Неточные совпадения
—
Отец, —
сказал Пётр, крепко стиснув её. — Не понимаешь, что ли…
— Не наш грех, —
сказал Пётр и вспомнил слова
отца: «господа то ли ещё делают?» — Это и лучше: к тебе не полезет. Они, старики, — просты; для них это «птичий грех» — со снохой баловаться. Не плачь.
Никита подбежал к
отцу, тот, икнув, плюнул кровью под ноги ему и
сказал глухо...
В годовщину смерти
отца, после панихиды на кладбище, вся семья собралась в светлой, красивой комнате Алексея, он, волнуясь,
сказал...
— Ты меня не любишь, ты и не говоришь со мной ни о чём, навалишься на меня камнем, только и всего! Почему ты не любишь меня, разве я тебе не жена? Чем я плоха,
скажи! Гляди, как матушка любила
отца твоего, бывало — сердце моё от зависти рвётся…
Никита зашёл на кладбище, проститься с могилой
отца, встал на колени пред нею и задумался, не молясь, — вот как повернулась жизнь! Когда за спиною его взошло солнце и на омытый росою дёрн могилы легла широкая, угловатая тень, похожая формой своей на конуру злого пса Тулуна, Никита, поклонясь в землю,
сказал...
Об этой угрозе она
сказала отцу, он усмехнулся...
Семи лет Илья начал учиться грамоте у попа Глеба, но узнав, что сын конторщика Никонова учится не по псалтырю, а по книжке с картинками «Родное слово»,
сказал отцу...
— Да; пойду оденусь, —
сказал отец, встал из-за стола и пошёл к дому; спустя минуту Илья побежал за ним, догнал его на крыльце.
Илье показалось, что
отец испугался; это не удивило его, он считал
отца робким человеком, который всех боится, оттого и молчалив. Он нередко чувствовал, что
отец и его боится, вот — сейчас боится. И, чтоб ободрить испуганного человека, он
сказал...
— Посмотрите отметки, —
сказал Илья, дёрнув плечом, а глаза его пристально смотрели в сад, в небо.
Отец спросил...
— Благодарю, —
сказал Илья, отодвигая пустую чашку;
отец искоса взглянул на него и усмехнулся, дёрнув себя за ухо.
Недели каникул пробегали неуловимо быстро, и вот дети уже собираются уезжать. Выходит как-то так, что Наталья напутствует благими советами Якова, а
отец говорит Илье не то, что хотел бы
сказать. Но ведь как
скажешь, что скучно жить в комариной туче однообразных забот о деле? Об этом не говорят с мальчишками.
— Вот, —
сказал отец, шагая по конторе, — вот и бабушка померла.
— Сильно вырос ты, Илья, —
сказал отец. — Ну, вот, присматривайся к делу, а годика через три и к рулю встанешь.
— Мирон сменит, Яков. Мирон будет инженером, —
сказал Илья и, высунув руку за окно, стряхнул пепел папиросы.
Отец напомнил...
Дети встали, ушли,
отец проводил их обиженным и удивлённым взглядом; что же — у них нечего
сказать ему? Посидели пять минут, один, выговорив глупость, сонно зевнул, другой — надымил табаком и сразу огорчил. Вот они идут по двору, слышен голос Ильи...
«Бычок, — хмуро думал
отец. — Надо
сказать Серафиму, чтоб присмотрел за ним, не заразился бы…»
— Так, —
сказал отец, не умея спросить более подробно.
Не спеша, честно взвешивая тяжесть всех слов, какие необходимо
сказать сыну,
отец пошёл к нему, приминая ногами серые былинки, ломко хрустевшие. Сын лежал вверх спиною, читал толстую книгу, постукивая по страницам карандашом; на шорох шагов он гибко изогнул шею, посмотрел на
отца и, положив карандаш между страниц книги, громко хлопнул ею; потом сел, прислонясь спиной к стволу сосны, ласково погладив взглядом лицо
отца. Артамонов старший, отдуваясь, тоже присел на обнажённый, дугою выгнутый корень.
Тогда Илья тоже встал и, глядя через плечо
отца побелевшими глазами,
сказал негромко...
Но Артамонов тотчас же уличил себя: это — неправильно, вот Алексей не убежал, этот любит дело, как любил его
отец. Этот — жаден, ненасытно жаден, и всё у него ловко, просто. Он вспомнил, как однажды, после пьяной драки на фабрике,
сказал брату...
Было видно, что все монахи смотрят на
отца Никодима почтительно; а настоятель, огромный, костлявый, волосатый и глухой на одно ухо, был похож на лешего, одетого в рясу; глядя в лицо Петра жутким взглядом чёрных глаз, он
сказал излишне громко...
Длинной рукою, окрылённой чёрным рукавом рясы,
отец Никодим отвёл протянутые к нему сложенные горстью руки брата и
сказал тихо, без радости...
— Нет, в двоих верить нельзя, — настойчиво
сказал отец Никодим.
Яков всегда отвечал неохотно, коротко, но понятно; по его словам выходило, что Мирон говорит: Россия должна жить тем же порядком, как живёт вся Европа, а Горицветов верит, что у России свой путь. Тут Артамонову старшему нужно было показать сыну, что у него,
отца, есть на этот счёт свои мысли, и он внушительно
сказал...
Отец, крякнув, осторожно пошёл в дом, за ним на цыпочках пошёл и Яков. Дядя лежал накрытый простынёю, на голове его торчал рогами узел платка, которым была подвязана челюсть, большие пальцы ног так туго натянули простыню, точно пытались прорвать её. Луна, обтаявшая с одного бока, светло смотрела в окно, шевелилась кисея занавески; на дворе взвыл Кучум, и, как бы отвечая ему, Артамонов старший
сказал ненужно громко, размашисто крестясь...
«Ничего не надо говорить», — подумал Яков, выходя на крыльцо, и стал смотреть, как тени чёрной и белой женщин стирают пыль с камней; камни становятся всё светлее. Мать шепталась с Тихоном, он согласно кивал головою, конь тоже соглашался; в глазу его светилось медное пятно. Вышел из дома
отец, мать
сказала ему...
— Опоздал ты, —
сказал ему
отец, подходя к брату, вытирая слёзы с лица; монах втянул, как черепаха, голову свою в горб.
Яков слышал, как однажды, после обычного столкновения
отца с Мироном, Митя
сказал Мирону...
Утром, в день смерти его, Яков помог
отцу подняться на чердак,
отец, перекрестясь, уставился в тёмное, испепелённое лицо с полузакрытыми глазами, с провалившимся ртом; Никита неестественно громко
сказал...
Подождав, не
скажет ли брат ещё чего,
отец ушёл под руку с Яковом, молчаливо опустив голову. Внизу он
сказал...
— Врут, конечно, —
сказал Мирон жене или Якову, который тоже, наклонясь над газетой, читал тревожные телеграммы, соображая: чем всё это грозит ему? Артамонов старший, махнув рукою, пошёл на двор, там солнце до того накалило булыжник, что тепло его проникало сквозь мягкие подошвы бархатных сапогов. Из окна сыпались сухенькие, поучающие слова Мирона; Яков, стоя с газетой в руках у окна, видел, как
отец погрозил кому-то своим багровым кулаком.