Неточные совпадения
«Ясно, что он
возится с рабочими. И, если его арестуют, это может коснуться и меня: братья, живем под одной крышей…»
Спивак взглянула на него удивленно и, этим смутив его еще более, пригласила в комнаты. Там
возилась рябая девица
с наглыми глазами; среди комнаты, задумавшись, стоял Спивак
с молотком в руках, без пиджака, на груди его, как два ордена, блестели пряжки подтяжек.
Потом он был подпаском в монастыре и снова жил у нас; отец очень много
возился с ним, но все неудачно.
Вспомнилось, как назойливо
возился с ним, как его отягощала любовь отца, как равнодушно и отец и мать относились к Дмитрию. Он даже вообразил мягкую, не тяжелую руку отца на голове своей, на шее и встряхнул головой. Вспомнилось, как отец и брат плакали в саду якобы о «Русских женщинах» Некрасова. Возникали в памяти бессмысленные, серые, как пепел, холодные слова...
— Ой, глупая, ой — модница! А я-то думала — вот, мол, дитя будет, мне
возиться с ним. Кухню-то бросила бы. Эх, Клим Иваныч, милый! Незаконно вы все живете… И люблю я вас, а — незаконно!
«И это жизнь», — мысленно воскликнул он, согнувшись,
возясь с ногой, выпачкал пальцы и, глядя на них, увидел раздавленного Диомидова, услышал его крик...
Вход в переулок, куда вчера не пустили Самгина, был загроможден телегой без колес, ящиками, матрацем, газетным киоском и полотнищем ворот. Перед этим сооружением на бочке из-под цемента сидел рыжебородый человек,
с папиросой в зубах; между колен у него торчало ружье, и одет он был так, точно собрался на охоту. За баррикадой
возились трое людей: один прикреплял проволокой к телеге толстую доску, двое таскали со двора кирпичи. Все это вызвало у Самгина впечатление озорной обывательской забавы.
В сарае, в груде отжившего домашнего хлама,
возился дворник Николай, молчаливый, трезвый человек, и
с ним еще кто-то чужой.
Лаврушка и человек
с бородкой ушли. Темнело. По ту сторону баррикады
возились люди; знакомый угрюмый голос водопроводчика проговорил...
Он отказался от этих прогулок и потому, что обыватели
с каким-то особенным усердием подметали улицу, скребли железными лопатами панели. Было ясно, что и Варвару терзает тоска. Варвара целые дни
возилась в чуланах, в сарае, топала на чердаке, а за обедом, за чаем говорила, сквозь зубы, жалобно...
С другого бока — толстая, шерстяная женщина, в круглых очках,
с круглой из фанеры коробкой для шляп; в коробке
возились и мяукали котята.
— Лидии дом не нравился, она хотела перестраивать его. Я — ничего не теряю, деньги по закладной получила. Но все-таки надобно Лидию успокоить, ты сходи к ней, — как она там? Я — была, но не застала ее, — она
с выборами в Думу
возится, в этом своем «Союзе русского народа»… Действуй!
— Я — Самойлов. Письмоводитель ваш, Локтев, — мой ученик и — член моего кружка. Я — не партийный человек, а так называемый культурник; всю жизнь
возился с молодежью, теперь же, когда революционная интеллигенция истребляется поголовно, считаю особенно необходимым делом пополнение убыли. Это, разумеется, вполне естественно и не может быть поставлено в заслугу мне.
— Вот ей бы пристало заняться такими забавами, а то зря
возится с «взыскующими града»: жулики и пакостники они у нее. Одна сестра оказалась экономкой из дома терпимости и ходила на собрания, чтобы
с девицами знакомиться. Ну, до свидания, запираю лавочку!
— Ну да, понятно! Торговать деньгами легче, спокойней, чем строить заводы, фабрики,
возиться с рабочими, — проговорила Марина, вставая и хлопая портфелем по своему колену. — Нет, Гриша, тут банкира мало, нужен крупный чиновник или какой-нибудь придворный… Ну, мне — пора, если я не смогу вернуться через час, — я позвоню вам… и вы свободны…
С мыслями, которые очень беспокоили его, Самгин не привык
возиться и весьма легко отталкивал их. Но воспоминания о Тагильском держались в нем прочно, он пересматривал их путаницу охотно и убеждался, что от Тагильского осталось в нем гораздо больше, чем от Лютова и других любителей пестренькой домашней словесности.
В эту минуту явилась необходимость посетить уборную, она помещалась в конце коридора, за кухней, рядом
с комнатой для прислуги. Самгин поискал в столовой свечу, не нашел и отправился, держа коробку спичек в руках. В коридоре кто-то
возился, сопел, и это было так неожиданно, что Самгин, уронив спички, крикнул...
Дронов
возился с продажей дома больше месяца, за это время Самгин успел утвердиться в правах наследства, ввестись во владение, закончить план повести и даже продать часть вещей, не нужных ему, костюмы Варвары, мебель.
— Пестрая мы нация, Клим Иванович, чудаковатая нация, — продолжал Дронов, помолчав, потише, задумчивее, сняв шапку
с колена, положил ее на стол и, задев лампу, едва не опрокинул ее. — Удивительные люди
водятся у нас, и много их, и всем некуда себя сунуть. В революцию? Вот прошумела она, усмехнулась, да — и нет ее. Ты скажешь — будет! Не спорю. По всем видимостям — будет. Но мужичок очень напугал. Организаторов революции частью истребили, частью — припрятали в каторгу, а многие — сами спрятались.
— Дураков выкармливают маком. Деревенской бабе некогда
возиться с ребенком, кормить его грудью и вообще. Нажует маку, сделает из него соску, сунет ребенку в рот, он пососет и — заснул. Да. Мак — снотворное, из него делают опий, морфий. Наркотик.
Самгин наблюдал. Министр оказался легким, как пустой, он сам, быстро схватив протянутую ему руку студента, соскочил на землю, так же быстро вбежал по ступенькам, скрылся за колонной,
с генералом
возились долго, он — круглый, как бочка, — громко кряхтел, сидя на краю автомобиля, осторожно спускал ногу
с красным лампасом, вздергивал ее, спускал другую, и наконец рабочий крикнул ему...