— Она красавица, воспитана в самом дорогом пансионе в Москве. Одних брильянтов тысяч на восемьдесят… Тебе полезно жениться… Взял бы богатое приданое, зажил бы большим домом, у тебя бы весь город бывал, все бы раболепствовали перед тобой,
поддержал бы свой род, связи… И в Петербурге не ударил бы себя в грязь… — мечтала почти про себя
бабушка.
Он это видел, гордился своим успехом в ее любви, и тут же падал, сознаваясь, что, как он ни бился развивать Веру, давать ей свой свет, но кто-то другой, ее вера, по ее словам, да какой-то поп из молодых, да Райский с своей поэзией, да
бабушка с моралью, а еще более — свои глаза, свой слух, тонкое чутье и женские инстинкты, потом воля —
поддерживали ее силу и давали ей оружие против его правды, и окрашивали старую, обыкновенную жизнь и правду в такие здоровые цвета, перед которыми казалась и бледна, и пуста, и фальшива, и холодна — та правда и жизнь, какую он добывал себе из новых, казалось бы — свежих источников.
— Ты должен меня
поддержать. Не для одной себя я это делаю. Еще год — и отец, мать,
бабушка, Фелицата Матвеевна — нищие, на улице…
Весь этот день Верочка провела в тревоге. Каков-то окажется ответ купчихи! Что ожидает ее? А
бабушка была спокойна.
Бабушка знала твердо,
бабушка верила, что доброе начало не останется без награды. Верочка хотела трудиться для своей старушки. Стало быть, Бог Милосердный
поддержит Верочку. И
бабушка не ошиблась.