Неточные совпадения
Часа в три мы снялись с якоря, пробыв ровно три месяца в Нагасаки: 10 августа
пришли и 11 ноября ушли. Я лег было спать, но топот людей, укладка якорной цепи разбудили меня. Я вышел в ту минуту, когда мы выходили на первый рейд,
к Ковальским, так называемым, воротам. Недавно я еще катался тут. Вон и бухта, которую мы осматривали, вон Паппенберг, все знакомые рытвины и ложбины на дальних высоких горах, вот Каменосима, Ивосима, вон, налево, синеет мыс Номо, а вот и простор, беспредельность,
море!
Но зато мелькают между ними — очень редко, конечно, — и другие — с натяжкой, с насилием языка. Например, моряки пишут: «Такой-то фрегат где-нибудь в бухте стоял «мористо»: это уже не хорошо, но еще хуже выходит «мористее», в сравнительной степени. Не морскому читателю, конечно, в голову не
придет, что «мористо» значит близко, а «мористее» — ближе
к открытому
морю, нежели
к берегу.
По изустным рассказам свидетелей, поразительнее всего казалось переменное возвышение и понижение берега: он то
приходил вровень с фрегатом, то вдруг возвышался саженей на шесть вверх. Нельзя было решить, стоя на палубе, поднимается ли вода, или опускается самое дно
моря? Вращением воды кидало фрегат из стороны в сторону, прижимая на какую-нибудь сажень
к скалистой стене острова, около которого он стоял, и грозя раздробить, как орех, и отбрасывая опять на середину бухты.
Неточные совпадения
Придет ли час моей свободы? // Пора, пора! — взываю
к ней; // Брожу над
морем, жду погоды, // Маню ветрила кораблей. // Под ризой бурь, с волнами споря, // По вольному распутью
моря // Когда ж начну я вольный бег? // Пора покинуть скучный брег // Мне неприязненной стихии, // И средь полуденных зыбей, // Под небом Африки моей, // Вздыхать о сумрачной России, // Где я страдал, где я любил, // Где сердце я похоронил.
Утром был довольно сильный мороз (–10°С), но с восходом солнца температура стала повышаться и
к часу дня достигла +3°С. Осень на берегу
моря именно тем и отличается, что днем настолько тепло, что смело можно идти в одних рубашках,
к вечеру приходится надевать фуфайки, а ночью — завертываться в меховые одеяла. Поэтому я распорядился всю теплую одежду отправить
морем на лодке, а с собой мы несли только запас продовольствия и оружие. Хей-ба-тоу с лодкой должен был
прийти к устью реки Тахобе и там нас ожидать.
Мы шли берегом
моря и разговаривали о том, как могло случиться, что Хей-ба-тоу пропал без вести. Этот вопрос мы поднимали уже сотый раз и всегда
приходили к одному и тому же выводу: надо шить обувь и возвращаться
к староверам на Амагу.
Мы рассчитали, что если пойдем по тропе, то выйдем на реку Найну
к корейцам, и если пойдем прямо, то
придем на берег
моря к скале Ван-Син-лаза. Путь на Найну нам был совершенно неизвестен, и
к тому же мы совершенно не знали, сколько времени может занять этот переход. До
моря же мы рассчитывали дойти если не сегодня, то, во всяком случае, завтра
к полудню.
Первые два дня мы отдыхали и ничего не делали. В это время за П.
К. Рутковским
пришел из Владивостока миноносец «Бесшумный». Вечером П.
К. Рутковский распрощался с нами и перешел на судно. На другой день на рассвете миноносец ушел в
море. П.
К. Рутковский оставил по себе в отряде самые лучшие воспоминания, и мы долго не могли привыкнуть
к тому, что его нет более с нами.