Неточные совпадения
Дед, в бабушкиной кацавейке, в
старом картузе без козырька, щурится, чему-то улыбается, шагает тонкими ногами осторожно, точно крадется.
Бабушка, в синей кофте, в черной юбке и белом платке на голове, катится по земле споро — за нею трудно поспеть.
Еще труднее было зазывать покупателей; уродливо написанные иконы не нравились мне, продавать их было неловко. По рассказам
бабушки я представлял себе богородицу молодой, красивой, доброй; такою она была и на картинках журналов, а иконы изображали ее
старой, строгой, с длинным, кривым носом и деревянными ручками.
Вообще наружностью своей она напоминала почерневшие портреты
старых бабушек, которые долгое время украшали стены нашей залы, пока наконец не были вынесены, по приказанию матушки, на чердак.
Ручным работам она училась усердно и понятливо, но обыкновенно спешно, торопливо кончала свой урок у
старой бабушки или у старшей сестры и сейчас же бежала к книге, забивалась с нею в угол и зачитывалась до того, что не могла давать никакого ответа на самые простые, обыденные вопросы домашних.
Неточные совпадения
— Прошу любить
старую тетку, — говорила она, целуя Володю в волосы, — хотя я вам и дальняя, но я считаю по дружеским связям, а не по степеням родства, — прибавила она, относясь преимущественно к
бабушке; но
бабушка продолжала быть недовольной ею и отвечала:
Самгин вздохнул и поправил очки. Въехали на широкий двор; он густо зарос бурьяном, из бурьяна торчали обугленные бревна, возвышалась полуразвалившаяся печь, всюду в сорной траве блестели осколки бутылочного стекла. Самгин вспомнил, как
бабушка показала ему ее
старый, полуразрушенный дом и вот такой же двор, засоренный битыми бутылками, — вспомнил и подумал:
Добродушная преданность людям и материнское огорчение Анфимьевны, вкусно сваренный ею кофе, комнаты, напитанные сложным запахом
старого, устойчивого жилья, — все это настроило Самгина тоже благодушно. Он вспомнил Таню Куликову, няньку —
бабушку Дронова, нянек Пушкина и других больших русских людей.
Прочими книгами в
старом доме одно время заведовала Вера, то есть брала, что ей нравилось, читала или не читала, и ставила опять на свое место. Но все-таки до книг дотрогивалась живая рука, и они кое-как уцелели, хотя некоторые, постарее и позамасленнее, тронуты были мышами. Вера писала об этом через
бабушку к Райскому, и он поручил передать книги на попечение Леонтия.
Вера и
бабушка стали в какое-то новое положение одна к другой.
Бабушка не казнила Веру никаким притворным снисхождением, хотя, очевидно, не принимала так легко решительный опыт в жизни женщины, как Райский, и еще менее обнаруживала то безусловное презрение, каким клеймит эту «ошибку», «несчастье» или, пожалуй, «падение»
старый, въевшийся в людские понятия ригоризм, не разбирающий даже строго причин «падения».