Неточные совпадения
Ты проснешься ль, исполненный
сил?
Иль, судеб повинуясь закону,
Все, что мог, ты уже совершил,
Создал песню, подобную стону,
И навеки духовно почил?
— Видишь ли, мы
все — Исааки. Да. Например: дядя Яков, который сослан, Мария Романовна и вообще — наши знакомые. Ну, не совсем
все, но большинство интеллигентов обязано приносить
силы свои в жертву народу…
Но его густейший бас обладал невероятной
силой и, как вода угли, легко заливал
все крики.
Размышления эти,
все более возбуждая чувство брезгливости, обиды, становились тягостно невыносимы, но оттолкнуть их Клим не имел
силы.
— Совершенно ясно, что культура погибает, потому что люди привыкли жить за счет чужой
силы и эта привычка насквозь проникла
все классы,
все отношения и действия людей. Я — понимаю: привычка эта возникла из желания человека облегчить труд, но она стала его второй природой и уже не только приняла отвратительные формы, но в корне подрывает глубокий смысл труда, его поэзию.
Она еще не ясна мне, но это ее таинственная
сила отталкивает от меня
все чужое, не позволяя мне усвоить его.
Бывал у дяди Хрисанфа краснолысый, краснолицый профессор, автор программной статьи, написанной им лет десять тому назад; в статье этой он доказывал, что революция в России неосуществима, что нужно постепенное слияние
всех оппозиционных
сил страны в одну партию реформ, партия эта должна постепенно добиться от царя созыва земского собора.
Но уже утром он понял, что это не так. За окном великолепно сияло солнце, празднично гудели колокола, но —
все это было скучно, потому что «мальчик» существовал. Это ощущалось совершенно ясно. С поражающей
силой, резко освещенная солнцем, на подоконнике сидела Лидия Варавка, а он, стоя на коленях пред нею, целовал ее ноги. Какое строгое лицо было у нее тогда и как удивительно светились ее глаза! Моментами она умеет быть неотразимо красивой. Оскорбительно думать, что Диомидов…
Количество таких воспоминаний и вопросов возрастало, они становились
все противоречивей, сложней. Чувствуя себя не в
силах разобраться в этом хаосе, Клим с негодованием думал...
— Подумаю, — тихо ответил Клим.
Все уже было не интересно и не нужно — Варавка, редактор, дождь и гром. Некая
сила, поднимая, влекла наверх. Когда он вышел в прихожую, зеркало показало ему побледневшее лицо, сухое и сердитое. Он снял очки, крепко растерев ладонями щеки, нашел, что лицо стало мягче, лиричнее.
— Сегодня знакомлю редакцию с культурными
силами города. На семьдесят тысяч жителей оказалось четырнадцать
сил, н-да, брат! Три
силы состоят под гласным надзором полиции, а остальные, наверное, почти
все под негласным. Зер комиш… [Очень смешно (нем.).]
«Ведь не подкупает же меня его физическая
сила и ловкость?» — догадывался он, хмурясь, и
все более ясно видел, что один человек стал мельче, другой — крупнее.
И
все: несчастная мордва, татары, холопы, ратники, Жадов, поп Василий, дьяк Тишка Дрозд, зачинатели города и враги его —
все были равномерно обласканы стареньким историком и за хорошее и за плохое, содеянное ими по
силе явной необходимости. Та же
сила понудила горожан пристать к бунту донского казака Разина и уральского — Пугачева, а казачьи бунты были необходимы для доказательства
силы и прочности государства.
— Весьма опасаюсь распущенного ума! — продолжал он, глядя в окно, хотя какую-то частицу его взгляда Клим щекотно почувствовал на своем лице. — Очень верно сказано: «Уме недозрелый, плод недолгой науки». Ведь умишко наш — неблаговоспитанный кутенок, ему — извините! —
все равно, где гадить — на кресле, на дорогом ковре и на престоле царском, в алтарь пустите — он и там напачкает. Он, играючи, мебель грызет, сапог, брюки рвет, в цветочных клумбах ямки роет, губитель красоты по
силе глупости своей.
Мысли были новые, чужие и очень тревожили, а отбросить их — не было
силы. Звон посуды, смех, голоса наполняли Самгина гулом, как пустую комнату, гул этот плавал сверху его размышлений и не мешал им, а хотелось, чтобы что-то погасило их. Сближались и угнетали воспоминания,
все более неприязненные людям. Вот — Варавка, для которого
все люди — только рабочая
сила, вот гладенький, чистенький Радеев говорит ласково...
— «То, что прежде, в древности, было во всеобщем употреблении
всех людей, стало,
силою и хитростию некоторых, скопляться в домах у них.
