Неточные совпадения
Сын умоляюще и сердито
смотрит на отца, Илья Артамонов встрёпанный, пламенный, кричит, глядя
в румяное
лицо Баймаковой...
— Давай бог, — отвечал Помялов, усмехаясь коротенькой, собачьей улыбкой, и нельзя было понять: ласково лизнёт или укусит? Его измятое
лицо неудачно спрятано
в пеньковой бородке, серый нос недоверчиво принюхивается ко всему, а желудёвые глаза
смотрят ехидно.
Его высокий, девичий голос звучал напряжённо и ласково, синие глаза
смотрели в окно, мимо
лица женщины, а она, склонясь над шитьём, молчала так задумчиво, как молчит человек наедине с самим собою.
Пётр пугливо
смотрел в бескровное, измученное, почти незнакомое
лицо жены; её усталые глаза провалились
в чёрные ямы и
смотрели оттуда на людей и вещи, как бы вспоминая давно забытое; медленными движениями языка она облизывала искусанные губы.
Он умер, истёк кровью после полудня, когда солнце ещё благостно сияло
в зените. Он лежал, приподняв голову, нахмуря восковое
лицо, оно было озабочено, и неплотно прикрытые глаза его как будто задумчиво
смотрели на широкие кисти рук, покорно сложенных на груди.
Гулянье начали молебном. Очень благолепно служил поп Глеб; он стал ещё более худ и сух; надтреснутый голос его, произнося необычные слова, звучал жалобно, как бы умоляя из последних сил; серые
лица чахоточных ткачей сурово нахмурились, благочестиво одеревенели; многие бабы плакали навзрыд. А когда поп поднимал
в дымное небо печальные глаза свои, люди, вслед за ним, тоже умоляюще
смотрели в дым на тусклое, лысое солнце, думая, должно быть, что кроткий поп видит
в небе кого-то, кто знает и слушает его.
Жена была знакомой тропою, по которой Пётр, и ослепнув, прошёл бы не споткнувшись; думать о ней не хотелось. Но он вспомнил, что тёща, медленно умиравшая
в кресле, вся распухнув, с безобразно раздутым, багровым
лицом,
смотрит на него всё более враждебно; из её когда-то красивых, а теперь тусклых и мокрых глаз жалобно текут слёзы; искривлённые губы шевелятся, но отнявшийся язык немо вываливается изо рта, бессилен сказать что-либо; Ульяна Баймакова затискивает его пальцами полуживой, левой руки.
Во вторник день был серенький, задумчивый и тихий. Рано утром, с час времени, на землю падал, скупо и лениво, мелкий дождь, к полудню выглянуло солнце, неохотно
посмотрело на фабрику, на клин двух реки укрылось
в серых облаках, зарывшись
в пухлую мякоть их, как Наталья, ночами, зарывала румяное
лицо своё
в пуховые подушки.
Выйдя на берег Оки, он устало сел на песчаном обрыве, вытер пот с
лица и стал
смотреть в реку.
В маленькой, неглубокой заводи плавала стайка плотвы, точно стальные иглы прошивали воду. Потом, важно разводя плавниками, явился лещ, поплавал, повернулся на бок и, взглянув красненьким глазком вверх,
в тусклое небо, пустил по воде светлым дымом текучие кольца.
Было видно, что все монахи
смотрят на отца Никодима почтительно; а настоятель, огромный, костлявый, волосатый и глухой на одно ухо, был похож на лешего, одетого
в рясу; глядя
в лицо Петра жутким взглядом чёрных глаз, он сказал излишне громко...
Но все размышления внезапно пресеклись, исчезли, спугнутые страхом: Артамонов внезапно увидал пред собою того человека, который мешал ему жить легко и умело, как живёт Алексей, как живут другие, бойкие люди: мешал ему широколицый, бородатый человек, сидевший против него у самовара; он сидел молча, вцепившись пальцами левой руки
в бороду, опираясь щекою на ладонь; он
смотрел на Петра Артамонова так печально, как будто прощался с ним, и
в то же время так, как будто жалел его, укорял за что-то;
смотрел и плакал, из-под его рыжеватых век текли ядовитые слёзы; а по краю бороды, около левого глаза, шевелилась большая муха; вот она переползла, точно по
лицу покойника, на висок, остановилась над бровью, заглядывая
в глаз.
