Неточные совпадения
—
Да, Самсон! Народ нуждается в героях. Но… я еще подумаю. Может быть — Леонид.
—
Да,
да, он любит простое.
— Со всех сторон плохо говоришь, — кричал Варавка, и Клим соглашался:
да, отец плохо говорит и всегда оправдываясь, точно нашаливший. Мать тоже соглашалась с Варавкой.
—
Да ты с ума сошла, Вера! — ужаснулась Мария Романовна и быстро исчезла, громко топая широкими, точно копыта лошади, каблуками башмаков. Клим не помнил, чтобы мать когда-либо конфузилась, как это часто бывало с отцом. Только однажды она сконфузилась совершенно непонятно; она подрубала носовые платки, а Клим спросил ее...
— Ах, как это верно! Правда тоже вызывает слезы, —
да, Томилин?
Да, это было очень просто, но не понравилось мальчику. Подумав, он спросил...
— Ну,
да! Потому он и требует жертв. Все страдальцы требуют жертв, все и всегда.
— Видишь ли, мы все — Исааки.
Да. Например: дядя Яков, который сослан, Мария Романовна и вообще — наши знакомые. Ну, не совсем все, но большинство интеллигентов обязано приносить силы свои в жертву народу…
Да, все было не такое, как рассказывали взрослые. Климу казалось, что различие это понимают только двое — он и Томилин, «личность неизвестного назначения», как прозвал учителя Варавка.
Да, она, конечно, выдумывает что-то злое.
— Неправильно! — кричал Клим, и все соглашались, —
да, неправильно! А Туробоев, высоко подняв красивые брови свои, убедительно говорил...
—
Да, Вера, — сказал отец, — но все-таки обрати внимание…
Да, Иван Дронов был неприятный, даже противный мальчик, но Клим, видя, что отец, дед, учитель восхищаются его способностями, чувствовал в нем соперника, ревновал, завидовал, огорчался. А все-таки Дронов притягивал его, и часто недобрые чувства к этому мальчику исчезали пред вспышками интереса и симпатии к нему.
—
Да, — уверенно повторил он. Крепко прижав голову его к мягкой и душистой груди, мать строго сказала...
—
Да,
да — прошлое… Ненужное…
—
Да, он глуп, но — в меру возраста. Всякому возрасту соответствует определенная доза глупости и ума. То, что называется сложностью в химии, — вполне законно, а то, что принимается за сложность в характере человека, часто бывает только его выдумкой, его игрой. Например — женщины…
— Полезная выдумка ставится в форме вопросительной, в форме догадки: может быть, это — так? Заранее честно допускается, что, может быть, это и не так. Выдумки вредные всегда носят форму утверждения: это именно так, а не иначе. Отсюда заблуждения и ошибки и… вообще.
Да.
—
Да, на сегодня довольно.
— Он? Он… о декабристах. Он прочитал «Русских женщин» Некрасова.
Да. А я ему тут о декабристах рассказал, он и растрогался.
Да, наверху тяжело топали. Мать села к столу пред самоваром, пощупала пальцами бока его, налила чаю в чашку и, поправляя пышные волосы свои, продолжала...
—
Да, — солгал Клим, поняв, что нужно солгать.
Клим Самгин учился усердно, но не очень успешно, шалости он считал ниже своего достоинства,
да и не умел шалить.
Однажды ему удалось подсмотреть, как Борис, стоя в углу, за сараем, безмолвно плакал, закрыв лицо руками, плакал так, что его шатало из стороны в сторону, а плечи его дрожали, точно у слезоточивой Вари Сомовой, которая жила безмолвно и как тень своей бойкой сестры. Клим хотел подойти к Варавке, но не решился,
да и приятно было видеть, что Борис плачет, полезно узнать, что роль обиженного не так уж завидна, как это казалось.
—
Да, — отвечал он тихо, точно боясь разбудить кого-то. —
Да.
— Девять лет. Я был женат семнадцать месяцев.
Да.
— Одной из таких истин служит Дарвинова теория борьбы за жизнь, — помнишь, я тебе и Дронову рассказывал о Дарвине? Теория эта устанавливает неизбежность зла и вражды на земле. Это, брат, самая удачная попытка человека совершенно оправдать себя.
Да… Помнишь жену доктора Сомова? Она ненавидела Дарвина до безумия. Допустимо, что именно ненависть, возвышенная до безумия, и создает всеобъемлющую истину…
— Ну,
да! Ты подумай: вот он влюбится в какую-нибудь девочку, и ему нужно будет рассказать все о себе, а — как же расскажешь, что высекли?
Люди спят, мой друг, пойдем в тенистый сад,
Люди спят, одни лишь звезды к нам глядят,
Да и те не видят нас среди ветвей
И не слышат, слышит только соловей.
Да и тот не слышит, песнь его громка,
Разве слышат только сердце и рука,
Слышит сердце, сколько радостей земли,
Сколько счастия сюда мы принесли…
—
Да, — сказала тучная, бесцветная Сомова.
—
Да — был ли мальчик-то, может, мальчика-то и не было?
Он выучился искусно ставить свое мнение между
да и нет, и это укрепляло за ним репутацию человека, который умеет думать независимо, жить на средства своего ума.
— Вот уж почти два года ни о чем не могу думать, только о девицах. К проституткам идти не могу, до этой степени еще не дошел. Тянет к онанизму, хоть руки отрубить. Есть, брат, в этом влечении что-то обидное до слез, до отвращения к себе. С девицами чувствую себя идиотом. Она мне о книжках, о разных поэзиях, а я думаю о том, какие у нее груди и что вот поцеловать бы ее
да и умереть.
— Дедушка тоже с нами.
Да. Прощай. У… уважай мать, она достойна…
—
Да не так! Не так же!..
Да, она была там, сидела на спинке чугунной садовой скамьи, под навесом кустов. Измятая темнотой тонкая фигурка девочки бесформенно сжалась, и было в ней нечто отдаленно напоминавшее большую белую птицу.
Детей успокоили, сказав им:
да, они жених и невеста, это решено; они обвенчаются, когда вырастут, а до той поры им разрешают писать письма друг другу.
—
Да,
да, Степа, литература откололась от жизни, изменяет народу; теперь пишут красивенькие пустячки для забавы сытых; чутье на правду потеряно…
Макаров находил, что в этом человеке есть что-то напоминающее кормилицу, он так часто говорил это, что и Климу стало казаться —
да, Степа, несмотря на его бороду, имеет какое-то сходство с грудастой бабой, обязанной молоком своим кормить чужих детей.
— Это —
да! — Или: — В это трудно поверить.
—
Да — что вы? Не мало ли этого?
Она вообще была малоречива, избегала споров и только с пышной красавицей Алиной Телепневой
да с Любой Сомовой беседовала часами, рассказывая им — вполголоса и брезгливо морщась — о чем-то, должно быть, таинственном.
— Ну,
да… А он сам, Ржига…
—
Да, хвастовство или обычное у детей и подростков влечение к пистолетам…
—
Да, мама, — об этом излишне говорить. Ты знаешь, я очень уважаю Тимофея Степановича.
—
Да,
да, эти люди, которым история приказала подать в отставку, возвращаются понемногу «из дальних странствий». У меня в конторе служат трое таких. Должен признать, что они хорошие работники…
— Удивляешься? Не видал таких? Я, брат, прожил двадцать лет в Ташкенте и в Семипалатинской области, среди людей, которых, пожалуй, можно назвать дикарями.
Да. Меня, в твои года, называли «l’homme qui rit» [«Человек, который смеется» (франц.).].