Неточные совпадения
Я же разносил взятки смотрителю ярмарки и еще каким-то нужным
людям, получая от них «разрешительные бумажки
на всякое беззаконие», как именовал хозяин эти документы. За все это я получил право дожидаться хозяев у двери,
на крыльце, когда они вечерами уходили в гости. Это случалось не часто, но они возвращались домой после полуночи, и несколько часов я сидел
на площадке крыльца или
на куче бревен, против него,
глядя в окна квартиры моей дамы, жадно слушая веселый говор и музыку.
— Умеет жить
человек —
на него злятся, ему завидуют; не умеет — его презирают, — задумчиво говорила она, обняв меня, привлекая к себе и с улыбкой
глядя в глаза мои. — Ты меня любишь?
— Вот, — говорил Ситанов, задумчиво хмурясь, — было большое дело, хорошая мастерская, трудился над этим делом умный
человек, а теперь все хинью идет, все в Кузькины лапы направилось! Работали-работали, а всё
на чужого дядю! Подумаешь об этом, и вдруг в башке лопнет какая-то пружинка — ничего не хочется, наплевать бы
на всю работу да лечь
на крышу и лежать целое лето,
глядя в небо…
— Книжку — ее как надо понимать? Это — доношение
на людей, книжка! Дескать,
глядите, каков есть
человек, плотник али кто другой, а вот — барин, так это — иной
человек! Книжка — не зря пишется, а во чью-нибудь защиту…
Мне хотелось поговорить с ним, когда он трезв, но трезвый он только мычал,
глядя на все отуманенными, тоскливыми глазами. От кого-то я узнал, что этот
на всю жизнь пьяный
человек учился в казанской академии, мог быть архиереем, — я не поверил этому. Но однажды, рассказывая ему о себе, я упомянул имя епископа Хрисанфа; октавист тряхнул головою и сказал...
Я сразу понял, что
человек не пьян, а — мертв, но это было так неожиданно, что не хотелось верить. Помню, я не чувствовал ни страха, ни жалости,
глядя на большой, гладкий череп, высунувшийся из-под пальто, и
на синее ухо, — не верилось, что
человек мог убить себя в такой ласковый весенний день.
— А ты погляди, как мало
люди силу берегут, и свою и чужую, а? Как хозяин-то мотает тебя? А водочка чего стоит миру? Сосчитать невозможно, это выше всякого ученого ума… Изба сгорит — другую можно сбить, а вот когда хороший мужик пропадает зря — этого не поправишь! Ардальон, примерно, алибо Гриша —
гляди, как мужик вспыхнул! Глуповатый он, а душевный мужик. Гриша-то! Дымит, как сноп соломы. Бабы-то напали
на него, подобно червям
на убитого в лесу.
Через день, прожитый беспокойно, как пред экзаменом, стоя на перроне вокзала, он увидел первой Алину: явясь в двери вагона,
глядя на людей сердитым взглядом, она крикнула громко и властно:
— Конечно, летаю, — ответил он. — Но только с каждым годом все ниже и ниже. Прежде, в детстве, я летал под потолком. Ужасно смешно было
глядеть на людей сверху: как будто они ходят вверх ногами. Они меня старались достать половой щеткой, но не могли. А я все летаю и все смеюсь. Теперь уже этого нет, теперь я только прыгаю, — сказал Ромашов со вздохом. — Оттолкнусь ногами и лечу над землей. Так, шагов двадцать — и низко, не выше аршина.
— Найа́гара, Найа́гара-фолл, — сказал кондуктор, торопливо проходя вдоль поезда, и тронул лозищанина за рукав, с удивлением
глядя на человека, который один сидит в своем углу и не смотрит Ниагару.
Держа в руке, короткой и маленькой, как лапа ящерицы, кусок чего-нибудь съедобного, урод наклонял голову движениями клюющей птицы и, отрывая зубами пищу, громко чавкал, сопел. Сытый,
глядя на людей, он всегда оскаливал зубы, а глаза его сдвигались к переносью, сливаясь в мутное бездонное пятно на этом полумертвом лице, движения которого напоминали агонию. Если же он был голоден, то вытягивал шею вперед и, открыв красную пасть, шевеля тонким змеиным языком, требовательно мычал.
Неточные совпадения
Левин положил брата
на спину, сел подле него и не дыша
глядел на его лицо. Умирающий лежал, закрыв глаза, но
на лбу его изредка шевелились мускулы, как у
человека, который глубоко и напряженно думает. Левин невольно думал вместе с ним о том, что такое совершается теперь в нем, но, несмотря
на все усилия мысли, чтоб итти с ним вместе, он видел по выражению этого спокойного строгого лица и игре мускула над бровью, что для умирающего уясняется и уясняется то, что всё так же темно остается для Левина.
— Да нет, Костя, да постой, да послушай! — говорила она, с страдальчески-соболезнующим выражением
глядя на него. — Ну, что же ты можешь думать? Когда для меня нет
людей, нету, нету!… Ну хочешь ты, чтоб я никого не видала?
— Может быть, и да, — сказал Левин. — Но всё-таки я любуюсь
на твое величие и горжусь, что у меня друг такой великий
человек. Однако ты мне не ответил
на мой вопрос, — прибавил он, с отчаянным усилием прямо
глядя в глаза Облонскому.
— Я несчастлива? — сказала она, приближаясь к нему и с восторженною улыбкой любви
глядя на него, — я — как голодный
человек, которому дали есть. Может быть, ему холодно, и платье у него разорвано, и стыдно ему, но он не несчастлив. Я несчастлива? Нет, вот мое счастье…
Дарья Александровна всем интересовалась, всё ей очень нравилось, но более всего ей нравился сам Вронский с этим натуральным наивным увлечением. «Да, это очень милый, хороший
человек», думала она иногда, не слушая его, а
глядя на него и вникая в его выражение и мысленно переносясь в Анну. Он так ей нравился теперь в своем оживлении, что она понимала, как Анна могла влюбиться в него.