Неточные совпадения
Чем смотреть на сфинксы и обелиски, мне
лучше нравится простоять целый
час на перекрестке и смотреть, как встретятся два англичанина, сначала попробуют оторвать друг у друга руку, потом осведомятся взаимно о здоровье и пожелают один другому всякого благополучия; смотреть их походку или какую-то иноходь, и эту важность до комизма на лице, выражение глубокого уважения к самому себе, некоторого презрения или, по крайней мере, холодности к другому, но благоговения к толпе, то есть к обществу.
В шесть
часов мы были уже дома и сели за третий обед — с чаем. Отличительным признаком этого обеда или «ужина», как упрямо называл его отец Аввакум, было отсутствие супа и присутствие сосисок с перцем, или,
лучше, перца с сосисками, — так было его много положено. Чай тоже, кажется, с перцем. Есть мы, однако ж, не могли: только шкиперские желудки флегматически поглощали мяса через три
часа после обеда.
Назначено было отвалить нам от фрегата в одиннадцать
часов утра. Но известно, что
час и назначают затем, чтоб только знать, насколько приехать позже назначенного времени, — так заведено в
хорошем обществе. И мы, как люди
хорошего общества, отвалили в половине первого.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда входить на него без
хороших карт! а тут одна только карта и есть порядочная — Бичи. Через
час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились — в саду не в саду и не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
— «Чем же это
лучше Японии? — с досадой сказал я, — нечего делать, велите мне заложить коляску, — прибавил я, — я проедусь по городу, кстати куплю сигар…» — «Коляски дать теперь нельзя…» — «Вы шутите, гocподин Демьен?» — «Нимало: здесь ездят с раннего утра до полудня, потом с пяти
часов до десяти и одиннадцати вечера; иначе заморишь лошадей».
«Зачем так много всего этого? — скажешь невольно, глядя на эти двадцать, тридцать блюд, — не
лучше ли два-три блюда, как у нас?..» Впрочем, я не знаю, что
лучше: попробовать ли понемногу от двадцати блюд или наесться двух так, что человек после обеда
часа два томится сомнением, будет ли он жив к вечеру, как это делают иные…
Вчера мы пробыли одиннадцать
часов в седлах, а с остановками — двенадцать с половиною. Дорога от Челасина шла было хороша, нельзя
лучше, даже без камней, но верстах в четырнадцати или пятнадцати вдруг мы въехали в заросшие лесом болота. Лес част, как волосы на голове, болота топки, лошади вязли по брюхо и не знали, что делать, а мы, всадники, еще меньше. Переезжая болото, только и ждешь с беспокойством, которой ногой оступится лошадь.
«Стрельцы», «Юрий Милославский», «Таинственный монах», «Япанча, татарский наездник» и подобные книги нравились мне больше — от них что-то оставалось; но еще более меня увлекали жития святых — здесь было что-то серьезное, чему верилось и что порою глубоко волновало. Все великомученики почему-то напоминали мне Хорошее Дело, великомученицы — бабушку, а преподобные — деда, в его
хорошие часы.
И на самом деле, много
хороших часов провел Глеб Алексеевич Салтыков, создавая для своей будущей молодой жены это гнездышко любви, конечно, не без значительной доли эгоистического чувства, сосредоточенного в сладкой мечте осыпать в нем горячими ласками, избранную им подругу жизни. Мечты его были, как мы знаем, разрушены, и он не любил эту комнату и за последнее время избегал входить в нее.
Неточные совпадения
После помазания больному стало вдруг гораздо
лучше. Он не кашлял ни разу в продолжение
часа, улыбался, целовал руку Кити, со слезами благодаря ее, и говорил, что ему хорошо, нигде не больно и что он чувствует аппетит и силу. Он даже сам поднялся, когда ему принесли суп, и попросил еще котлету. Как ни безнадежен он был, как ни очевидно было при взгляде на него, что он не может выздороветь, Левин и Кити находились этот
час в одном и том же счастливом и робком, как бы не ошибиться, возбуждении.
— Vous m’excuserez, mais vous voyez… Revenez vers dix heures, encore mieux demain. [Извините меня, но вы видите… Приходите к десяти
часам, еще
лучше — завтра.]
Была пятница, и в столовой часовщик Немец заводил
часы. Степан Аркадьич вспомнил свою шутку об этом аккуратном плешивом часовщике, что Немец «сам был заведен на всю жизнь, чтобы заводить
часы», — и улыбнулся. Степан Аркадьич любил
хорошую шутку. «А может быть, и образуется! Хорошо словечко: образуется, подумал он. Это надо рассказать».
Левин чувствовал, что брат Николай в душе своей, в самой основе своей души, несмотря на всё безобразие своей жизни, не был более неправ, чем те люди, которые презирали его. Он не был виноват в том, что родился с своим неудержимым характером и стесненным чем-то умом. Но он всегда хотел быть
хорошим. «Всё выскажу ему, всё заставлю его высказать и покажу ему, что я люблю и потому понимаю его», решил сам с собою Левин, подъезжая в одиннадцатом
часу к гостинице, указанной на адресе.
К утру бред прошел; с
час она лежала неподвижная, бледная и в такой слабости, что едва можно было заметить, что она дышит; потом ей стало
лучше, и она начала говорить, только как вы думаете, о чем?..