Неточные совпадения
Зимними вечерами приятно было шагать по хрупкому снегу, представляя, как дома,
за чайным столом, отец и мать будут удивлены новыми мыслями сына. Уже фонарщик с лестницей на плече легко бегал от фонаря к фонарю, развешивая в синем воздухе желтые огни, приятно позванивали в зимней тишине ламповые стекла.
Бежали лошади извозчиков, потряхивая шершавыми головами. На скрещении улиц стоял каменный полицейский, провожая седыми глазами маленького, но важного гимназиста, который не торопясь переходил с угла на угол.
Испуганный и как во сне, Клим
побежал, выскочил
за ворота, прислушался; было уже темно и очень тихо, но звука шагов не слыхать. Клим
побежал в сторону той улицы, где жил Макаров, и скоро в сумраке, под липами у церковной ограды, увидал Макарова, — он стоял, держась одной рукой
за деревянную балясину ограды, а другая рука его была поднята в уровень головы, и, хотя Клим не видел в ней револьвера, но, поняв, что Макаров сейчас выстрелит, крикнул...
Клим обнял его
за талию, удержал на ногах и повел. Это было странно: Макаров мешал идти, толкался, но шагал быстро, он почти
бежал, а шли до ворот дома мучительно долго. Он скрипел зубами, шептал, присвистывая...
— А фамилия Державин объясняется так: казанский мужик Гаврило был истопником во дворце Екатерины Великой, она поругалась с любовником своим, Потемкиным, кричит: «Голову отрублю!» Он
бежать, а она, в женской ярости своей,
за ним, как была, голая.
Самгин оглядывался, пытаясь понять: как он подбежал столь близко, не желая этого? Он помнил, что, когда Иноков бросился вперед, он
побежал не
за ним, а в сторону.
— Да, — согласился Клим. — Именно — паук. Не могу вспомнить:
бежал я
за вами или остался на месте?
— Знаете: я был уверен, что стою, а оказалось, я
бежал вслед
за вами. Странно?
Пред глазами его вставал подарок Нехаевой — репродукция с картины Рошгросса: «Погоня
за счастьем» — густая толпа людей всех сословий, сбивая друг друга с ног,
бежит с горы на край пропасти.
Он еще не
бежит с толпою, он в стороне от нее, но вот ему уже кажется, что люди всасывают его в свою гущу и влекут
за собой.
Самгина сильно толкнули; это китаец, выкатив глаза, облизывая губы, пробивался к буфету. Самгин пошел
за ним, посмотрел, как торопливо, жадно китаец выпил стакан остывшего чая и, бросив на блюдо бутербродов грязную рублевую бумажку, снова
побежал в залу. Успокоившийся писатель, наливая пиво в стакан, внушал человеку в голубом кафтане...
Через несколько минут он растянулся на диване и замолчал; одеяло на груди его волнообразно поднималось и опускалось, как земля
за окном. Окно то срезало верхушки деревьев, то резало деревья под корень; взмахивая ветвями, они
бежали прочь. Самгин смотрел на крупный, вздернутый нос, на обнаженные зубы Стратонова и представлял его в деревне Тарасовке, пред толпой мужиков. Не поздоровилось бы печнику при встрече с таким барином…
А толпа уже так разрослась, распухла, что не могла втиснуться на Полицейский мост и приостановилась, как бы раздумывая: следует ли идти дальше? Многие
побежали берегом Мойки в направлении Певческого моста, люди во главе толпы рвались вперед, но
за своей спиной, в задних рядах, Самгин чувствовал нерешительность, отсутствие одушевленности.
Служитель нагнулся, понатужился и, сдвинув кресло, покатил его. Самгин вышел
за ворота парка, у ворот, как два столба, стояли полицейские в пыльных, выгоревших на солнце шинелях. По улице деревянного городка
бежал ветер, взметая пыль, встряхивая деревья; под забором сидели и лежали солдаты, человек десять, на тумбе сидел унтер-офицер, держа в зубах карандаш, и смотрел в небо, там летала стая белых голубей.
Полукругом стояли краснолицые музыканты, неистово дуя в трубы, медные крики и уханье труб вливалось в непрерывный, воющий шум города, и вой был так силен, что казалось, это он раскачивает деревья в садах и от него
бегут во все стороны, как встревоженные тараканы, бородатые мужики с котомками
за спиною, заплаканные бабы.
За ним пошли шестеро, Самгин — седьмой. Он видел, что всюду по реке
бежали в сторону города одинокие фигурки и они удивительно ничтожны на широком полотнище реки, против тяжелых дворцов, на крыши которых опиралось тоже тяжелое, серокаменное небо.
По улице снова
бежал народ, с воем скакали всадники в белых венчиках на фуражках,
за спиною Самгина скрипели и потрескивали ворота.
Было странно слышать, что, несмотря на необыденность тем, люди эти говорят как-то обыденно просто, даже почти добродушно; голосов и слов озлобленных Самгин не слышал. Вдруг все люди впереди его дружно
побежали, а с площади, встречу им, вихрем взорвался оглушающий крик, и было ясно, что это не крик испуга или боли. Самгина толкали, обгоняя его, кто-то схватил
за рукав и повлек его
за собой, сопя...
