Неточные совпадения
В Англии и ее колониях письмо есть заветный предмет, который проходит чрез тысячи рук, по железным и другим
дорогам, по океанам, из полушария в полушарие, и находит неминуемо
того, к кому послано, если только он жив, и так же неминуемо возвращается, откуда послано, если он умер или сам воротился туда же.
Когда захотят похвастаться другом, как хвастаются китайским сервизом или
дорогою собольей шубой,
то говорят: «Это истинный друг», даже выставляют цифру XV, XX, XXX-летний друг и таким образом жалуют друг другу знак отличия и составляют ему очень аккуратный формуляр.
Если обстановить этими выдумками, машинками, пружинками и таблицами жизнь человека,
то можно в pendant к вопросу о
том, «достовернее ли стала история с
тех пор, как размножились ее источники» — поставить вопрос, «удобнее ли стало жить на свете с
тех пор, как размножились удобства?» Новейший англичанин не должен просыпаться сам; еще хуже, если его будит слуга: это варварство, отсталость, и притом слуги
дороги в Лондоне.
Теперь это повторяется здесь каждые полчаса, и вот третьи сутки мы лавируем в канале, где
дорога неширока:
того и гляди прижмет к французскому берегу, а там мели да мели.
Во всю
дорогу в глазах была
та же картина, которую вытеснят из памяти только такие же, если будут впереди.
Тот же лет,
те же манеры, и так же копается, как наш, во всякой дряни, разбросанной по
дороге.
Дорога, первые 12 миль, идет по берегу,
то у подошвы утесов,
то песками, или по ребрам скал, все по шоссе;
дорога невеселая, хотя море постоянно в виду, а над головой теснятся утесы, усеянные кустарниками, но все это мрачно, голо.
По
дороге то обгоняли нас,
то встречались фуры, кабриолеты, всадники.
Если принять в соображение, что из этих доходов платится содержание чиновников, проводятся исполинские
дороги через каменистые горы, устроиваются порты, мосты, публичные заведения, церкви, училища и т. п.,
то окажется, что взимание податей равняется только крайней необходимости.
Часов в пять пустились дальше.
Дорога некоторое время шла все по
той же болотистой долине. Мы хотя и оставили назади, но не потеряли из виду Столовую и Чертову горы. Вправо тянулись пики, идущие от Констанской горы.
Мы переговаривались с ученой партией, указывая друг другу
то на красивый пейзаж фермы,
то на гору или на выползшую на
дорогу ящерицу; спрашивали название трав, деревьев и в свою очередь рассказывали про птиц, которых видели по
дороге, восхищались их разнообразием и красотой.
Из хозяев никто не говорил по-английски, еще менее по-французски. Дед хозяина и сам он, по словам его, отличались нерасположением к англичанам, которые «наделали им много зла»,
то есть выкупили черных, уняли и унимают кафров и другие хищные племена, учредили новый порядок в управлении колонией, провели
дороги и т. п. Явился сын хозяина, здоровый, краснощекий фермер лет двадцати пяти, в серой куртке, серых панталонах и сером жилете.
Кучера, несмотря на водку, решительно объявили, что день чересчур жарок и дальше ехать кругом всей горы нет возможности. Что с ними делать: браниться? — не поможет. Заводить процесс за десять шиллингов — выиграешь только десять шиллингов, а кругом Льва все-таки не поедешь. Мы велели
той же
дорогой ехать домой.
Мы вышли на довольно широкую
дорогу и очутились в непроходимом тропическом лесу с блестящею декорациею кокосовых пальм, которые
то тянулись длинным строем,
то, сбившись в кучу, вместе с кустами представляли непроницаемую зеленую чащу.
Мы через рейд отправились в город, гоняясь по
дороге с какой-то английской яхтой, которая ложилась
то на правый,
то на левый галс, грациозно описывая круги. Но и наши матросы молодцы: в белых рубашках, с синими каймами по воротникам, в белых же фуражках, с расстегнутой грудью, они при слове «Навались! дай ход!» разом вытягивали мускулистые руки, все шесть голов падали на весла, и, как львы, дерущие когтями землю, раздирали веслами упругую влагу.
