Неточные совпадения
Я видел его на песках Африки, следящего за работой негров, на плантациях Индии и Китая, среди тюков
чаю, взглядом и словом, на своем родном языке, повелевающего народами, кораблями, пушками, двигающего необъятными естественными силами природы…
Я думал, судя по прежним слухам, что слово «
чай» у моряков есть только аллегория, под которою надо разуметь пунш, и ожидал, что когда офицеры соберутся к столу, то начнется авральная работа за пуншем, загорится живой разговор, а с ним и носы, потом кончится дело объяснениями в дружбе, даже объятиями, — словом, исполнится вся программа оргии.
«Не надо ли, принесу сюда?» — «Не хочу!» — твердил
я, потому что накануне попытка напиться
чаю не увенчалась никаким успехом:
я обжег пальцы и уронил чашку.
22 января Л. А. Попов, штурманский офицер, за утренним
чаем сказал: «Поздравляю: сегодня в восьмом часу мы пересекли Северный тропик». — «А
я ночью озяб», — заметил
я. «Как так?» — «Так, взял да и озяб: видно, кто-нибудь из нас охладел, или
я, или тропики.
Я лежал легко одетый под самым люком, а «ночной зефир струил эфир» прямо на
меня».
Мне подали
чаю;
я попробовал и не знал, на что решиться, глотать или нет.
Я стал припоминать, на что это похоже: помню, что в детстве вместе с ревенем, мятой, бузиной, ромашкой и другими снадобьями, которыми щедро угощают детей, давали какую-то траву вроде этого
чая.
Я встал отпереть дверь и тотчас же пожаловался человеку, принесшему
чай, на комаров, показывая ему следы укушений.
«Да не знаю, — равнодушно отвечал
я, — вы просили, кажется, Каролину
чай разливать…» «Это не
я, а барон», — перебил
меня Посьет.
«Вы, что ли, просили старуху Вельч и Каролину
чай пить вместе…» — «Нет, не
я, а Посьет, — сказал он, — а что?» — «Да
чай готов, и Каролина ждет…»
Я хотел обратиться к Посьету, чтоб убедить его идти, но его уже не было.
О
чае ни тот, ни другой не спросили ни
меня, ни их: они поняли все.
Что у него ни спрашивали или что ни приказывали ему, он прежде всего отвечал смехом и обнаруживал ряд чистейших зубов. Этот смех в привычке негров. «Что ж, будем ужинать, что ли?» — заметил кто-то. «Да
я уж заказал», — отвечал барон. «Уже? — заметил Вейрих. — Что ж вы заказали?» — «Так, немного, безделицу: баранины, ветчины, курицу,
чай, масла, хлеб и сыр».
Несколько человек ощупью пошли по опушке леса, а другие, в том числе и
я, предпочли идти к китайцу пить
чай.
Мои товарищи вздумали все-таки идти гулять;
я было пошел с ними, но как надо было идти ощупью, то
мне скоро надоело это, и
я вернулся на балкон допивать
чай.
Я ходил часто по берегу, посещал лавки, вглядывался в китайскую торговлю, напоминающую во многом наши гостиные дворы и ярмарки, покупал разные безделки, между прочим
чаю — так, для пробы. Отличный
чай, какой у нас стоит рублей пять, продается здесь (это уж из третьих или четвертых рук) по тридцати коп. сер. и самый лучший по шестидесяти коп. за английский фунт.
Сегодня с утра движение и сборы на фрегате: затеяли свезти на берег команду. Офицеры тоже захотели провести там день, обедать и пить
чай. «Где же это они будут обедать? — думал
я, — ведь там ни стульев, ни столов», и не знал, ехать или нет; но и оставаться почти одному на фрегате тоже невесело.
«На парусах!» — подумывал
я, враг обедов на траве, особенно impromptu,
чаев на открытом воздухе, где то ложки нет, то хлеб с песком или
чай с букашками. Но нечего делать, поехал; а жарко, палит.
