Неточные совпадения
— Точно буфет на
вокзале.
— Мне пора на
вокзал. Проводишь?
Макаров молчал. Подъехали к
вокзалу; Макаров, вспомнив что-то, заторопился, обнял Клима и ушел...
— Странный город, — говорила Спивак, взяв Клима под руку и как-то очень осторожно шагая по дорожке сада. — Такой добродушно ворчливый. Эта воркотня — первое, что меня удивило, как только я вышла с
вокзала. Должно быть, скучно здесь, как в чистилище. Часто бывают пожары? Я боюсь пожаров.
— Ищет Диомидова. Один актер видел его около Александровского
вокзала и говорит, что он сошел с ума, Диомидов…
Через несколько дней Клим Самгин подъезжал к Нижнему Новгороду. Версты за три до
вокзала поезд, туго набитый людями, покатился медленно, как будто машинист хотел, чтоб пассажиры лучше рассмотрели на унылом поле, среди желтых лысин песка и грязнозеленых островов дерна, пестрое скопление новеньких, разнообразно вычурных построек.
— Арестантов гнали на
вокзал… кандалы звенели, да! Вот и вы — тоже… кандалы куете! Душу заковать хотите.
Через день, прожитый беспокойно, как пред экзаменом, стоя на перроне
вокзала, он увидел первой Алину: явясь в двери вагона, глядя на людей сердитым взглядом, она крикнула громко и властно...
В номере гостиницы, покрикивая так же громко, как на
вокзале, Алина приказывала старику лакею...
— Здравствуй! — сказала Лидия тем же тоном, как на
вокзале, и обратилась к Диомидову: — Что же, продолжайте!
Вечером на другой день его вызвала к телефону Сомова, спросила: здоров ли, почему не пришел на
вокзал проводить Лидию?
Айно простилась с Климом сухо и отчужденно; Дмитрий хотел проводить брата на
вокзал, но зацепился ногою за медную бляшку чемодана и разорвал брюки.
— О, — сказала Айно. — Как вы пойдете? Есть у вас другие брюки? Нет? Вам нельзя идти на
вокзал!
Предполагая на другой же день отправиться домой, с
вокзала он проехал к Варваре, не потому, что хотел видеть ее, а для того, чтоб строго внушить Сомовой: она не имеет права сажать ему на шею таких субъектов, как Долганов, человек, несомненно, из того угла, набитого невероятным и уродливым, откуда вылезают Лютовы, Дьякона, Диомидовы и вообще люди с вывихнутыми мозгами.
За городом работали сотни три землекопов, срезая гору, расковыривая лопатами зеленоватые и красные мергеля, — расчищали съезд к реке и место для
вокзала. Согнувшись горбато, ходили люди в рубахах без поясов, с расстегнутыми воротами, обвязав кудлатые головы мочалом. Точно избитые собаки, визжали и скулили колеса тачек. Трудовой шум и жирный запах сырой глины стоял в потном воздухе. Группа рабочих тащила волоком по земле что-то железное, уродливое, один из них ревел...
Лошади подбежали к
вокзалу маленькой станции, Косарев, получив на чай, быстро погнал их куда-то во тьму, в мелкий, почти бесшумный дождь, и через десяток минут Самгин раздевался в пустом купе второго класса, посматривая в окно, где сквозь мокрую тьму летели злые огни, освещая на минуту черные кучи деревьев и крыши изб, похожие на крышки огромных гробов. Проплыла стена фабрики, десятки красных окон оскалились, точно зубы, и показалось, что это от них в шум поезда вторгается лязгающий звук.
Вечером он пошел к Гогиным, не нравилось ему бывать в этом доме, где, точно на
вокзале, всегда толпились разнообразные люди. Дверь ему открыл встрепанный Алексей с карандашом за ухом и какими-то бумагами в кармане.
Самгин вышел в коридор, отогнул краешек пыльной занавески, взглянул на перрон — на перроне одеревенело стояла служба станции во главе с начальником, а за
вокзалом — стена солидных людей в пиджаках и поддевках.
