Неточные совпадения
Тут
целые страны из гипса,
с выпуклыми изображениями гор, морей, и потом все пособия к изучению всеобщей географии: карты, книги, начиная
с младенческих времен географии,
с аравитян, римлян, греков, карты от Марко Паоло до наших времен.
Самый Британский музеум, о котором я так неблагосклонно отозвался за то, что он поглотил меня на
целое утро в своих громадных сумрачных залах, когда мне хотелось на свет Божий, смотреть все живое, — он разве не есть огромная сокровищница, в которой не только ученый, художник, даже просто фланер, зевака, почерпнет какое-нибудь знание, уйдет
с идеей обогатить память свою не одним фактом?
Между прочим, я посвятил
с особенным удовольствием
целое утро обозрению зоологического сада.
В человеке подавляется его уклонение от прямой
цели; от этого, может быть, так много встречается людей, которые
с первого взгляда покажутся ограниченными, а они только специальные.
Он просыпается по будильнику. Умывшись посредством машинки и надев вымытое паром белье, он садится к столу, кладет ноги в назначенный для того ящик, обитый мехом, и готовит себе,
с помощью пара же, в три секунды бифштекс или котлету и запивает чаем, потом принимается за газету. Это тоже удобство — одолеть лист «Times» или «Herald»: иначе он будет глух и нем
целый день.
Сильно бы вымыли ему голову, но Егорка принес к обеду
целую корзину карасей, сотни две раков да еще барчонку сделал дудочку из камыша, а барышне достал два водяных цветка, за которыми, чуть не
с опасностью жизни, лазил по горло в воду на средину пруда.
Барин помнит даже, что в третьем году Василий Васильевич продал хлеб по три рубля, в прошлом дешевле, а Иван Иваныч по три
с четвертью. То в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах
с приказчиком иногда все утро или
целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
Я
целое утро не сходил
с юта.
Опираясь на него, я вышел «на улицу» в тот самый момент, когда палуба вдруг как будто вырвалась из-под ног и скрылась, а перед глазами очутилась
целая изумрудная гора, усыпанная голубыми волнами,
с белыми, будто жемчужными, верхушками, блеснула и тотчас же скрылась за борт. Меня стало прижимать к пушке, оттуда потянуло к люку. Я обеими руками уцепился за леер.
В одном месте кроется
целый лес в темноте, а тут вдруг обольется ярко лучами солнца, как золотом, крутая окраина
с садами. Не знаешь, на что смотреть, чем любоваться; бросаешь жадный взгляд всюду и не поспеваешь следить за этой игрой света, как в диораме.
Ведь
с вами же вчера
целый час толковали».
К нам приехал чиновник, негр, в форменном фраке,
с галунами. Он, по обыкновению, осведомился о здоровье людей, потом об имени судна, о числе людей, о
цели путешествия и все это тщательно, но
с большим трудом,
с гримасами, записал в тетрадь. Я стоял подле него и смотрел, как он выводил каракули. Нелегко далась ему грамота.
Недавно только отведена для усмиренных кафров
целая область, под именем Британской Кафрарии, о чем сказано будет ниже, и предоставлено им право селиться и жить там, но под влиянием, то есть под надзором, английского колониального правительства. Область эта окружена со всех сторон британскими владениями: как и долго ли уживутся беспокойные племена под ферулой европейской цивилизации и оружия, сблизятся ли
с своими победителями и просветителями — эти вопросы могут быть разрешены только временем.
Гористая и лесистая местность Рыбной реки и нынешней провинции Альбани способствовала грабежу и манила их селиться в этих местах. Здесь возникли первые неприязненные стычки
с дикими, вовлекшие потом белых и черных в нескончаемую доселе вражду. Всякий, кто читал прежние известия о голландской колонии, конечно помнит, что они были наполнены бесчисленными эпизодами о схватках поселенцев
с двумя неприятелями: кафрами и дикими зверями, которые нападали
с одной
целью: похищать скот.
То видишь точно
целый город
с обрушившимися от какого-нибудь страшного переворота башнями, столбами и основаниями зданий, то толпы слонов, носорогов и других животных, которые дрались в общей свалке и вдруг окаменели.
Я раздвинул занавески, и передо мной представилась
целая гора пуховиков
с неизменной длинной и круглой подушкой.
Будь эти воды в Европе, около них возникло бы
целое местечко; а сюда из других частей света ездят лечиться одним только воздухом; между тем в окружности Устера есть около восьми мест
с минеральными источниками.
