Неточные совпадения
Другой раз Кострома, позорно проиграв Чурке партию
в городки, спрятался за ларь с овсом у бакалейной
лавки, сел там на корточки и молча заплакал, — это
было почти страшно: он крепко стиснул зубы, скулы его высунулись, костлявое лицо окаменело, а из черных, угрюмых глаз выкатываются тяжелые, крупные слезы. Когда я стал утешать его, он прошептал, захлебываясь слезами...
Его
лавка являлась местом вечерних собраний для подростков и легкомысленных девиц улицы; брат моего хозяина тоже почти каждый вечер ходил к нему
пить пиво и играть
в карты.
Товару
в лавочке
было немного, он объяснял это тем, что дело у него новое, — он не успел наладить его, хотя
лавка была открыта еще осенью.
Был он нестерпимо противен мне и, видимо, чувствуя это, мучил меня разными угрозами, с наслаждением особенным: когда я входил
в лавку, его пятнистое лицо расплывалось, и он спрашивал ласково...
Приспособленная из кладовой, темная, с железною дверью и одним маленьким окном на террасу, крытую железом,
лавка была тесно набита иконами разных размеров, киотами, гладкими и с «виноградом», книгами церковнославянской печати,
в переплетах желтой кожи.
Открыв
лавку, я должен
был сбегать за кипятком
в трактир; напившись чаю — прибрать
лавку, стереть пыль с товара и потом — торчать на террасе, зорко следя, чтобы покупатели не заходили
в лавку соседа.
Когда я принес большой медный чайник кипятку,
в лавке оказались гости: старичок Лукиан, весело улыбавшийся, а за дверью,
в темном уголке, сидел новый человек, одетый
в теплое пальто и высокие валяные сапоги, подпоясанный зеленым кушаком,
в шапке, неловко надвинутой на брови. Лицо у него
было неприметное, он казался тихим, скромным,
был похож на приказчика, который только что потерял место и очень удручен этим.
Моя обязанности
в мастерской
были несложны: утром, когда еще все спят, я должен
был приготовить мастерам самовар, а пока они
пили чай
в кухне, мы с Павлом прибирали мастерскую, отделяли для красок желтки от белков, затем я отправлялся
в лавку. Вечером меня заставляли растирать краски и «присматриваться» к мастерству. Сначала я «присматривался» с большим интересом, но скоро понял, что почти все, занятые этим раздробленным на куски мастерством, не любят его и страдают мучительней скукой.
Я понял, что речь идет обо мне, — когда я вошел
в лавку, они оба смутились, но и кроме этого признака у меня
были основания подозревать их
в дурацком заговоре против меня.
Однажды он меня страшно удивил: подошел ко мне, ласково улыбаясь, но вдруг сбил с меня шапку и схватил за волосы. Мы стали драться, с галереи он втолкнул меня
в лавку и все старался повалить на большие киоты, стоявшие на полу, — если бы это удалось ему, я перебил бы стекла, поломал резьбу и, вероятно, поцарапал бы дорогие иконы. Он
был очень слаб, и мне удалось одолеть его, но тогда, к великому изумлению моему, бородатый мужчина горько заплакал, сидя на полу и вытирая разбитый нос.
Хозяин очень заботился, чтобы я хорошо заработал его пять рублей. Если
в лавке перестилали пол — я должен
был выбрать со всей ее площади землю на аршин
в глубину; босяки брали за эту работу рубль, я не получал ничего, но, занятый этой работой, я не успевал следить за плотниками, а они отвинчивали дверные замки, ручки, воровали разную мелочь.
Жизнь вообще казалась мне бессвязной, нелепой,
в ней
было слишком много явно глупого. Вот мы перестраиваем
лавки, а весною половодье затопит их, выпятит полы, исковеркает наружные двери; спадет вода — загниют балки. Из года
в год на протяжении десятилетий вода заливает ярмарку, портит здания, мостовые; эти ежегодные потопы приносят огромные убытки людям, и все знают, что потопы эти не устранятся сами собою.
Однажды утром, в праздник, когда кухарка подожгла дрова в печи и вышла на двор, а я
был в лавке, — в кухне раздался сильный вздох, лавка вздрогнула, с полок повалились жестянки карамели, зазвенели выбитые стекла, забарабанило по полу. Я бросился в кухню, из двери ее в комнату лезли черные облака дыма, за ним что-то шипело и трещало, — Хохол схватил меня за плечо:
— С ума ты спятил? — вскрикнул Смолокуров и так вскрикнул, что все, сколько ни
было в лавке народу, обернулись на такого сердитого покупателя. — По двугривенному хочешь за дрянь брать, — нимало тем не смущаясь, продолжал Марко Данилыч. — Окстись, братец!.. Эк что вздумал!.. Ты бы уж лучше сто рублев запросил, еще бы смешней вышло… Шутник ты, я вижу, братец ты мой… Да еще шутник-от какой… На редкость!
Потом поставил свои условия: каждый день
быть в лавке с 9-ти часов утра и до 9-ти вечера, харчи и квартира хозяйские, жалованья 20 р. в месяц, но деньги при себе не держать, дабы баловства не было, спать у себя, баня хозяйская, кухарку не трогать, книг не читать, на гитаре не играть, водки не пить, песен не петь, в карты не играть и гостей к себе не принимать.
Неточные совпадения
Купцы. Ей-богу! такого никто не запомнит городничего. Так все и припрятываешь
в лавке, когда его завидишь. То
есть, не то уж говоря, чтоб какую деликатность, всякую дрянь берет: чернослив такой, что лет уже по семи лежит
в бочке, что у меня сиделец не
будет есть, а он целую горсть туда запустит. Именины его бывают на Антона, и уж, кажись, всего нанесешь, ни
в чем не нуждается; нет, ему еще подавай: говорит, и на Онуфрия его именины. Что делать? и на Онуфрия несешь.
Есть грязная гостиница, // Украшенная вывеской // (С большим носатым чайником // Поднос
в руках подносчика, // И маленькими чашками, // Как гусыня гусятами, // Тот чайник окружен), //
Есть лавки постоянные // Вподобие уездного // Гостиного двора…
— Только ты это сделай! Да я тебя… и черепки-то твои поганые по ветру пущу! — задыхался Митька и
в ярости полез уж
было за вожжами на полати, но вдруг одумался, затрясся всем телом, повалился на
лавку и заревел.
Она поехала
в игрушечную
лавку, накупила игрушек и обдумала план действий. Она приедет рано утром,
в 8 часов, когда Алексей Александрович еще, верно, не вставал. Она
будет иметь
в руках деньги, которые даст швейцару и лакею, с тем чтоб они пустили ее, и, не поднимая вуаля, скажет, что она от крестного отца Сережи приехала поздравить и что ей поручено поставить игрушки у кровати сына. Она не приготовила только тех слов, которые она скажет сыну. Сколько она ни думала об этом, она ничего не могла придумать.
Оказалось, что у Егора
была семья, три мальчика и дочь швея, которую он хотел отдать замуж за приказчика
в шорной
лавке.