В таких воспоминаниях он провел всю ночь, не уснув ни минуты, и вышел на
вокзал в Петербурге полубольной от усталости и уже почти равнодушный к себе.
Самгин возвратился в номер, думая, что сейчас же надо ехать покупать цинковый гроб Варавке и затем — на
вокзал, в Старую Руссу.
— На улице, около Варшавского
вокзала.
Он взял извозчика и, сидя в экипаже, посматривая на людей сквозь стекла очков, почувствовал себя разреженным, подобно решету; его встряхивало; все, что он видел и слышал, просеивалось сквозь, но сетка решета не задерживала ничего. В буфете
вокзала, глядя в стакан, в рыжую жижицу кофе, и отгоняя мух, он услыхал...
Но все эти мысли проходили мимо механически, не уплотняя Самгина, даже не волнуя его, и так, в состоянии разреженном, в равнодушной ко всему полудремоте, он очутился на
вокзале своего города.
Перед
вокзалом стояла густая толпа людей с обнаженными головами, на пестром фоне ее красовались золотые статуи духовенства, а впереди их, с посохом в руке, большой златоглавый архиерей, похожий на колокол.
Нестерпимо длинен был путь Варавки от новенького
вокзала, выстроенного им, до кладбища. Отпевали в соборе, служили панихиды пред клубом, техническим училищем, пред домом Самгиных. У ворот дома стояла миловидная, рыжеватая девушка, держа за плечо голоногого, в сандалиях, человечка лет шести; девушка крестилась, а человечек, нахмуря черные брови, держал руки в карманах штанишек. Спивак подошла к нему, наклонилась, что-то сказала, мальчик, вздернув плечи, вынул из карманов руки, сложил их на груди.
Только на Варшавском
вокзале, когда новенький локомотив, фыркнув паром, повернул красные, ведущие колеса, а вагон вздрогнул, покатился и подкрашенное лицо матери уродливо расплылось, стерлось, — Самгин, уже надевший шапку, быстро сорвал ее с головы, и где-то внутри его тихо и вопросительно прозвучало печальное слово...
Дул ветер, окутывая
вокзал холодным дымом, трепал афиши на стене, раскачивал опаловые, жужжащие пузыри электрических фонарей на путях. Над нелюбимым городом колебалось мутно-желтое зарево, в сыром воздухе плавал угрюмый шум, его разрывали тревожные свистки маневрирующих паровозов. Спускаясь по скользким ступеням, Самгин поскользнулся, схватил чье-то плечо; резким движением стряхнув его руку, человек круто обернулся и вполголоса, с удивлением сказал...
Полковник Васильев не преувеличил: дом — действительно штаб-квартира большевиков; наверху у доктора и во флигеле Спивак было шумно, как на
вокзале.
— Меньше часа они воевали и так же — с треском, воем — исчезли, оставив
вокзал изуродованным, как еврейский дом после погрома. Один бородач — красавец! — воткнул на штык фуражку начальника станции и встал на задней площадке вагона эдаким монументом! Великолепная фигура! Свирепо настроена солдатня. В таком настроении — Петербург разгромить можно. Вот бы Девятого-то января пустить туда эдаких, — закончил он и снова распустился в кресле, обмяк, улыбаясь.
Затем она попросила Спивак показать ей сына, но Аркадий с нянькой ушел гулять. Тогда Лидия, взглянув на часы, сказала, что ей пора на
вокзал.
Самгин решил зайти к Гогиным, там должны все знать. Там было тесно, как на
вокзале пред отходом поезда, он с трудом протискался сквозь толпу барышень, студентов из прихожей в зал, и его тотчас ударил по ушам тяжелый, точно в рупор кричавший голос...
— Даже городовые сомневаются. Вчера, слышь, народ в Грузинах разгоняли, опять дрались, били городовых-то. У Нижегородского
вокзала тоже! Эхма…
— Верно! Вчера на Николаевском
вокзале машинистов расстреливали, — жаловалась Настя.