Спросили, когда будут полномочные. «Из Едо… не получено… об этом». Ну пошел свое! Хагивари и Саброски начали делать нам знаки, показывая на бумагу, что вот какое чудо случилось: только заговорили о ней, и она и пришла! Тут уже никто не выдержал, и они сами, и все мы стали смеяться. Бумага писана была от президента горочью Абе-Исен-о-ками-сама к обоим губернаторам о
том, что едут полномочные, но кто именно, когда они едут, выехали ли, в
дороге ли — об этом ни слова.
При покупке вещей за все приходилось платить чуть не вдвое
дороже; а здесь и без
того дорого все, что привозится из Европы.
И японские войска расставлены были по обеим сторонам
дороги,
то есть
те же солдаты, с картонными шапками на головах и ружьями, или quasi-ружьями в чехлах, ноги врозь и колени вперед.
Я любовался
тем, что вижу, и дивился не тропической растительности, не теплому, мягкому и пахучему воздуху — это все было и в других местах, а этой стройности, прибранности леса,
дороги, тропинок, садов, простоте одежд и патриархальному, почтенному виду стариков, строгому и задумчивому выражению их лиц, нежности и застенчивости в чертах молодых; дивился также я этим земляным и каменным работам, стоившим стольких трудов: это муравейник или в самом деле идиллическая страна, отрывок из жизни древних.
Мы прошли ворота: перед нами тянулась бесконечная широкая улица, или
та же
дорога, только не мощенная крупными кораллами, а убитая мелкими каменьями, как шоссе, с сплошными, по обеим сторонам, садами или парками, с великолепной растительностью.
И. В. Фуругельм, которому не нравилось это провожанье, махнул им рукой, чтоб шли прочь: они в
ту же минуту согнулись почти до земли и оставались в этом положении, пока он перестал обращать на них внимание, а потом опять шли за нами, прячась в кусты, а где кустов не было, следовали по
дороге, и все издали.
Дорогой адмирал послал сказать начальнику города, что он желает видеть его у себя и удивляется, что
тот не хочет показаться. Велено прибавить, что мы пойдем сами в замок видеть их двор. Это очень подействовало. Чиновник, или секретарь начальника, отвечал, что если мы имеем сказать что-нибудь важное, так он, пожалуй, и приедет.
«Сохрани вас Боже! — закричал один бывалый человек, — жизнь проклянете! Я десять раз ездил по этой
дороге и знаю этот путь как свои пять пальцев. И полверсты не проедете, бросите. Вообразите, грязь, брод; передняя лошадь ушла по пояс в воду, а задняя еще не сошла с пригорка, или наоборот. Не
то так передняя вскакивает на мост, а задняя задерживает: вы-то в каком положении в это время? Между
тем придется ехать по ущельям, по лесу, по тропинкам, где качка не пройдет. Мученье!»
Он искал другой
дороги к морю, кроме
той, признанной неудобною, которая ведет от Якутска к Охотску, и проложил тракт к Аяну.
Горе
тому, кто бы сам собой попробовал сунуться в сторону:
дороги нет, указать ее некому.
Вы едете вблизи деревьев, третесь о них ногами, ветви хлещут в лицо, лошадь ваша
то прыгает в яму и выскакивает стремительно на кочку,
то останавливается в недоумении перед лежащим по
дороге бревном, наконец перескочит и через него и очутится опять в топкой яме.
Нет сомнения, что по этому тракту была бы уже давно колесная
дорога, если б… были проезжие; но их так мало, и
то случайно, что издержки и труды, по устройству
дороги, не вознаградятся ничем.
На другой стороне я нашел свежих лошадей и быстро помчался по отличной
дороге,
то есть гладкой луговине, но без колей: это еще была последняя верховая станция.
«
Ту на
дороге припряжем», — сказали они.