На улице Самгин почувствовал себя пьяным. Дома прыгали, точно клавиши рояля; огни, сверкая слишком остро, как будто
бежали друг
за другом или пытались обогнать черненькие фигурки людей, шагавших во все стороны. В санях, рядом с ним, сидела Алина, теплая, точно кошка. Лютов куда-то исчез. Алина молчала, закрыв лицо муфтой.
Самгин осторожно выглянул
за угол; по площади все еще метались трое людей, мальчик оторвался от старика и
бежал к Александровскому училищу, а старик, стоя на одном месте, тыкал палкой в землю и что-то говорил, — тряслась борода.
По двору один
за другим, толкаясь, перегоняя друг друга,
бежали в сарай Калитин, Панфилов и еще трое; у калитки ворот стоял дворник Николай с железным ломом в руках, глядя в щель на улицу, а среди двора — Анфимьевна крестилась в пестрое небо.
Кто-то охнул, странным звуком, точно рыгая, — рябой дико выругался, пнул Самгина в бок ногою и
побежал,
за ним, как тень его, бросился еще кто-то.
— Эй, барин, ходи веселей! — крикнули
за его спиной. Не оглядываясь, Самгин почти
побежал. На разъезде было очень шумно, однако казалось, что железный шум торопится исчезнуть в холодной, всепоглощающей тишине. В коридоре вагона стояли обер-кондуктор и жандарм, дверь в купе заткнул собою поручик Трифонов.
— Свойственник мужа моего по первой жене два Георгия получил
за японскую войну, пьяница, но — очень умный мужик. Так он говорит: «
За трусость дали, боялся назад
бежать — расстреляют, ну и лез вперед!»
За окном ослепительно сверкали миллионы снежных искр, где-то близко ухала и гремела музыка военного оркестра, туда шли и ехали обыватели,
бежали мальчишки, обгоняя друг друга, и все это было чуждо, ненужно, не нужна была и Дуняша.
Пара серых лошадей
бежала уже далеко, а
за ними, по снегу, катился кучер; одна из рыжих, неестественно вытянув шею, шла на трех ногах и хрипела, а вместо четвертой в снег упиралась толстая струя крови; другая лошадь скакала вслед серым, — ездок обнимал ее
за шею и кричал; когда она задела боком
за столб для афиш, ездок свалился с нее, а она, прижимаясь к столбу, скрипуче заржала.
Из сумрака выскочил,
побежал к столу лысый человечек, с рыжеватой реденькой бородкой, — он тащил
за руку женщину в клетчатой юбке, красной кофте, в пестром платке на плечах.
— Нет, — сказал Самгин, понимая, что говорит неправду, — мысли у него были обиженные и
бежали прочь от ее слов, но он чувствовал, что раздражение против нее исчезает и возражать против ее слов — не хочется, вероятно, потому, что слушать ее — интересней, чем спорить с нею. Он вспомнил, что Варвара, а
за нею Макаров говорили нечто сродное с мыслями Зотовой о «временно обязанных революционерах». Вот это было неприятно, это как бы понижало значение речей Марины.
Он схватил Самгина
за руку, быстро свел его с лестницы, почти
бегом протащил
за собою десятка три шагов и, посадив на ворох валежника в саду, встал против, махая в лицо его черной полою поддевки, открывая мокрую рубаху, голые свои ноги. Он стал тоньше, длиннее, белое лицо его вытянулось, обнажив пьяные, мутные глаза, — казалось, что и борода у него стала длиннее. Мокрое лицо лоснилось и кривилось, улыбаясь, обнажая зубы, — он что-то говорил, а Самгин, как бы защищаясь от него, убеждал себя...
— Вчера был веселый, смешной, как всегда. Я пришла, а там скандалит полиция, не пускают меня. Алины — нет, Макарова — тоже, а я не знаю языка. Растолкала всех, пробилась в комнату, а он… лежит, и револьвер на полу. О, черт!
Побежала за Иноковым, вдруг — ты. Ну, скорее!..
— Зато около вас — человек, который не будет следить
за вами, не
побежит доносить в полицию.
— Важный ты стал, значительная персона, — вздохнул Дронов. — Нашел свою тропу… очевидно. А я вот все болтаюсь в своей петле. Покамест — широка, еще не давит. Однако беспокойно. «Ты на гору, а черт —
за ногу». Тоська не отвечает на письма — в чем дело? Ведь — не
бежала же? Не умерла?
Самгин замолчал, отмечая знакомых: почти
бежит, толкая людей, Ногайцев, в пиджаке из чесунчи, с лицом, на котором сияют восторг и пот, нерешительно шагает длинный Иеронимов, держа себя пальцами левой руки
за ухо, наклонив голову, идет Пыльников под руку с высокой дамой в белом и в необыкновенной шляпке, важно выступает Стратонов с толстой палкой в руке, рядом с ним дергается Пуришкевич, лысенький, с бесцветной бородкой, и шагает толсторожий Марков, похожий на празднично одетого бойца с мясной бойни.
— Не знаю, не спрашивал. В девятом году был арестован в Томске, выслан на три года,
за попытку
бежать дали еще два и — в Березов.
В помощь ему и вслед
за ним быстро
бежал бойкий голосок Пыльникова...
— К-куда? — взревел стрелок, собираясь
бежать за похитителем, но пред ним встали двое, один — лицом, другой спиною к нему.