Неточные совпадения
Скажу вам
по секрету, что Фаддеев изловчился как-то обманывать бдительность Терентьева, трюмного унтер-офицера, и из-под носа у него таскал из систерн каждое
утро по кувшину воды мне на умыванье.
Барин помнит даже, что в третьем году Василий Васильевич продал хлеб
по три рубля, в прошлом дешевле, а Иван Иваныч
по три с четвертью. То в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах с приказчиком иногда все
утро или целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
18-го января, в осьмой день
по выходе из Англии, часов в 9-ть
утра, кто-то постучался ко мне в дверь.
Встанем
утром: «Что, идем?» Нет, ползем
по полуторы,
по две версты в час.
В этой, по-видимому, сонной и будничной жизни выдалось, однако ж, одно необыкновенное, торжественное
утро. 1-го марта, в воскресенье, после обедни и обычного смотра команде, после вопросов: всем ли она довольна, нет ли у кого претензии, все, офицеры и матросы, собрались на палубе. Все обнажили головы: адмирал вышел с книгой и вслух прочел морской устав Петра Великого.
Хлынул
по морю и
по небу ее пронзительный свет; она усмирила дерзкое сверканье звезд и воцарилась кротко и величаво до
утра.
Мы собрались всемером в Капштат, но с тем, чтоб сделать поездку подальше в колонию. И однажды
утром, взяв
по чемоданчику с бельем и платьем да записные книжки, пустились в двух экипажах, то есть фурах, крытых с боков кожей.
Он, конечно, пришел познакомиться с русскими, редкими гостями здесь, как и тот майор, адъютант губернатора, которого привел сегодня
утром доктор Ведерхед…» — «Проводник ваш
по колонии, — сказал Вандик, — меня нанял ваш банкир, с двумя экипажами и с осьмью лошадьми.
Утром рано, мы не успели еще доспать, а неугомонный Посьет, взявший на себя роль нашего ментора, ходил
по нумерам и торопил вставать и ехать дальше.
Жизнь наша опять потекла прежним порядком. Ранним
утром всякий занимался чем-нибудь в своей комнате: кто приводил в порядок коллекцию собранных растений, животных и минералов, кто записывал виденное и слышанное, другие читали описание Капской колонии. После тиффинга все расходились
по городу и окрестностям, потом обедали, потом смотрели на «картинку» и шли спать.
На другой день
по возвращении в Капштат мы предприняли прогулку около Львиной горы. Точно такая же дорога, как в Бенсклюфе, идет
по хребту Льва, начинаясь в одной части города и оканчиваясь в другой. Мы взяли две коляски и отправились часов в одиннадцать
утра. День начинался солнечный, безоблачный и жаркий донельзя. Дорога шла
по берегу моря мимо дач и ферм.
На другой день
утром мы ушли, не видав ни одного европейца, которых всего трое в Анжере. Мы плыли дальше
по проливу между влажными, цветущими берегами Явы и Суматры. Местами, на гладком зеркале пролива, лежали, как корзинки с зеленью, маленькие островки, означенные только на морских картах под именем Двух братьев, Трех сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья, без имени, и те обросли густою зеленью.
От японцев нам отбоя нет: каждый день, с
утра до вечера,
по нескольку раз. Каких тут нет: оппер-баниосы, ондер-баниосы, оппер-толки, ондер-толки, и потом еще куча сволочи, их свита. Но лучше рассказать
по порядку, что позамечательнее.
А тепло, хорошо; дед два раза лукаво заглядывал в мою каюту: «У вас опять тепло, — говорил он
утром, — а то было засвежело». А у меня жарко до духоты. «Отлично, тепло!» — говорит он обыкновенно, войдя ко мне и отирая пот с подбородка. В самом деле 21˚
по Реом‹юру› тепла в тени.
Утром поздно уже, переспав два раза срок, путешественник вдруг освобождает с трудом голову из-под спуда подушек, вскакивает, с прической а l’imbecile [как у помешанного — фр.], и дико озирается
по сторонам, думая: «Что это за деревья, откуда они взялись и зачем он сам тут?» Очнувшись, шарит около себя, ища картуза, и видит, что в него вместо головы угодила нога, или ощупывает его под собой, а иногда и вовсе не находит.
Утром он горько жаловался мне, что мое одеяло падало ему на голову и щекотало
по лицу.
