Неточные совпадения
— Каково? — победоносно осведомлялся Самгин у гостей и его смешное, круглое лицо ласково сияло. Гости, усмехаясь, хвалили Клима, но ему уже не нравились такие демонстрации ума его, он сам находил ответы свои глупенькими. Первый раз он дал их года два тому назад. Теперь он покорно и даже благосклонно подчинялся забаве,
видя, что она приятна
отцу, но уже чувствовал
в ней что-то обидное, как будто он — игрушка: пожмут ее — пищит.
Заметив, что Дронов называет голодного червя — чевряком, чреваком, чревоедом, Клим не поверил ему. Но, слушая таинственный шепот, он с удивлением
видел пред собою другого мальчика, плоское лицо нянькина внука становилось красивее, глаза его не бегали,
в зрачках разгорался голубоватый огонек радости, непонятной Климу. За ужином Клим передал рассказ Дронова
отцу, —
отец тоже непонятно обрадовался.
Да, Иван Дронов был неприятный, даже противный мальчик, но Клим,
видя, что
отец, дед, учитель восхищаются его способностями, чувствовал
в нем соперника, ревновал, завидовал, огорчался. А все-таки Дронов притягивал его, и часто недобрые чувства к этому мальчику исчезали пред вспышками интереса и симпатии к нему.
Мальчики ушли. Лидия осталась, отшвырнула веревки и подняла голову, прислушиваясь к чему-то. Незадолго пред этим сад был обильно вспрыснут дождем, на освеженной листве весело сверкали
в лучах заката разноцветные капли. Лидия заплакала, стирая пальцем со щек слезинки, губы у нее дрожали, и все лицо болезненно морщилось. Клим
видел это, сидя на подоконнике
в своей комнате. Он испуганно вздрогнул, когда над головою его раздался свирепый крик
отца Бориса...
Из окна своей комнаты он
видел: Варавка, ожесточенно встряхивая бородою, увел Игоря за руку на улицу, затем вернулся вместе с маленьким, сухоньким
отцом Игоря, лысым,
в серой тужурке и серых брюках с красными лампасами.
Но Клим
видел, что Лида, слушая рассказы
отца поджав губы, не верит им. Она треплет платок или конец своего гимназического передника, смотрит
в пол или
в сторону, как бы стыдясь взглянуть
в широкое, туго налитое кровью бородатое лицо. Клим все-таки сказал...
Но, когда он
видел ее пред собою не
в памяти, а во плоти,
в нем возникал почти враждебный интерес к ней; хотелось следить за каждым ее шагом, знать, что она думает, о чем говорит с Алиной, с
отцом, хотелось уличить ее
в чем-то.
Мать сидела против него, как будто позируя портретисту. Лидия и раньше относилась к
отцу не очень ласково, а теперь говорила с ним небрежно, смотрела на него равнодушно, как на человека, не нужного ей. Тягостная скука выталкивала Клима на улицу. Там он
видел, как пьяный мещанин покупал у толстой, одноглазой бабы куриные яйца, брал их из лукошка и, посмотрев сквозь яйцо на свет, совал
в карман, приговаривая по-татарски...
— Ты не понимаешь. Он ведь у меня слепенький к себе самому. Он себя не
видит. Ему — поводырь нужен, нянька нужна, вот я при нем
в этой должности… Лида, попроси
отца… впрочем — нет, не надо!
— Не надо о покойниках, — попросил Лютов. И, глядя
в окно, сказал: — Я вчера во сне Одиссея
видел, каким он изображен на виньетке к первому изданию «Илиады» Гнедича; распахал Одиссей песок и засевает его солью. У меня, Самгин,
отец — солдат, под Севастополем воевал, во французов влюблен, «Илиаду» читает, похваливает: вот как
в старину благородно воевали! Да…
Моя мать, очень суеверная,
видя в этом какое-то указание свыше, и уговорила
отца оставить мальчика у нас.
Веселая горничная подала кофе. Лидия, взяв кофейник, тотчас шумно поставила его и начала дуть на пальцы. Не пожалев ее, Самгин молчал, ожидая, что она скажет. Она спросила: давно ли он
видел отца, здоров ли он? Клим сказал, что
видит Варавку часто и что он летом будет жить
в Старой Руссе, лечиться от ожирения.
— Что я знаю о нем? Первый раз
вижу, а он — косноязычен.
Отец его — квакер, приятель моего супруга, помогал духоборам устраиваться
в Канаде. Лионель этот, — имя-то на цветок похоже, — тоже интересуется диссидентами, сектантами, книгу хочет писать. Я не очень люблю эдаких наблюдателей, соглядатаев. Да и неясно: что его больше интересует — сектантство или золото? Вот
в Сибирь поехал. По письмам он интереснее, чем
в натуре.
— Люблю дразнить! Мальчишкой будучи,
отца дразнил,
отец у меня штейгером был, потом докопался до дела —
в большие тысячники вылез. Драл меня беспощадно, но, как
видите, не повредил. Чехов-то прав: если зайца бить, он спички зажигать выучится. Вы как Чехова-то оцениваете?
Неточные совпадения
Упоминалось о том, что Бог сотворил жену из ребра Адама, и «сего ради оставит человек
отца и матерь и прилепится к жене, будет два
в плоть едину» и что «тайна сия велика есть»; просили, чтобы Бог дал им плодородие и благословение, как Исааку и Ревекке, Иосифу, Моисею и Сепфоре, и чтоб они
видели сыны сынов своих.
Она благодарна была
отцу за то, что он ничего не сказал ей о встрече с Вронским; но она
видела по особенной нежности его после визита, во время обычной прогулки, что он был доволен ею. Она сама была довольна собою. Она никак не ожидала, чтоб у нее нашлась эта сила задержать где-то
в глубине души все воспоминания прежнего чувства к Вронскому и не только казаться, но и быть к нему вполне равнодушною и спокойною.
Сережа, и прежде робкий
в отношении к
отцу, теперь, после того как Алексей Александрович стал его звать молодым человеком и как ему зашла
в голову загадка о том, друг или враг Вронский, чуждался
отца. Он, как бы прося защиты, оглянулся на мать. С одною матерью ему было хорошо. Алексей Александрович между тем, заговорив с гувернанткой, держал сына за плечо, и Сереже было так мучительно неловко, что Анна
видела, что он собирается плакать.
— Да, но сердце? Я
вижу в нем сердце
отца, и с таким сердцем ребенок не может быть дурен, — сказала графиня Лидия Ивановна с восторгом.
—
В первый раз, как я
увидел твоего коня, — продолжал Азамат, — когда он под тобой крутился и прыгал, раздувая ноздри, и кремни брызгами летели из-под копыт его,
в моей душе сделалось что-то непонятное, и с тех пор все мне опостылело: на лучших скакунов моего
отца смотрел я с презрением, стыдно было мне на них показаться, и тоска овладела мной; и, тоскуя, просиживал я на утесе целые дни, и ежеминутно мыслям моим являлся вороной скакун твой с своей стройной поступью, с своим гладким, прямым, как стрела, хребтом; он смотрел мне
в глаза своими бойкими глазами, как будто хотел слово вымолвить.