A propos о жаре: в одно утро вдруг Фаддеев не явился ко
мне с
чаем, а пришел другой.
Я подошел к небольшой группе, расположившейся на траве, около скатерти, на которой стояли чашки с
чаем, блюдо свежей, только что наловленной рыбы да лежали арбузы и ананасы.
Фаддеев стоит подле
меня с
чаем.
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку с
чаем, но без блюдечка. Подойдя к гостю, слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил чашку на пол, за неимением столов и никакой мебели в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко было тянуться со стула к полу в нашем платье.
Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал.
Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
Я отворил все шкапчики, поставцы: там чашки,
чай — больше ничего нет, а так разит!
«Да
чай это или кофе?» — спрашиваю китайца, который принес
мне чашку.
«Не может быть: отчего же он такой черный?» Попробовал — в самом деле та же микстура, которую
я, под видом
чая, принимал в Лондоне, потом в Капштате.
Китайцы сами,
я видел, пьют простой, грубый
чай, то есть простые китайцы, народ, а в Пекине, как
мне сказывал отец Аввакум, порядочные люди пьют только желтый
чай, разумеется без сахару.
Но
я — русский человек и принадлежу к огромному числу потребителей, населяющих пространство от Кяхты до Финского залива, —
я за пекое: будем пить не с цветами, а цветочный
чай и подождем, пока англичане выработают свое чутье и вкус до способности наслаждаться
чаем pekoe flower, и притом заваривать, а не варить его, по своему обыкновению, как капусту.
Между прочим,
я встретил целый ряд носильщиков: каждый нес по два больших ящика с
чаем.
Я следил за ними. Они шли от реки: там с лодок брали ящики и несли в купеческие домы, оставляя за собой дорожку
чая, как у нас, таская кули, оставляют дорожку муки. Местный колорит! В амбарах ящики эти упаковываются окончательно, герметически, и идут на американские клипперы или английские суда.
Да,
я забыл сказать, что за полчаса до назначенного времени приехал, как и в первый раз, старший после губернатора в городе чиновник сказать, что полномочные ожидают нас. За ним, по японскому обычаю, тянулся целый хвост баниосов и прочего всякого чина. Чиновник выпил чашку
чаю, две рюмки cherry brandy (вишневой наливки) и уехал.
Нас попросили отдохнуть и выпить чашку
чаю в ожидании, пока будет готов обед. Ну, слава Богу! мы среди живых людей: здесь едят. Японский обед! С какой жадностью читал
я, бывало, описание чужих обедов, то есть чужих народов, вникал во все мелочи, говорил, помните, и вам, как бы желал пообедать у китайцев, у японцев! И вот и эта мечта моя исполнилась.
Я pique-assiette [блюдолиз, прихлебатель — фр.] от Лондона до Едо. Что будет, как подадут, как сядут — все это занимало нас.
После обеда наши уехали на берег
чай пить in’s Grune [на лоне природы — нем.].
Я прозевал, но зато из привезенной с английского корабля газеты узнал много новостей из Европы, особенно интересных для нас. Дела с Турцией завязались; Англия с Францией продолжают интриговать против нас. Вся Европа в трепетном ожидании…
Я ушел на балкон и велел туда принести себе
чай.
Я убеждаюсь более и более, что иностранцы не знают, что такое
чай, и что одни русские знают в нем толк.
Дома, после
чаю, после долгого сиденья на веранде,
я заперся в свою комнату и хотел писать; но
мне, как и всем, дали ночник из кокосового масла.
Гостей угощали
чаем, мороженым и фруктами, которые были, кажется, не без соли, как заметил
я, потому что один из гостей доверчиво запустил зубы в мангу, но вдруг остановился и стал рассматривать плод, потом поглядывал на нас.
Вечером, идучи к адмиралу пить
чай,
я остановился над люком общей каюты посмотреть, с чем это большая сковорода стоит на столе. «Не хотите ли попробовать жареной акулы?» — спросили сидевшие за столом. «Нет». — «Ну так ухи из нее?» — «Вы шутите, — сказал
я, — разве она годится?» — «Отлично!» — отвечали некоторые. Но
я после узнал, что те именно и не дотрогивались до «отличного» блюда, которые хвалили его.
