Цитаты со словом «дедов»
Когда
дед привел меня к хозяину и просил Сашу помочь мне, поучить меня, — Саша важно нахмурился, предупреждая...
Положив руку на голову мою,
дед согнул мне шею.
Дед, бабушка да и все люди всегда говорили, что в больнице морят людей, — я считал свою жизнь поконченной. Подошла ко мне женщина в очках и тоже в саване, написала что-то на черной доске в моем изголовье, — мел сломался, крошки его посыпались на голову мне.
— А
дед у нас — вовсе с ума сходит, так жаден стал — глядеть тошно! Да еще у него недавно сторублевую из псалтиря скорняк Хлыст вытащил, новый приятель его. Что было — и-и!
Дед встретил меня на дворе, — тесал топором какой-то клин, стоя на коленях. Приподнял топор, точно собираясь швырнуть его в голову мне, и, сняв шапку, насмешливо сказал...
Пришел
дед, сощурился и спросил...
Все в комнате было на своем месте, только угол матери печально пустовал, да на стене, над постелью
деда, висел лист бумаги с крупною надписью печатными буквами...
Дед не ответил, бабушка, подождав, сказала с улыбкой...
— Не твое дело! — крикнул
дед. — Все чужим людям раздам!
— Молчать! — взвизгнул
дед.
Если у меня были деньги, я покупал сластей, мы пили чай, потом охлаждали самовар холодной водой, чтобы крикливая мать Людмилы не догадалась, что его грели. Иногда к нам приходила бабушка, сидела, плетя кружева или вышивая, рассказывала чудесные сказки, а когда
дед уходил в город, Людмила пробиралась к нам, и мы пировали беззаботно.
Людмила смотрела на меня с ласковым удивлением, даже
дед был, видимо, доволен мною, все ухмылялся. Только Чурка сказал угрюмо...
Вот высунулась из окна волосатая башка лодочника Ферманова, угрюмого пьяницы; он смотрит на солнце крошечными щелками заплывших глаз и хрюкает, точно кабан. Выбежал на двор
дед, обеими руками приглаживая рыженькие волосенки, — спешит в баню обливаться холодной водой. Болтливая кухарка домохозяина, остроносая, густо обрызганная веснушками, похожа на кукушку, сам хозяин — на старого, ожиревшего голубя, и все люди напоминают птиц, животных, зверей.
Притопывая, точно танцуя, явился
дед, осторожно потрогал пальцем закрытые глаза ребенка; бабушка сердито сказала...
Бабушка принесла на руках белый гробик, Дрянной Мужик прыгнул в яму, принял гроб, поставил его рядом с черными досками и, выскочив из могилы, стал толкать туда песок и ногами, и лопатой. Трубка его дымилась, точно кадило.
Дед и бабушка тоже молча помогали ему. Не было ни попов, ни нищих, только мы четверо в густой толпе крестов.
Бабушка поклонилась могиле до земли, всхлипнула, взвыла и пошла, а за нею —
дед, скрыв глаза под козырьком фуражки, одергивая потертый сюртук.
Когда пришли домой,
дед уже приготовил самовар, накрыл на стол.
Дед крякнул, взглянул на нее и замолчал.
Через несколько дней после смерти брата
дед сказал мне...
Дед, в бабушкиной кацавейке, в старом картузе без козырька, щурится, чему-то улыбается, шагает тонкими ногами осторожно, точно крадется. Бабушка, в синей кофте, в черной юбке и белом платке на голове, катится по земле споро — за нею трудно поспеть.
Чем ближе лес, тем оживленнее
дед; потягивая воздух носом, покрякивая, он говорит вначале отрывисто, невнятно, потом, словно пьянея, весело и красиво...
Входим в лес по мокрой тропе, среди болотных кочек и хилого ельника. Мне кажется, что это очень хорошо — навсегда уйти в лес, как ушел Кирилло из Пуреха. В лесу нет болтливых людей, драк, пьянства, там забудешь о противной жадности
деда, о песчаной могиле матери, обо всем, что, обижая, давит сердце тяжелой скукой.
В лукошке у нее ржаной хлеб, зеленый лук, огурцы, соль и творог в тряпицах;
дед смотрит на все это конфузливо и мигает.
Дед рубит валежник, я должен сносить нарубленное в одно место, но я незаметно ухожу в чащу, вслед за бабушкой, — она тихонько плавает среди могучих стволов и, точно ныряя, все склоняется к земле, осыпанной хвоей. Ходит и говорит сама с собою...
— Дармоеды! — скрипел
дед, хотя мы совершенно не пользовались его хлебом.
— Хуже нищей ходишь, срамишь меня, — ворчал
дед.
— Я не более других грешен, — обиженно кричал
дед, — а наказан больше!
Однажды
дед пришел из города мокрый весь — была осень, и шли дожди — встряхнулся у порога, как воробей, и торжественно сказал...
Мне не нравилось, как все они говорят; воспитанный на красивом языке бабушки и
деда, я вначале не понимал такие соединения несоединимых слов, как «ужасно смешно», «до смерти хочу есть», «страшно весело»; мне казалось, что смешное не может быть ужасным, веселое — не страшно и все люди едят вплоть до дня смерти.
В церкви я не молился, — было неловко пред богом бабушки повторять сердитые
дедовы молитвы и плачевные псалмы; я был уверен, что бабушкину богу это не может нравиться, так же как не нравилось мне, да к тому же они напечатаны в книгах, — значит, бог знает их на память, как и все грамотные люди.
Обе женщины поклонялись сердитому богу моего
деда, — богу, который требовал, чтобы к нему приступали со страхом; имя его постоянно было на устах женщин, — даже ругаясь, они грозили друг другу...