— Загадочных людей — нет, — их выдумывают писатели для того, чтоб позабавить вас. «Любовь и голод правят миром», и мы
все выполняем повеления этих двух основных
сил. Искусство пытается прикрасить зоологические требования инстинкта пола, наука помогает удовлетворять запросы желудка, вот и —
все.
— Моя мысль проста:
все имена злому даны
силою ненависти Адама к Еве, а источник ненависти — сознание, что подчиниться женщине — неизбежно.
И, не ожидая согласия Клима, он повернул его вокруг себя с ловкостью и
силой, неестественной в человеке полупьяном. Он очень интересовал Самгина своею позицией в кружке Прейса, позицией человека, который считает себя умнее
всех и подает свои реплики, как богач милостыню. Интересовала набалованность его сдобного, кокетливого тела, как бы нарочно созданного для изящных костюмов, удобных кресел.
И теперь сквозь хаос
всего, что он пережил, возникали эпические фигуры героев Суоми, борцов против Хииси и Луохи, стихийных
сил суровой природы, ее Орфея Вейнемейнена, сына Ильматар, которая тридцать лет носила его во чреве своем, веселого Лемникейнена — Бальдура финнов, Ильмаринена, сковавшего Сампо, сокровище страны.
— Говорят об этом вот такие, как Дьякон, люди с вывихнутыми мозгами, говорят лицемеры и люди трусливые, у которых не хватает
сил признать, что в мире, где
все основано на соперничестве и борьбе, — сказкам и сентиментальностям места нет.
Люди, выгибая спины, держась за головы, упирались ногами в землю, толкая друг друга, тихонько извинялись, но, покорствуя
силе ветра, шагали
все быстрей, точно стремясь догнать улетающее пение...
— Не думаю, что вы добьетесь чего-нибудь, но совершенно ясно, что огромное количество ценных
сил тратится, не принося стране никакой пользы. А Россия прежде
всего нуждается в десятках тысяч научно квалифицированной интеллигенции…
Народ —
сила душевная, разумная, практическая, — жесточайшая
сила, и
вся — от интересов земли.
— Да, необходимо создать организацию, которая была бы способна объединять в каждый данный момент
все революционные
силы, всякие вспышки, воспитывать и умножать бойцов для решительного боя — вот! Дунаев, товарищ Дунаев…
Он видел, что в этой комнате, скудно освещенной опаловым шаром, пародией на луну, есть люди, чей разум противоречит чувству, но эти люди
все же расколоты не так, как он, человек, чувство и разум которого мучает какая-то непонятная третья
сила, заставляя его жить не так, как он хочет.
Самгин шел тихо, как бы опасаясь расплескать на ходу
все то, чем он был наполнен. Большую часть сказанного Кутузовым Клим и читал и слышал из разных уст десятки раз, но в устах Кутузова эти мысли принимали как бы густоту и тяжесть первоисточника. Самгин видел пред собой Кутузова в тесном окружении раздраженных, враждебных ему людей вызывающе спокойным, уверенным в своей
силе, — как всегда, это будило и зависть и симпатию.
Но человек сделал это на свою погибель, он — враг свободной игры мировых
сил, схематизатор; его ненавистью к свободе созданы религии, философии, науки, государства и
вся мерзость жизни.
Никонова наклонила голову, а он принял это как знак согласия с ним. Самгин надеялся сказать ей нечто такое, что поразило бы ее своей
силой, оригинальностью, вызвало бы в женщине восторг пред ним. Это, конечно, было необходимо, но не удавалось. Однако он был уверен, что удастся, она уже нередко смотрела на него с удивлением, а он чувствовал ее
все более необходимой.
Вихрь кружится
все более бешено, вовлекая в свой круговорот
всех, кто не в
силах противостоять ему, отойти в сторону, а Кутузовы, Поярковы, Гогины, Усовы неутомимо и безумно раздувают его.
— Ты — ешь больше, даром кормят, — прибавила она, поворачивая нагло выпученные и
всех презирающие глаза к столу крупнейших
сил города: среди них ослепительно сиял генерал Обухов, в орденах от подбородка до живота, такой усатый и картинно героический, как будто он был создан нарочно для того, чтоб им восхищались дети.
Самгин чувствовал, что на него смотрят как на непосредственного участника в трагическом событии, тайные
силы которого невозможно понять, несмотря на
все красноречие рассказов о нем.
Да, конечно,
вся интеллигенция должна организоваться в единую, мощную
силу.