Я на родине ядовитых перцев, пряных кореньев, слонов, тигров, змей, в стране бритых и бородатых людей, из которых одни не ведают шапок, другие носят кучу ткани на голове: одни вечно гомозятся за работой, c молотом,
с ломом,
с иглой,
с резцом; другие едва дают себе труд съесть горсть рису и переменить место в
целый день; третьи, объявив вражду всякому порядку и труду, на легких проа отважно рыщут по морям и насильственно собирают дань
с промышленных мореходцев.
Однажды они явились, также в числе трех-четырех человек, на палубу голландского судна
с фруктами, напитанными ядом, и, отравив экипаж, потом нагрянули
целой ватагой и овладели судном.
При входе сидел претолстый китаец, одетый, как все они, в коленкоровую кофту, в синие шаровары, в туфлях
с чрезвычайно высокой замшевой подошвой, так что на ней едва можно ходить, а побежать нет возможности. Голова, разумеется, полуобрита спереди, а сзади коса. Тут был приказчик-англичанин и несколько китайцев. Толстяк и был хозяин. Лавка похожа на магазины
целого мира,
с прибавлением китайских изделий, лакированных ларчиков, вееров, разных мелочей из слоновой кости, из пальмового дерева,
с резьбой и т. п.
— Бог знает, где лучше! — отвечал он. — Последний раз во время урагана потонуло до восьмидесяти судов в море, а на берегу опрокинуло
целый дом и задавило пять человек; в гонконгской гавани погибло без счета лодок и
с ними до ста человек.
Суда здесь, курьеры здесь, а
с ними и письма. Сколько расспросов, новостей! У всех письма в руках, у меня
целая дюжина.
— В Тамбове, ваше высокоблагородие, всегда, бывало,
целый день на солнце сидишь и голову подставишь — ничего; ляжешь на траве, спину и брюхо греешь — хорошо. А здесь бог знает что: солнце-то словно пластырь! — отвечал он
с досадой.
Они знают только голландский язык и употребляются для сношений
с голландцами, которые, сидя тут по
целым годам, могли бы, конечно, и сами выучиться по-японски.
Они думают, что мы и не знаем об этом; что вообще в Европе, как у них, можно утаить, что, например,
целая эскадра идет куда-нибудь или что одно государство может не знать, что другое воюет
с третьим.
Корвет перетянулся, потом транспорт, а там и мы, но без помощи японцев, а сами, на парусах. Теперь ближе к берегу. Я
целый день смотрел в трубу на домы, деревья. Все хижины да дрянные батареи
с пушками на развалившихся станках. Видел я внутренность хижин: они без окон, только со входами; видел голых мужчин и женщин, тоже голых сверху до пояса: у них надета синяя простая юбка — и только. На порогах, как везде, бегают и играют ребятишки; слышу лай собак, но редко.
И поминутно, поминутно как будто начинает что-то сыпаться
с гор: сначала в полтона, потом загремит
целым аккордом.
Мили за три от Шанхая мы увидели
целый флот купеческих трехмачтовых судов, которые теснились у обоих берегов Вусуна. Я насчитал до двадцати рядов, по девяти и десяти судов в каждом ряду. В иных местах стояли на якоре американские так называемые клиппера, то есть большие, трехмачтовые суда,
с острым носом и кормой, отличающиеся красотою и быстрым ходом.
Целый вечер просидели мы все вместе дома, разговаривали о европейских новостях, о вчерашнем пожаре, о лагере осаждающих, о их неудачном покушении накануне сжечь город, об осажденных инсургентах, о правителе шанхайского округа, Таутае Самква, который был в немилости у двора и которому обещано прощение, если он овладеет городом. В тот же вечер мы слышали пушечные выстрелы, которые повторялись очень часто: это перестрелка императорских войск
с инсургентами, безвредная для последних и бесполезная для первых.
Между прочим, я встретил
целый ряд носильщиков: каждый нес по два больших ящика
с чаем. Я следил за ними. Они шли от реки: там
с лодок брали ящики и несли в купеческие домы, оставляя за собой дорожку чая, как у нас, таская кули, оставляют дорожку муки. Местный колорит! В амбарах ящики эти упаковываются окончательно, герметически, и идут на американские клипперы или английские суда.
— «О, лжешь, — думал я, — хвастаешь, а еще полудикий сын природы!» Я сейчас же вспомнил его: он там ездил
с маленькой каретой по городу и однажды
целую улицу прошел рядом со мною, прося запомнить нумер его кареты и не брать другой.
И то и другое подается вместе, мне кажется, между прочим,
с тою
целью, чтоб гости разделились на партии, одни за пирожное, другие за жаркое.
Утром 6-го декабря, в самый зимний и самый великолепный солнечный день,
с 15° тепла, собрались мы вчетвером гулять на
целый день: отец Аввакум, В. А. Корсаков, Посьет и я.
