Неточные совпадения
Теперь, когда попу, точно на
смех, грубо остригли космы на голове и бороду, — обнаружилось раздерганное, темненькое, почти синее лицо, черные зрачки, застывшие в синеватых, масляных белках, и
большой нос, прямой, с узкими ноздрями, и сдвинутый влево, отчего одна половина лица казалась
больше другой.
Он захлебнулся
смехом, засипел, круглые глаза его выкатились еще
больше, лицо, побагровев, надулось, кулаком одной руки он бил себя по колену, другой схватил фляжку, глотнул из нее и сунул в руки Самгина. Клим, чувствуя себя озябшим, тоже с удовольствием выпил.
— За «Красный
смех»
большие деньги дают. Андреев даже и священника атеистом написал…
Но смеялась только высокая, тощая дама, обвешанная с плеч до колен разнообразными пакетами, с чемоданом в одной руке, несессером в другой; смеялась она визгливо, напряженно, из любезности; ей было очень неудобно идти, ее толкали
больше, чем других, и, прерывая
смех свой, она тревожно кричала шутникам...
Зашли в ресторан, в круглый зал, освещенный ярко, но мягко, на маленькой эстраде играл струнный квартет, музыка очень хорошо вторила картавому говору,
смеху женщин, звону стекла, народа было очень много, и все как будто давно знакомы друг с другом; столики расставлены как будто так, чтоб удобно было любоваться костюмами дам; в центре круга вальсировали высокий блондин во фраке и тоненькая дама в красном платье, на голове ее, точно хохол необыкновенной птицы, возвышался
большой гребень, сверкая цветными камнями.
Подумав, он нашел, что мысль о возможности связи Марины с политической полицией не вызвала в нем ничего, кроме удивления. Думать об этом под
смех и музыку было неприятно, досадно, но погасить эти думы он не мог. К тому же он выпил
больше, чем привык, чувствовал, что опьянение настраивает его лирически, а лирика и Марина — несоединимы.
Разгорался спор, как и ожидал Самгин. Экипажей и красивых женщин становилось как будто все
больше. Обогнала пара крупных, рыжих лошадей, в коляске сидели, смеясь, две женщины, против них тучный, лысый человек с седыми усами; приподняв над головою цилиндр, он говорил что-то, обращаясь к толпе, надувал красные щеки, смешно двигал усами, ему аплодировали. Подул ветер и, смешав говор,
смех, аплодисменты, фырканье лошадей, придал шуму хоровую силу.
Впереди их, в
большом ящике, блестят золоченые мундиры министров, и над одним мундиром трясется, должно быть, от
смеха, седенькая бородка министра юстиции.
— Это — шуты, пане, это — шуты! — презрительно повторял маленький поляк, весь красный, как морковь, от негодования. — Скоро нельзя будет приходить! — В зале тоже зашевелились, тоже раздавался ропот, но
больше смех.
Неточные совпадения
Как они делают, бог их ведает: кажется, и не очень мудреные вещи говорят, а девица то и дело качается на стуле от
смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия очень пространное государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман не без остроумия, но от него ужасно пахнет книгою; если же скажет что-нибудь смешное, то сам несравненно
больше смеется, чем та, которая его слушает.
А вот пройди в это время мимо его какой-нибудь его же знакомый, имеющий чин ни слишком
большой, ни слишком малый, он в ту же минуту толкнет под руку своего соседа и скажет ему, чуть не фыркнув от
смеха: «Смотри, смотри, вон Чичиков, Чичиков пошел!» И потом, как ребенок, позабыв всякое приличие, должное знанию и летам, побежит за ним вдогонку, поддразнивая сзади и приговаривая: «Чичиков!
Ноздрев был так оттолкнут с своими безе, что чуть не полетел на землю: от него все отступились и не слушали
больше; но все же слова его о покупке мертвых душ были произнесены во всю глотку и сопровождены таким громким
смехом, что привлекли внимание даже тех, которые находились в самых дальних углах комнаты.
Но куклы даже в эти годы // Татьяна в руки не брала; // Про вести города, про моды // Беседы с нею не вела. // И были детские проказы // Ей чужды: страшные рассказы // Зимою в темноте ночей // Пленяли
больше сердце ей. // Когда же няня собирала // Для Ольги на широкий луг // Всех маленьких ее подруг, // Она в горелки не играла, // Ей скучен был и звонкий
смех, // И шум их ветреных утех.
Бывало, покуда поправляет Карл Иваныч лист с диктовкой, выглянешь в ту сторону, видишь черную головку матушки, чью-нибудь спину и смутно слышишь оттуда говор и
смех; так сделается досадно, что нельзя там быть, и думаешь: «Когда же я буду
большой, перестану учиться и всегда буду сидеть не за диалогами, а с теми, кого я люблю?» Досада перейдет в грусть, и, бог знает отчего и о чем, так задумаешься, что и не слышишь, как Карл Иваныч сердится за ошибки.