Ласково сиял весенний день, Волга разлилась широко, на земле было шумно, просторно, — а я жил до этого дня, точно мышонок в погребе. И я решил, что не вернусь к хозяевам и не пойду к бабушке в Кунавино, — я не сдержал слова, было стыдно видеть ее, а
дед стал бы злорадствовать надо мной.
Я бросился к бабушке, она отнеслась к моему поступку одобрительно, уговорила
деда сходить в ремесленную управу за паспортом для меня, а сама пошла со мною на пароход.
Дед и бабушка снова переехали в город. Я пришел к ним, настроенный сердито и воинственно, на сердце было тяжело, — за что меня сочли вором?
Бабушка встретила меня ласково и тотчас ушла ставить самовар;
дед насмешливо, как всегда, спросил...
— Та-ак, — сказал
дед, пристально всматриваясь в мои действия, — вот оно что. Чертово зелье куришь? Не рано ли?
— Это ты меня толкнул,
деда? Матери твоей родного отца?
Сухонький и легкий,
дед встал с пола, сел рядом со мною, ловко вырвал папиросу у меня, бросил ее за окно и сказал испуганным голосом...
Было не больно, но нестерпимо обидно, и особенно обижал ехидный смех
деда, — он подпрыгивал на стуле, хлопая себя ладонями по коленям, и каркал сквозь смех...
Я вошел в комнату, взглянул на
деда и едва удержался от смеха — он действительно был доволен, как ребенок, весь сиял, сучил ногами и колотил лапками в рыжей шерсти по столу.
— Ну, зачем же обманывать людей? — сказала бабушка, только что обманув
деда притворной трепкой, данной мне.
— Без обмана не проживешь, — настаивал
дед, — ну-ка скажи — кто живет без обмана?
Вечером, когда
дед сел читать на псалтырь, я с бабушкой вышел за ворота, в поле; маленькая, в два окна, хибарка, в которой жил дед, стояла на окраине города, «на задах» Канатной улицы, где когда-то у деда был свой дом.
Мимо нас не спеша проходили люди, влача за собою длинные тени, дымом вставала пыль из-под ног, хороня эти тени. Вечерняя грусть становилась все тяжелей, из окон изливался ворчливый голос
деда...
Я прихожу к вечеру усталый, голодный, но мне кажется, что за день я вырос, узнал что-то новое, стал сильнее. Эта новая сила дает мне возможность слушать злые насмешки
деда спокойно и беззлобно; видя это, дед начинал говорить толково, серьезно...
Сидя у окна, бабушка сучила нитки для кружев; жужжало веретено в ее ловких руках, она долго слушала
дедову речь молча и вдруг говорила...
— Чего это? — кричал
дед. — Бог! Я про бога не забыл, я бога знаю! Дура старая, что — бог-то дураков на землю посеял, что ли?
Когда выпал снег,
дед снова отвел меня к сестре бабушки.
Отношение хозяев к книге сразу подняло ее в моих глазах на высоту важной и страшной тайны. То, что какие-то «читатели» взорвали где-то железную дорогу, желая кого-то убить, не заинтересовало меня, но я вспомнил вопрос священника на исповеди, чтение гимназиста в подвале, слова Смурого о «правильных книгах» и вспомнил
дедовы рассказы о чернокнижниках-фармазонах...
«Стрельцы», «Юрий Милославский», «Таинственный монах», «Япанча, татарский наездник» и подобные книги нравились мне больше — от них что-то оставалось; но еще более меня увлекали жития святых — здесь было что-то серьезное, чему верилось и что порою глубоко волновало. Все великомученики почему-то напоминали мне Хорошее Дело, великомученицы — бабушку, а преподобные —
деда, в его хорошие часы.
Цитаты из русской классики со словом «дедов»
Досталось тут Последышу
За
дедов и за прадедов,
Не только за себя.
— Ты мне рисуешь одно и то же, что бывало у
дедов и отцов.
Потому что они не будут похожи ни на отца, ни на тебя, ни на
дедов и прадедов…
Вот они — кто с редкой бородкой в заплатанном кафтане и лаптях, такой же, как оставшийся дома в Казанской или Рязанской губернии родитель, кто с седой бородой, с согнутой спиной, с большой палкой, такой же, как отцов отец —
дед, кто молодой малый в сапогах и красной рубахе, такой же, каким год назад был он сам, тот солдат, который должен теперь стрелять в него.
Дед замолчал и уныло
Голову свесил на грудь.
— Мало ли, друг мой, что было!..
Лучше пойдем отдохнуть. —
Отдых недолог у
деда —
Жить он не мог без труда:
Гряды копал до обеда,
Переплетал иногда;
Вечером шилом, иголкой
Что-нибудь бойко тачал,
Песней печальной и долгой
Дедушка труд сокращал.
Внук не проронит ни звука,
Не отойдет от стола:
Новой загадкой для внука
Дедова песня была…
Предложения со словом «дедов»
- – Я тебе ещё не разрешил ходить ни в какую школу! – с ревностью в голосе сказал дед домовой.
- – Конечно, – говорит дед внуку, – можно грабли в магазине купить, но там они железные, тяжёлые.
- – Не думаю! А ещё дед говорил, что жены у таких всегда в париках.
- (все предложения)
Сочетаемость слова «дедов»
Что (кто) бывает «дедовым»
Афоризмы русских писателей со словом «дед»
- Ты знаешь, наверное, все-таки родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
- Без слепой веры в отвлеченное совершенство невозможно шагу ступить по пути к совершенству, осуществляемому на деде. Только поверив в недостижимое благо, мы можем приблизиться к благу достижимому.
- Нужно стремится к тому, чтобы каждый видел и знал больше, чем видел и знал его отец и дед.
- (все афоризмы русских писателей)
Дополнительно