Баниосы привезли
с собой много живности, овощей, фруктов и — не ящики, а
целые сундуки конфект, в подарок от губернаторов.
Хлопот будет немало
с здешним правительством — так прочна (правительственная) система отчуждения от
целого мира!
Сзади всех подставок поставлена была особо еще одна подставка перед каждым гостем, и на ней лежала
целая жареная рыба
с загнутым кверху хвостом и головой. Давно я собирался придвинуть ее к себе и протянул было руку, но второй полномочный заметил мое движение. «Эту рыбу почти всегда подают у нас на обедах, — заметил он, — но ее никогда не едят тут, а отсылают гостям домой
с конфектами». Одно путное блюдо и было, да и то не едят! Ох уж эти мне эмблемы да символы!
При этом случае разговор незаметно перешел к женщинам. Японцы впали было в легкий цинизм. Они, как все азиатские народы, преданы чувственности, не скрывают и не преследуют этой слабости. Если хотите узнать об этом что-нибудь подробнее, прочтите Кемпфера или Тунберга. Последний посвятил этому
целую главу в своем путешествии. Я не был внутри Японии и не жил
с японцами и потому мог только кое-что уловить из их разговоров об этом предмете.
На особом миньятюрном столике, отдельно, посажена на деревянной палочке
целая птичка, как есть в натуре,
с перьями,
с хвостом,
с головой, похожая на бекаса.
Внизу мы прошли чрез живописнейший лесок — нельзя нарочно расположить так красиво рощу — под развесистыми банианами и кедрами, и вышли на поляну. Здесь лежала, вероятно занесенная землетрясением, громадная глыба коралла, вся обросшая мохом и зеленью. Романтики тут же объявили, что хорошо бы приехать сюда на
целый день
с музыкой; «
с закуской и обедом», — прибавили положительные люди. Мы вышли в одну из боковых улиц
с маленькими домиками: около каждого теснилась кучка бананов и цветы.
Представьте пруд, вроде Марли, гладкий и чистый, как зеркало;
с противоположной стороны смотрелась в него
целая гора, покрытая густо, как щетка или как шуба, зеленью самых темных и самых ярких колоритов, самых нежных, мягких, узорчатых листьев и острых игл.
Чего не было за столом! Мяса решительно все и во всех видах, живность тоже; зелени
целый огород, между прочим кукуруза
с маслом. Но фруктов мало: не сезон им.
От француза вы не требуете же, чтоб он так же занимался своими лошадьми, так же скакал по полям и лесам, как англичане, ездил куда-нибудь в Америку бить медведей или сидел
целый день
с удочкой над рекой… словом, чтоб был предан страстно спорту.
«Они ни в чем не нуждаются, — сказал он, — работают мало, и если выработают какой-нибудь реал в сутки, то есть восьмую часть талера (около 14 коп. сер.), то им
с лишком довольно на
целый день.
Законы давно умерли, до того разошлись
с жизнью, что место их заступила
целая система, своего рода тариф оплаты за отступления от законов.
12-го апреля, кучами возят провизию. Сегодня пригласили Ойе-Саброски и переводчиков обедать, но они вместо двух часов приехали в пять. Я не видал их; говорят, ели много. Ойе ел мясо в первый раз в жизни и в первый же раз, видя горчицу, вдруг, прежде нежели могли предупредить его, съел ее
целую ложку: у него покраснел лоб и выступили слезы. Губернатору послали четырнадцать аршин сукна, медный самовар и бочонок солонины, вместо его подарка. Послезавтра хотят сниматься
с якоря, идти к берегам Сибири.
Один из них, уходя, обнял и
поцеловал О. А. Гошкевича, который пробовал было объясниться
с ними по-китайски.
Но задул жестокий ветер, сообщения
с берегом не было, и наши пробыли на берегу
целые сутки.
На песке у самого берега поставлена батарея, направо от нее верфь, еще младенец,
с остовом нового судна, дальше
целый лагерь палаток, две-три юрты, и между ними кочки болот.
У князя кучер Иван Григорьев, рассудительный и словоохотливый человек, теперь уже
с печатью кругосветного путешествия на челе, да Ванюшка, молодой малый, без всякого значения на лице, охотник вскакнуть на лошадь и промчаться куда-нибудь без
цели да за углом, особенно на сеновале, покурить трубку;
с Тихменевым Витул, матрос
с фрегата, и со мной Тимофей, повар.
Матрос наш набрал
целую кружку первой, а рябину
с удовольствием ел кучер Иван, жалея только, что ее не хватило морозцем.