Дорога была прекрасная,
то есть грязная, следовательно для лошадей очень нехорошая, но седоку мягко. Везде луга и сено, а хлеба нет; из города привозят. Видел якутку, одну, наконец, хорошенькую и, конечно, кокетку.
От нечего делать я развлекал себя мыслью, что увижу наконец, после двухлетних странствий, первый русский, хотя и провинциальный, город. Но и
то не совсем русский, хотя в нем и русские храмы, русские домы, русские чиновники и купцы, но зато как голо все! Где это видано на Руси, чтоб не было ни одного садика и палисадника, чтоб зелень, если не яблонь и груш, так хоть берез и акаций, не осеняла домов и заборов? А этот узкоглазый, плосконосый народ разве русский? Когда я ехал по
дороге к городу, мне
И
то сколько раз из глубины души скажет спасибо заботливому начальству здешнего края всякий, кого судьба бросит на эту пустынную
дорогу, за
то, что уже сделано и что делается понемногу, исподволь, — за безопасность, за возможность, хотя и с трудом, добраться сквозь эти, при малейшей небрежности непроходимые, места!
«Где же вы бывали?» — спрашивал я одного из них. «В разных местах, — сказал он, — и к северу, и к югу, за тысячу верст, за полторы, за три». — «Кто ж живет в
тех местах, например к северу?» — «Не живет никто, а кочуют якуты, тунгусы, чукчи. Ездят по этим
дорогам верхом, большею частью на одних и
тех же лошадях или на оленях. По колымскому и другим пустынным трактам есть, пожалуй, и станции, но какие расстояния между ними: верст по четыреста, небольшие — всего по двести верст!»
Многим нравится
дорога не как путешествие,
то есть наблюдение нравов, перемена мест и проч., а просто как
дорога.
Пустыня имеет
ту выгоду, что здесь нет воровства. Кибитка стоит на улице, около нее толпа ямщиков, и ничего не пропадает. По
дороге тоже все тихо. Нет даже волков или редко водятся где-то в одном месте. Медведи зимой все почивают.
Но прочь романтизм, и лес тоже! Замечу только на случай, если вы поедете по этой
дороге, что лес этот находится между Крестовской и Поледуевской станциями. Но через лес не настоящая
дорога: по ней ездят, когда нет
дороги по Лене,
то есть когда выпадают глубокие снега, аршина на полтора, и когда проступает снизу, от тяжести снега, вода из-под льда, которую здесь называют черной водой.
Кажется, я миновал дурную
дорогу и не «хлебных» лошадей. «Тут уж пойдут натуральные кони и
дорога торная, особенно от Киренска к Иркутску», — говорят мне. Натуральные — значит привыкшие, приученные, а не сборные. «Где староста?» — спросишь, приехав на станцию… «Коней ладит, барин. Эй, ребята! заревите или гаркните (
то есть позовите) старосту», — говорят потом.
Тогда Раcific rail road [Тихоокеанская железная
дорога — англ.] еще не было, чтобы пробраться через американский материк домой, — и мне пришлось бы отдать себя на волю случайных обстоятельств,
то есть оставаться там без цели, праздным и лишним лицом.
Но тяжелый наш фрегат, с грузом не на одну сотню тысяч пуд, точно обрадовался случаю и лег прочно на песок, как иногда добрый пьяница, тоже «нагрузившись» и долго шлепая неверными стопами по грязи, вдруг возьмет да и ляжет средь
дороги. Напрасно трезвый товарищ толкает его в бока, приподнимает
то руку,
то ногу, иногда голову. Рука, нога и голова падают снова как мертвые. Гуляка лежит тяжело, неподвижно и безнадежно, пока не придут двое «городовых» на помощь.
И это правда. Обыкновенно ссылаются на
то, как много погибает судов. А если счесть, сколько поездов сталкивается на железных
дорогах, сваливается с высот, сколько гибнет людей в огне пожаров и т. д.,
то на которой стороне окажется перевес? И сколько вообще расходуется бедного человечества по мелочам, в одиночку, не всегда в глуши каких-нибудь пустынь, лесов, а в многолюдных городах!