Я подумывал, однако ж, как бы воротиться поскорее на фрегат: приготовлений к
чаю никаких еще не было, а солнце уже закатывалось.
Я думал хуже о юртах, воображая их чем-то вроде звериных нор; а это та же бревенчатая изба, только бревна, составляющие стену, ставятся вертикально; притом она без клопов и тараканов, с двумя каминами; дым идет в крышу; лавки чистые. Мы напились
чаю и проспали до утра как убитые.
«Вы не накушаетесь ли
чаю здесь?» — «Может быть, а что?» — «Так
я коней-то излажу».
«
Чай готовить?» — спросил
меня Тимофей.
Еще
я попробовал вчера где-то кирпичного
чаю: тоже наркотического мало; похоже на какую-то лекарственную траву.
Я пригласил его пить
чай. «У нас
чаю и сахару нет, — вполголоса сказал
мне мой человек, — все вышло». — «Как, совсем нет?» — «Всего раза на два». — «Так и довольно, — сказал
я, — нас двое». — «А завтра утром что станете кушать?» Но
я знал, что он любил всюду находить препятствия. «Давно ли
я видел у тебя много сахару и
чаю?» — заметил
я. «Кабы вы одни кушали, а то по станциям и якуты, и якутки, чтоб им…» — «Без комплиментов! давай что есть!»
Он взял самый маленький кусочек и на мое приглашение положить сахару в стакан отвечал, что никогда этого не делает, — сюрприз для моего человека, и для
меня также: у
меня наутро оставался в запасе стакан
чаю.
Чиновник был послан, сколько
я мог узнать, чтоб сблизить их. «Как же вы сделали?» — спросил
я его. «Лаской и подарками, — сказал он, —
я с трудом зазвал их старшин на русскую сторону, к себе в юрту, угостил
чаем, уверил, что им опасаться нечего, и после того многие семейства перекочевали на русскую сторону».
Наконец одного здорового
я застал врасплох и потребовал, чтобы он ехал. Он отговаривался тем, что недавно воротился и что надо лошадей кормить и самому поесть. «Сколько тебе нужно времени?» — спросил
я. «Три часа». — «Корми четыре, а потом запрягай», — сказал
я и принялся, не помню в который раз, пить
чай.
Повозка остановилась у хорошенького домика.
Я послал спросить, можно ли остановиться часа на два погреться? Можно. И
меня приняли, сейчас угостили
чаем и завтраком — и опять ничего не хотели брать.
В Киренске
я запасся только хлебом к
чаю и уехал. Тут уж
я помчался быстро. Чем ближе к Иркутску, тем ямщики и кони натуральнее. Только подъезжаешь к станции, ямщики ведут уже лошадей, здоровых, сильных и дюжих на вид. Ямщики позажиточнее здесь, ходят в дохах из собачьей шерсти, в щегольских шапках. Тут ехал приискатель с семейством, в двух экипажах, да
я — и всем доставало лошадей. На станциях уже не с боязнью, а с интересом спрашивали: бегут ли за нами еще подводы?
Пока моряки переживали свою «страшную» минуту, не за себя, а за фрегат, конечно, —
я и другие, неприкосновенные к делу, пили
чай, ужинали и, как у себя дома, легли спать. Это в первый раз после тревог, холода, качки!
В последние недели плавания все средства истощились: по три раза в день пили
чай и ели по горсти пшена — и только. Достали было однажды кусок сушеного оленьего мяса, но несвежего, с червями. Сначала поусумнились есть, но потом подумали хорошенько, вычистили его, вымыли и… «стали кушать», «для примера, между прочим, матросам», — прибавил К. Н. Посьет, рассказывавший
мне об этом странствии. «Полно, так ли, — думал
я, слушая, — для примера ли; не по пословице ли: голод не тетка?»