Неточные совпадения
— Например — наша вера рукотворенного не принимат. Спасов образ, который нерукотворенный, — принимам, а прочее — не можем. Спасов-то образ — из чего? Он — из пота, из крови Христовой. Когда Исус Христос на Волхову гору крест нес, тут ему неверный Фома-апостол рушничком личико и обтер, — удостоверить себя хотел: Христос ли? Личико на полотне и осталось — он! А вся прочая икона, это — фальшь,
вроде бы
как фотография ваша…
— Это, очевидно, местный покровитель искусств и наук. Там какой-то рыжий человек читал нечто
вроде лекции «Об инстинктах познания», кажется? Нет, «О третьем инстинкте», но это именно инстинкт познания. Я — невежда в философии, но — мне понравилось: он доказывал, что познание такая же сила,
как любовь и голод. Я никогда не слышала этого… в такой форме.
— Давно. Должен сознаться, что я… редко пишу ему. Он отвечает мне поучениями,
как надо жить, думать, веровать. Рекомендует книги…
вроде бездарного сочинения Пругавина о «Запросах народа и обязанностях интеллигенции». Его письма кажутся мне наивнейшей риторикой, совершенно несовместной с торговлей дубовой клепкой. Он хочет, чтоб я унаследовал те привычки думать, от которых сам он, вероятно, уже отказался.
— Развлекается! Ой,
какая она стала… отчаянная! Ты ее не узнаешь.
Вроде солдатки-вдовы, есть такие в деревнях. Но красива — неописуемо! Мужчин около нее — толпа. Она с Лидой скоро приедут, ты знаешь? — Она встала, посмотрела в зеркало. — Надо умыться. Где это?
Она стала для него чем-то
вроде ящика письменного стола, — ящика, в который прячут интимные вещи; стала ямой, куда он выбрасывал сор своей души. Ему казалось, что, высыпая на эту женщину слова, которыми он с детства оброс,
как плесенью, он постепенно освобождается от их липкой тяжести, освобождает в себе волевого, действенного человека. Беседы с Никоновой награждали его чувством почти физического облегчения, и он все чаще вспоминал Дьякона...
— Передайте, пожалуйста, супруге мою сердечную благодарность за ласку. А уж вам я и не знаю, что сказать за вашу… благосклонность. Странное дело, ей-богу! — негромко, но с упреком воскликнул он. — К нашему брату относятся,
как, примерно, к собакам, а ведь мы тоже, знаете…
вроде докторов!
Дома на него набросилась Варвара, ее любопытство было разогрето до кипения, до ярости, она перелистывала Самгина,
как новую книгу, стремясь отыскать в ней самую интересную, поражающую страницу, и легко уговорила его рассказать в этот же вечер ее знакомым все, что он видел. Он и сам хотел этого, находя, что ему необходимо разгрузить себя и что полезно будет устроить нечто
вроде репетиции серьезного доклада.
— Кто это — Хрусталев-Носарь, Троцкий, Фейт? Какие-нибудь
вроде Кутузова? А где Кутузов?
— Мыслители же у нас —
вроде одной барышни: ей, за крестным ходом, на ногу наступили, так она — в истерику: ах,
какое безобразие! Так же вот и прославленный сочинитель Андреев, Леонид: народ русский к Тихому океану стремится вылезти, а сочинитель этот кричит на весь мир честной — ах, офицеру ноги оторвало!..
Тут Самгин пожаловался: жизнь слишком обильна эпизодами,
вроде рассказа Таисьи о том,
как ее истязали; каждый из них вторгается в душу, в память, возбуждает…
— Читал Кропоткина, Штирнера и других отцов этой церкви, — тихо и
как бы нехотя ответил Иноков. — Но я — не теоретик, у меня нет доверия к словам. Помните — Томилин учил нас: познание — третий инстинкт? Это, пожалуй, верно в отношении к некоторым,
вроде меня, кто воспринимает жизнь эмоционально.
— Знаком я с нею лет семь. Встретился с мужем ее в Лондоне. Это был тоже затейливых качеств мужичок. Не без идеала. Торговал пенькой, а хотелось ему заняться каким-нибудь тонким делом для утешения души. Он был из таких, у которых душа
вроде опухоли и — чешется. Все с квакерами и вообще с английскими попами вожжался. Даже и меня в это вовлекли, но мне показалось, что попы английские, кроме портвейна,
как раз ничего не понимают, а о боге говорят — по должности, приличия ради.
— Он, Зотов, был из эдаких, из чистоплотных, есть такие в купечестве нашем.
Вроде Пилата они, все ищут,
какой бы водицей не токмо руки, а вообще всю плоть свою омыть от грехов. А я
как раз не люблю людей с устремлением к святости. Сам я — великий грешник, от юности прокопчен во грехе, меня, наверное, глубоко уважают все черти адовы. Люди не уважают. Я людей — тоже…
— Что, что?
Вроде меня — кто? — откликнулась Орехова тревожно,
как испуганная курица.
— Это у меня —
вроде молитвы.
Как это по-латински? Кредо кви абсурдум [Верю, потому что это нелепо (искаж. лат.).], да? Антон терпеть не мог эту песню. Он был моралист, бедняга…
Над повестью Самгин не работал, исписал семнадцать страниц почтовой бумаги большого формата заметками, характеристиками Марины, Безбедова, решил сделать Бердникова организатором убийства, Безбедова — фактическим исполнителем и поставить за ними таинственной фигурой Крэйтона, затем начал изображать город, но получилась сухая статейка,
вроде таких,
какие обычны в словаре Брокгауза.
— Да у него и не видно головы-то, все только живот, начиная с цилиндра до сапог, — ответила женщина. — Смешно, что царь — штатский,
вроде купца, — говорила она. — И черное ведро на голове — чего-нибудь другое надо бы для важности, хоть камилавку,
как протопопы носят, а то у нас полицеймейстер красивее одет.
— Хуже, потому
как над евреями допущено изгаляться, поляки —
вроде пленные, а мы — русские, казенные люди.
— Единодушность надобна, а картошка единодушность тогда показывает, когда ее, картошку, в землю закопают. У нас деревня 63 двора, а богато живет только Евсей Петров Кожин, бездонно брюхо, мужик длинной руки, охватистого ума. Имеются еще трое, ну, они
вроде подручных ему,
как ундера — полковнику. Он, Евсей, весной знает, что осенью будет,
как жизнь пойдет и
какая чему цена. Попросишь его: дай на семена! Он — дает…
Клим Иванович Самгин не испытывал симпатии к людям, но ему нравились люди здравого смысла,
вроде Митрофанова, ему казалось, что люди этого типа вполне отвечают характеристике великоросса, данной историком Ключевским. Он с удовольствием слушал словоохотливого спутника, а спутник говорил поучительно и легко,
как нечто давно обдуманное...