— Я сам — неудачник. Трижды ранен, крест имею, а жить — нечем. Живу на квартире у храпоидола… в лисьей шубе. Он с меня полтораста целковых взыскивает судом. На
вокзале у меня украли золотой портсигар, подарок товарищей…
Шипел паровоз, двигаясь задним ходом, сеял на путь горящие угли, звонко стучал молоток по бандажам колес, гремело железо сцеплений; Самгин, потирая бок, медленно шел к своему вагону, вспоминая Судакова, каким видел его в Москве, на
вокзале: там он стоял, прислонясь к стене, наклонив голову и считая на ладони серебряные монеты; на нем — черное пальто, подпоясанное ремнем с медной пряжкой, под мышкой — маленький узелок, картуз на голове не мог прикрыть его волос, они торчали во все стороны и свешивались по щекам, точно стружки.
Бойкая рыжая лошаденка быстро и легко довезла Самгина с
вокзала в город; люди на улицах, тоже толстенькие и немые, шли навстречу друг другу спешной зимней походкой; дома, придавленные пуховиками снега, связанные заборами, прочно смерзлись, стояли крепко; на заборах, с розовых афиш, лезли в глаза черные слова: «Горе от ума», — белые афиши тоже черными словами извещали о втором концерте Евдокии Стрешневой.
Внизу в большой комнате они толпились, точно на
вокзале, плотной массой шли к буфету; он сверкал разноцветным стеклом бутылок, а среди бутылок, над маленькой дверью, между двух шкафов, возвышался тяжелый киот, с золотым виноградом, в нем — темноликая икона; пред иконой, в хрустальной лампаде, трепетал огонек, и это придавало буфету странное сходство с иконостасом часовни.
— Ополдень изволили выехать на
вокзал, — вежливо ответил старичок.
У подъезда гостиницы стояло две тройки. Дуняшу усаживал в сани седоусый военный, толпилось еще человек пять солидных людей. Подъехала на сером рысаке Марина. Подождав, когда тройки уехали, Самгин тоже решил ехать на
вокзал, кстати и позавтракать там.
Поезд стоял утомительно долго; с
вокзала пришли рябой и жена его, — у нее срезали часы; она раздраженно фыркала, выковыривая пальцем скупые слезы из покрасневших глаз.
— Никого не приказано выпускать, — и обратился к Самгину: — Объясните им: поезд остановлен за семафором,
вокзал — дальше.
— Проверка документов, — вежливо и тихо ответил жандарм. — Поезд был остановлен автоматическим тормозом из этого вагона. Сосед ваш думали, что уже
вокзал, спрыгнули, ушибли ногу и — сердятся.
Офицер очень любезно сказал ему, что сейчас поезд подойдет к
вокзалу.
Через несколько минут поезд подошел к
вокзалу, явился старенький доктор, разрезал ботинок Крэйтона, нашел сложный перелом кости и утешил его, сказав, что знает в городе двух англичан: инженера и скупщика шерсти. Крэйтон вынул блокнот, написал две записки и попросил немедленно доставить их соотечественникам. Пришли санитары, перенесли его в приемный покой на
вокзале, и там он, брезгливо осматриваясь, с явным отвращением нюхая странно теплый, густой воздух, сказал Самгину...
Берлин встретил его неприветливо: сыпался хорошо знакомый по Петербургу мелкий, серый дождь, и бастовали носильщики
вокзала.
На площади, пред
вокзалом, не было ни одного извозчика.
— Ну-с, я с вами никуда не поеду, а сейчас же отправляюсь на
вокзал и — в Лондон! Проживу там не более недели, вернусь сюда и — кутнем!
— Мне пора на
вокзал. В следующую встречу здесь, на свободе, мы поговорим… Если захочется. До свиданья, иди!
На четвертые сутки, утром, он ехал с
вокзала к себе домой.
— Если успею, — сказал Самгин и, решив не завтракать в «Московской», поехал прямо с
вокзала к нотариусу знакомиться с завещанием Варвары. Там его ожидала неприятность: дом был заложен в двадцать тысяч частному лицу по первой закладной. Тощий, плоский нотариус, с желтым лицом, острым клочком седых волос на остром подбородке и красненькими глазами окуня, сообщил, что залогодатель готов приобрести дом в собственность, доплатив тысяч десять — двенадцать.