«Может быть — убийцы и уж наверное — воры, а — хорошо поют», — размышлял Самгин,
все еще не в
силах погасить в памяти мутное пятно искаженного лица, кипящий шепот,
все еще видя комнату, где из угла смотрит слепыми глазами запыленный царь с бородою Кутузова.
Дождь шуршал листвою
все сильнее, настойчивей, но, не побеждая тишины, она чувствовалась за его однотонным шорохом. Самгин почувствовал, что впечатления последних месяцев отрывают его от себя с
силою, которой он не может сопротивляться. Хорошо это или плохо? Иногда ему казалось, что — плохо. Гапон, бесспорно, несчастная жертва подчинения действительности, опьянения ею. А вот царь — вне действительности и, наверное, тоже несчастен…
«Нет, — до чего же анархизирует людей эта жизнь! Действительно нужна какая-то устрашающая
сила, которая поставила бы
всех людей на колени, как они стояли на Дворцовой площади пред этим ничтожным царем. Его бессилие губит страну, развращает людей, выдвигая вождями трусливых попов».
«Люди с каждым днем становятся
все менее значительными перед
силою возбужденной ими стихии, и уже многие не понимают, что не они — руководят событиями, а события влекут их за собою».
Самгин закрыл лицо руками. Кафли печи, нагреваясь
все более, жгли спину, это уже было неприятно, но отойти от печи не было
сил. После ухода Анфимьевны тишина в комнатах стала тяжелей, гуще, как бы только для того, чтобы ясно был слышен голос Якова, — он струился из кухни вместе с каким-то едким, горьковатым запахом...
«В таких домах живут миллионы людей, готовых подчиниться всякой
силе. Этим исчерпывается
вся их ценность…»
— Драма, — повторил поручик, раскачивая фляжку на ремне. — Тут — не драма, а — служба! Я театров не выношу. Цирк — другое дело, там ловкость,
сила. Вы думаете — я не понимаю, что такое — революционер? — неожиданно спросил он, ударив кулаком по колену, и лицо его даже посинело от натуги. — Подите вы
все к черту, довольно я вам служил, вот что значит революционер, — понимаете? За-ба-стовщик…
«Возраст охлаждает чувство. Я слишком много истратил
сил на борьбу против чужих мыслей, против шаблонов», — думал он, зажигая спичку, чтоб закурить новую папиросу. Последнее время он
все чаще замечал, что почти каждая его мысль имеет свою тень, свое эхо, но и та и другое как будто враждебны ему. Так случилось и в этот раз.
— Ну, как же! «Не довольно ли света? Не пора ли вам, господа, погасить костры культурных усадьб?
Все — ясно!
Все видят сокрушительную работу стихийных
сил жадности, зависти, ненависти, — работу
сил, разбуженных вами!»
«Самгин смотрит на улицу с чердака и ждет своего дня, копит
силы, а дождется, выйдет на свет — тут
все мы и ахнем!» Только они говорят, что ты очень самолюбив и скрытен.
«Он делает не то, что
все, а против
всех. Ты делаешь, не веруя. Едва ли даже ты ищешь самозабвения. Под
всею путаницей твоих размышлений скрыто живет страх пред жизнью, детский страх темноты, которую ты не можешь, не в
силах осветить. Да и мысли твои — не твои. Найди, назови хоть одну, которая была бы твоя, никем до тебя не выражена?»
— Думаю поехать за границу, пожить там до весны, полечиться и вообще привести себя в порядок. Я верю, что Дума создаст широкие возможности культурной работы. Не повысив уровня культуры народа, мы будем бесплодно тратить интеллектуальные
силы — вот что внушил мне истекший год, и, прощая ему
все ужасы, я благодарю его.
«В сущности, есть много оснований думать, что именно эти люди — основной материал истории, сырье, из которого вырабатывается
все остальное человеческое, культурное. Они и — крестьянство. Это — демократия, подлинный демос — замечательно живучая, неистощимая
сила. Переживает
все социальные и стихийные катастрофы и покорно, неутомимо ткет паутину жизни. Социалисты недооценивают значение демократии».
Возможно, что он обладает
силой не хотеть. Но
все же Самгин проворчал...
— «Тлением истлеет земля и расхищением расхищена будет земля», — с большой
силой и
все более мстительно читала женщина.
Не чувствовал он и прочной симпатии к ней, но почти после каждой встречи отмечал, что она
все более глубоко интересует его и что есть в ней странная
сила; притягивая и отталкивая, эта
сила вызывает в нем неясные надежды на какое-то необыкновенное открытие.
— Не понимаю. Может быть, это — признак, что уже «кончен бой» и начали действовать мародеры, а возможно, что революция еще не истратила
всех своих
сил. Тебе — лучше знать, — заключила она, улыбаясь.