Пыльное его
лицо опухло, он
смотрел мутными глазами
в спины людей, окружавших могилу, и что-то говорил отцу неслышным голосом, дрожала серая бородёнка.
На расплывшееся, красное
лицо Натальи монах
смотрел так же ласково, как на всё и на всех, но говорил с нею меньше, чем с другими, да и сама она постепенно разучивалась говорить, только дышала. Её отупевшие глаза остановились, лишь изредка
в их мутном взгляде вспыхивала тревога о здоровье мужа, страх пред Мироном и любовная радость при виде толстенького, солидного Якова. С Тихоном монах был
в чём-то не согласен, они ворчали друг на друга, и хотя не спорили, но оба ходили мимо друг друга, точно двое слепых.
Артамонов старший жил
в полусне, медленно погружаясь
в сон, всё более глубокий. Ночь и большую часть дня он лежал
в постели, остальное время сидел
в кресле против окна; за окном голубая пустота, иногда её замазывали облака;
в зеркале отражался толстый старик с надутым
лицом, заплывшими глазами, клочковатой, серой бородою. Артамонов
смотрел на своё
лицо и думал...
«Нет, ты не ускользнешь от меня!» — кричал голова, таща за руку человека в вывороченном шерстью вверх овчинном черном тулупе. Винокур, пользуясь временем, подбежал, чтобы
посмотреть в лицо этому нарушителю спокойствия, но с робостию попятился назад, увидевши длинную бороду и страшно размалеванную рожу. «Нет, ты не ускользнешь от меня!» — кричал голова, продолжая тащить своего пленника прямо в сени, который, не оказывая никакого сопротивления, спокойно следовал за ним, как будто в свою хату.
Неточные совпадения
Анна
смотрела на худое, измученное, с засыпавшеюся
в морщинки пылью,
лицо Долли и хотела сказать то, что она думала, именно, что Долли похудела; но, вспомнив, что она сама похорошела и что взгляд Долли сказал ей это, она вздохнула и заговорила о себе.
Когда затихшего наконец ребенка опустили
в глубокую кроватку и няня, поправив подушку, отошла от него, Алексей Александрович встал и, с трудом ступая на цыпочки, подошел к ребенку. С минуту он молчал и с тем же унылым
лицом смотрел на ребенка; но вдруг улыбка, двинув его волоса и кожу на лбу, выступила ему на
лицо, и он так же тихо вышел из комнаты.
«Да вот и эта дама и другие тоже очень взволнованы; это очень натурально», сказал себе Алексей Александрович. Он хотел не
смотреть на нее, но взгляд его невольно притягивался к ней. Он опять вглядывался
в это
лицо, стараясь не читать того, что так ясно было на нем написано, и против воли своей с ужасом читал на нем то, чего он не хотел знать.
Никогда еще не проходило дня
в ссоре. Нынче это было
в первый раз. И это была не ссора. Это было очевидное признание
в совершенном охлаждении. Разве можно было взглянуть на нее так, как он взглянул, когда входил
в комнату за аттестатом?
Посмотреть на нее, видеть, что сердце ее разрывается от отчаяния, и пройти молча с этим равнодушно-спокойным
лицом? Он не то что охладел к ней, но он ненавидел ее, потому что любил другую женщину, — это было ясно.
Он знал очень хорошо, что
в глазах этих
лиц роль несчастного любовника девушки и вообще свободной женщины может быть смешна; но роль человека, приставшего к замужней женщине и во что бы то ни стало положившего свою жизнь на то, чтобы вовлечь ее
в прелюбодеянье, что роль эта имеет что-то красивое, величественное и никогда не может быть смешна, и поэтому он с гордою и веселою, игравшею под его усами улыбкой, опустил бинокль и
посмотрел на кузину.