих исканий, волнений и тревог, но
временами все-таки казалось, что действительность становится
все более враждебной ему и отталкивает, выжимает его куда-то в сторону, вычеркивая из жизни.
— Вы очень много посвящаете сил и
времени абстракциям, — говорил Крэйтон и чистил ногти затейливой щеточкой. —
Все, что мы знаем, покоится на том, чего мы никогда не будем знать. Нужно остановиться на одной абстракции. Допустите, что это — бог, и предоставьте цветным расам, дикарям тратить воображение на различные, более или менее наивные толкования его внешности, качеств и намерений. Нам пора привыкнуть к мысли, что мы — христиане, и мы действительно христиане, даже тогда, когда атеисты.
Самгин дождался, когда пришел маленький, тощий, быстроглазый человек во фланелевом костюме, и они с Крэйтоном заговорили, улыбаясь друг другу, как старые знакомые. Простясь, Самгин пошел в буфет, с удовольствием позавтракал, выпил кофе и отправился гулять, думая, что за последнее
время все события в его жизни разрешаются быстро и легко.
Ее слова о духе и вообще
все, что она, в разное
время, говорила ему о своих взглядах на религию, церковь, — было непонятно, неинтересно и не удерживалось в его памяти.
Время шло медленно и
все медленнее, Самгин чувствовал, что погружается в холод какой-то пустоты, в состояние бездумья, но вот золотистая голова Дуняши исчезла, на месте ее величественно встала Алина,
вся в белом, точно мраморная. Несколько секунд она стояла рядом с ним — шумно дыша, становясь как будто еще выше. Самгин видел, как ее картинное лицо побелело, некрасиво выкатились глаза, неестественно низким голосом она сказала...
— Говорил, что
все люди для тебя безразличны, ты презираешь людей. Держишь — как песок в кармане — умишко второго сорта и швыряешь в глаза людям, понемногу, щепотками, а настоящий твой ум прячешь до
времени, когда тебя позовут в министры…
До вечера ходил и ездил по улицам Парижа, отмечая в памяти
все, о чем со
временем можно будет рассказать кому-то.
Когда Самгин вошел и сел в шестой ряд стульев, доцент Пыльников говорил, что «пошловато-зеленые сборники “Знания” отжили свой краткий век, успев, однако, посеять
все эстетически и философски малограмотное, политически вредное, что они могли посеять, засорив, на
время, мудрые, незабвенные произведения гениев русской литературы, бессмертных сердцеведов, в совершенстве обладавших чарующей магией слова».
Он оставил Самгина в состоянии неиспытанно тяжелой усталости, измученным напряжением, в котором держал его Тагильский. Он свалился на диван, закрыл глаза и некоторое
время, не думая ни о чем, вслушивался в смысл неожиданных слов — «актер для себя», «игра с самим собой». Затем, постепенно и быстро восстановляя в памяти
все сказанное Тагильским за три визита, Самгин попробовал успокоить себя...
Она плакала и
все более задыхалась, а Самгин чувствовал — ему тоже тесно и трудно дышать, как будто стены комнаты сдвигаются, выжимая воздух, оставляя только душные запахи. И
время тянулось так медленно, как будто хотело остановиться. В духоте, в полутьме полубредовая речь Варвары становилась
все тяжелее, прерывистей...
— По закону мы обязаны известить полицию, так как
все может быть, а больная оставила имущество. Но мы, извините, справились, установили, что вы законный супруг, то будто бы
все в порядке. Однако для твердости вам следовало бы подарить помощнику пристава рублей пятьдесят… Чтобы не беспокоили, они это любят. И притом — напуганы, —
время ненадежное…
Он знал
все, о чем говорят в «кулуарах» Государственной думы, внутри фракций, в министерствах, в редакциях газет, знал множество анекдотических глупостей о жизни царской семьи, он находил
время читать текущую политическую литературу и, наскакивая на Самгина, спрашивал...
Но он почти каждый день посещал Прозорова, когда старик чувствовал себя бодрее, работал с ним, а после этого оставался пить чай или обедать. За столом Прозоров немножко нудно, а
все же интересно рассказывал о жизни интеллигентов 70–80-х годов, он знавал почти
всех крупных людей того
времени и говорил о них, грустно покачивая головою, как о людях, которые мужественно принесли себя в жертву Ваалу истории.
Мне нужно взять себя в руки», — решил Клим Иванович Самгин, чувствуя, что
время скользит мимо его с такой быстротой, как будто
все, наполняющее его, катилось под гору.