Рано
утром услыхал я шум, топот;
по временам мелькала в мое окошечко облитая солнцем зеленая вершина знакомого холма.
На другой день, 5-го января, рано
утром, приехали переводчики спросить о числе гостей, и когда сказали, что будет немного, они просили пригласить побольше,
по крайней мере хоть всех старших офицеров. Они сказали, что настоящий, торжественный прием назначен именно в этот день и что будет большой обед. Как нейти на большой обед? Многие, кто не хотел ехать, поехали.
Романтики, взяв
по бутерброду, отправились с раннего
утра, другие в полдень, я, с капитаном Лосевым, после обеда, и все разбрелись
по острову.
9-го февраля, рано
утром, оставили мы Напакианский рейд и лавировали, за противным ветром, между большим Лю-чу и другими, мелкими Ликейскими островами, из которых одни путешественники назвали Ама-Керима, а миссионер Беттельгейм говорит, что Ама-Керима на языке ликейцев значит: вон там дальше — Керима. Сколько
по белу свету ходит переводов и догадок, похожих на это!
— «Чем же это лучше Японии? — с досадой сказал я, — нечего делать, велите мне заложить коляску, — прибавил я, — я проедусь
по городу, кстати куплю сигар…» — «Коляски дать теперь нельзя…» — «Вы шутите, гocподин Демьен?» — «Нимало: здесь ездят с раннего
утра до полудня, потом с пяти часов до десяти и одиннадцати вечера; иначе заморишь лошадей».
Он долго что-то говорил кучеру, и тот погнал лошадей еще
по горячим улицам,
по которым мы
утром тащились пешком до отели.
Возвращаясь в город, мы, между деревень, наткнулись на казармы и на плац. Большие желтые здания, в которых поместится до тысячи человек, шли
по обеим сторонам дороги. Полковник сидел в креслах на открытом воздухе, на большой, расчищенной луговине, у гауптвахты; молодые офицеры учили солдат. Ученье делают здесь с десяти часов до двенадцати
утра и с пяти до восьми вечера.
Мальчикам платят
по полуреалу в день (около семи коп. сер.), а работать надо от шести часов
утра до шести вечера; взрослым
по реалу; когда понадобится, так за особую плату работают и ночью.
Утром еще я говорил, ходя
по юту с Посьетом: «Скучно, хоть бы случилось что-нибудь, чтобы развлечься немного».
Утро чудесное, море синее, как в тропиках, прозрачное; тепло, хотя не так, как в тропиках, но, однако ж, так, что в байковом пальто сносно ходить
по палубе. Мы шли все в виду берега. В полдень оставалось миль десять до места; все вышли, и я тоже, наверх смотреть, как будем входить в какую-то бухту, наше временное пристанище. Главное только усмотреть вход, а в бухте ошибиться нельзя: промеры показаны.
По приезде на станцию их отведут в лес и там оставят до
утра.
Погода вчера чудесная, нынче хорошее
утро. Развлечений никаких, разве только наблюдаешь, какая новая лошадь попалась: кусается ли, лягается или просто ленится. Они иногда лукавят. В этих уже нет той резигнации, как
по ту сторону Станового хребта. Если седло ездит и надо подтянуть подпругу, лошадь надует брюхо — и подтянуть нельзя. Иному достанется горячая лошадь; вон такая досталась Тимофею. Лошадь начинает горячиться, а кастрюли, привязанные
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до
утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться
по станциям на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом
по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом
по этой дороге, а потом до Якутска на колесах, всего тысячу верст. Всего!
Я пригласил его пить чай. «У нас чаю и сахару нет, — вполголоса сказал мне мой человек, — все вышло». — «Как, совсем нет?» — «Всего раза на два». — «Так и довольно, — сказал я, — нас двое». — «А завтра
утром что станете кушать?» Но я знал, что он любил всюду находить препятствия. «Давно ли я видел у тебя много сахару и чаю?» — заметил я. «Кабы вы одни кушали, а то
по станциям и якуты, и якутки, чтоб им…» — «Без комплиментов! давай что есть!»
11 декабря, в 10 часов
утра (рассказывал адмирал), он и другие, бывшие в каютах, заметили, что столы, стулья и прочие предметы несколько колеблются, посуда и другие вещи прискакивают, и поспешили выйти наверх. Все, по-видимому, было еще покойно. Волнения в бухте не замечалось, но вода как будто бурлила или клокотала.