Неточные совпадения
Вот он, поэтический образ,
в черном фраке,
в белом галстухе, обритый, остриженный, с удобством, то есть с зонтиком под мышкой, выглядывает из вагона, из кеба, мелькает на пароходах,
сидит в таверне, плывет по Темзе, бродит по музеуму, скачет
в парке!
На одной скамье
сидела очень старая старуха,
в голландском чепце, без оборки, и макала сальные свечки; другая, пожилая женщина,
сидела за прялкой; третья, молодая девушка, с буклями, совершенно белокурая и совершенно
белая, цвета топленого молока, с
белыми бровями и светло-голубыми, с белизной, глазами, суетилась по хозяйству.
Косматые и черные, как чертовки, женщины
сидели на полу на пятках, под воткнутыми
в землю, на длинных бамбуковых ручках, зонтиками, и продавали табак, пряники, какое-то
белое тесто из бобов, которое тут же поджаривали на жаровнях.
Когда я выезжал из города
в окрестности, откуда-то взялась и поехала, то обгоняя нас, то отставая, коляска;
в ней на первых местах
сидел августинец с умным лицом, черными, очень выразительными глазами, с выбритой маковкой, без шляпы,
в белой полотняной или коленкоровой широкой одежде; это бы ничего: «On ne voit que зa», — говорит француженка; но рядом с монахом
сидел китаец — и это не редкость
в Маниле.
На ней
сидело человек семь корейцев, все
в своих грязно-белых халатах, надетых на такие же куртки или камзолы.
На полянке, с которой был виден другой конец пруда, стоял мольберт, за ним
сидел в белом пиджаке высокий, величественный старец, с седой бородой, и писал картину. Я видел только часть его профиля.
Я желал возненавидеть человечество — и поневоле стал презирать его; душа ссыхалась; ей нужна была свобода, степь, открытое небо… ужасно
сидеть в белой клетке из кирпичей и судить о зиме и весне по узкой тропинке, ведущей из келий в церковь; не видать ясное солнце иначе, как сквозь длинное решетчатое окно, и не сметь говорить о том, чего нет в такой-то книге…
Неточные совпадения
Вздохнул Савелий… — Внученька! // А внученька! — «Что, дедушка?» // — По-прежнему взгляни! — // Взглянула я по-прежнему. // Савельюшка засматривал // Мне
в очи; спину старую // Пытался разогнуть. // Совсем стал
белый дедушка. // Я обняла старинушку, // И долго у креста //
Сидели мы и плакали. // Я деду горе новое // Поведала свое…
Под дрожащею кругами тенью листьев, у покрытого
белою скатертью и уставленного кофейниками, хлебом, маслом, сыром, холодною дичью стола,
сидела княгиня
в наколке с лиловыми лентами, раздавая чашки и тартинки.
Одетая
в белое с широким шитьем платье, она
сидела в углу террасы за цветами и не слыхала его.
Он
сидел в расстегнутом над
белым жилетом сюртуке, облокотившись обеими руками на стол и, ожидая заказанного бифстека, смотрел
в книгу французского романа, лежавшую на тарелке.
Мучительно неловко ему было оттого, что против него
сидела свояченица
в особенном, для него, как ему казалось, надетом платье, с особенным
в виде трапеции вырезом на
белой груди; этот четвероугольный вырез, несмотря на то, что грудь была очень
белая, или особенно потому, что она была очень
белая, лишал Левина свободы мысли.