— Может, за то бил, что была она лучше его, а ему завидно. Каширины, брат, хорошего не любят, они ему завидуют, а принять не могут, истребляют! Ты вот спроси-ка бабушку, как они отца твоего со света сживали. Она всё скажет — она неправду не любит,
не понимает. Она вроде святой, хоть и вино пьет, табак нюхает. Блаженная, как бы. Ты держись за нее крепко…
Не ответив, она смотрела в лицо мне так, что я окончательно растерялся,
не понимая — чего ей надо? В углу под образами торчал круглый столик, на нем ваза с пахучими сухими травами и цветами, в другом переднем углу стоял сундук, накрытый ковром, задний угол был занят кроватью, а четвертого — не было, косяк двери стоял вплоть к стене.
Неточные совпадения
— А видишь ты, обоим хочется Ванюшку себе взять, когда у них свои-то мастерские будут, вот они друг перед другом и хают его: дескать, плохой работник! Это они врут, хитрят. А еще боятся, что
не пойдет к ним Ванюшка, останется с дедом, а дед — своенравный, он и третью мастерскую с Иванкой завести может, — дядьям-то это невыгодно будет,
понял?
Отец твой, Максим Савватеич, козырь был, он всё
понимал, — за то дедушка и
не любил его,
не признавал…
—
Не знаешь? Ну, так я тебе скажу: будь хитер, это лучше, а простодушность — та же глупость,
понял? Баран простодушен. Запомни! Айда, гуляй…
Мать в избу-то
не пускала их, а в окно сунет калач, так француз схватит да за пазуху его, с пылу, горячий — прямо к телу, к сердцу; уж как они терпели это — нельзя
понять!
Плохо говорил, а
понять можно, и верно это: верховые края наши неласковы, ниже-то по Волге теплей земля, а по-за Каспием будто и вовсе снегу
не бывает.
Я придумал: подстерег, когда кабатчица спустилась в погреб, закрыл над нею творило, запер его, сплясал на нем танец мести и, забросив ключ на крышу, стремглав прибежал в кухню, где стряпала бабушка. Она
не сразу
поняла мой восторг, а
поняв, нашлепала меня, где подобает, вытащила на двор и послала на крышу за ключом. Удивленный ее отношением, я молча достал ключ и, убежав в угол двора, смотрел оттуда, как она освобождала пленную кабатчицу и как обе они, дружелюбно посмеиваясь, идут по двору.
— Вот что, Ленька, голуба́ душа, ты закажи себе это: в дела взрослых
не путайся! Взрослые — люди порченые; они богом испытаны, а ты еще нет, и — живи детским разумом. Жди, когда господь твоего сердца коснется, дело твое тебе укажет, на тропу твою приведет, —
понял? А кто в чем виноват — это дело
не твое. Господу судить и наказывать. Ему, а —
не нам!
— Да, поди-ка, и сам-от господь
не всегда в силе
понять, где чья вина…
— А-а, видишь ли,
не умею я сказать так, чтоб ты
понял…
— Довольно, больше
не надо! Ты уж, брат, всё сказал, что надо, —
понимаешь? Всё!
— Это — ерунда; такая сила —
не сила! Настоящая сила — в быстроте движения; чем быстрей, тем сильней, —
понял?
— А я, брат,
не хотел тебя обидеть, я, видишь ли, знал: если ты со мной подружишься — твои станут ругать тебя, — так? Было так? Ты
понял, почему я сказал это?
— Чужой —
понимаешь? Вот за это самое.
Не такой…
— Уйди, — приказала мне бабушка; я ушел в кухню, подавленный, залез на печь и долго слушал, как за переборкой то — говорили все сразу, перебивая друг друга, то — молчали, словно вдруг уснув. Речь шла о ребенке, рожденном матерью и отданном ею кому-то, но нельзя было
понять, за что сердится дедушка: за то ли, что мать родила,
не спросясь его, или за то, что
не привезла ему ребенка?
— Я
не знаю, что тебе надо, — сказал я, отчаявшись
понять ее.
— Ты этого еще
не можешь
понять, что значит — жениться и что — венчаться, только это — страшная беда, ежели девица,
не венчаясь, дитя родит! Ты это запомни да, как вырастешь, на такие дела девиц
не подбивай, тебе это будет великий грех, а девица станет несчастна, да и дитя беззаконно, — запомни же, гляди! Ты живи, жалеючи баб, люби их сердечно, а
не ради баловства, это я тебе хорошее говорю!
А дед подошел к Максиму-то и говорит: «Ну, спасибо тебе, другой бы на твоем месте так
не сделал, я это
понимаю!
— Это она второй раз запивает, — когда Михайле выпало в солдаты идти — она тоже запила. И уговорила меня, дура старая, купить ему рекрутскую квитанцию. Может, он в солдатах-то другим стал бы… Эх вы-и… А я скоро помру. Значит — останешься ты один, сам про себя — весь тут, своей жизни добытчик —
понял? Ну, вот. Учись быть самому себе работником, а другим —
не поддавайся! Живи тихонько, спокойненько, а — упрямо! Слушай всех, а делай как тебе лучше…
— Мы —
не баре. Учить нас некому. Нам надо всё самим
понимать. Для других вон книги написаны, училища выстроены, а для нас ничего
не поспело. Всё сам возьми…
Неточные совпадения
Хлестаков. Чрезвычайно неприятна. Привыкши жить, comprenez vous [
понимаете ли (фр.).], в свете и вдруг очутиться в дороге: грязные трактиры, мрак невежества… Если б, признаюсь,
не такой случай, который меня… (посматривает на Анну Андреевну и рисуется перед ней)так вознаградил за всё…
Городничий.
Не погуби! Теперь:
не погуби! а прежде что? Я бы вас… (Махнув рукой.)Ну, да бог простит! полно! Я
не памятозлобен; только теперь смотри держи ухо востро! Я выдаю дочку
не за какого-нибудь простого дворянина: чтоб поздравление было…
понимаешь?
не то, чтоб отбояриться каким-нибудь балычком или головою сахару… Ну, ступай с богом!
— Да чем же ситцы красные // Тут провинились, матушка? // Ума
не приложу! — // «А ситцы те французские — // Собачьей кровью крашены! // Ну…
поняла теперь?..»
Кто видывал, как слушает // Своих захожих странников // Крестьянская семья, //
Поймет, что ни работою // Ни вечною заботою, // Ни игом рабства долгого, // Ни кабаком самим // Еще народу русскому // Пределы
не поставлены: // Пред ним широкий путь. // Когда изменят пахарю // Поля старозапашные, // Клочки в лесных окраинах // Он пробует пахать. // Работы тут достаточно. // Зато полоски новые // Дают без удобрения // Обильный урожай. // Такая почва добрая — // Душа народа русского… // О сеятель! приди!..
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже
не мыслит, ничего
не чувствует, когда, если б люди
понимали его важность, никто
не мог бы вымолвить его без душевного почтения.