Неточные совпадения
Английский лоцман соснет немного
ночью, а остальное время стоит у руля, следит зорко за каждою струей, он и в туман бросает лот и
по грунту распознает место. Всего хуже встречные суда, а их тут множество.
Нужно ли вам поэзии, ярких особенностей природы — не ходите за ними под тропики: рисуйте небо везде, где его увидите, рисуйте с торцовой мостовой Невского проспекта, когда солнце, излив огонь и блеск на крыши домов, протечет чрез Аничков и Полицейский мосты, медленно опустится за Чекуши; когда небо как будто задумается
ночью, побледнеет на минуту и вдруг вспыхнет опять, как задумывается и человек, ища мысли:
по лицу на мгновенье разольется туман, и потом внезапно озарится оно отысканной мыслью.
Опять пошли
по узлу,
по полтора, иногда совсем не шли. Сначала мы не тревожились, ожидая, что не сегодня, так завтра задует поживее; но проходили дни,
ночи, паруса висели, фрегат только качался почти на одном месте, иногда довольно сильно, от крупной зыби, предвещавшей, по-видимому, ветер. Но это только слабое и отдаленное дуновение где-то, в счастливом месте, пронесшегося ветра. Появлявшиеся на горизонте тучки, казалось, несли дождь и перемену: дождь точно лил потоками, непрерывный, а ветра не было.
9-го мы думали было войти в Falsebay, но
ночью проскользнули мимо и очутились миль за пятнадцать
по ту сторону мыса. Исполинские скалы, почти совсем черные от ветра, как зубцы громадной крепости, ограждают южный берег Африки. Здесь вечная борьба титанов — моря, ветров и гор, вечный прибой, почти вечные бури. Особенно хороша скала Hangklip. Вершина ее нагибается круто к средине, а основания выдается в море. Вершины гор состоят из песчаника, а основания из гранита.
На
ночь нас развели
по разным комнатам. Но как особых комнат было только три, и в каждой
по одной постели, то пришлось
по одной постели на двоих. Но постели таковы, что на них могли бы лечь и четверо. На другой день, часу в восьмом, Ферстфельд явился за нами в кабриолете, на паре прекрасных лошадей.
Когда мы стали жаловаться на дорогу, Вандик улыбнулся и, указывая бичом на ученую партию, кротко молвил: «А капитан хотел вчера ехать
по этой дороге
ночью!» Ручейки, ничтожные накануне, раздулись так, что лошади шли
по брюхо в воде.
Если им удастся приобрести несколько штук скота кражей, они едят без меры; дни и
ночи проводят в этом; а когда все съедят, туго подвяжут себе животы и сидят
по неделям без пищи».
В начале июня мы оставили Сингапур. Недели было чересчур много, чтоб познакомиться с этим местом. Если б мы еще остались день, то не знали бы, что делать от скуки и жара. Нет, Индия не
по нас! И англичане бегут из нее, при первом удобном случае, спасаться от климата на мыс Доброй Надежды, в порт Джаксон — словом, дальше от экватора, от этих палящих дней, от беспрохладных
ночей, от мест, где нельзя безнаказанно есть и пить, как едят и пьют англичане.
Решились не допустить мачту упасть и в помощь ослабевшим вантам «заложили сейтали» (веревки с блоками). Работа кипела, несмотря на то, что уж наступила
ночь. Успокоились не прежде, как кончив ее. На другой день стали вытягивать самые ванты. К счастию, погода стихла и дала исполнить это,
по возможности, хорошо. Сегодня мачта почти стоит твердо; но на всякий случай заносят пару лишних вант, чтоб новый крепкий ветер не застал врасплох.
Опять переводчики приехали, почти
ночью, просить
по крайней мере сделать это за Ковальскими воротами, близ моря.
Ночью, слышу, кто-то сильно возится подле меня, по-видимому, укладывается спать.
А свежо: зима в полном разгаре, всего шесть градусов тепла. Небо ясно;
ночи светлые; вода сильно искрится. Вообще, судя
по тому, что мы до сих пор испытали, можно заключить, что Нагасаки — один из благословенных уголков мира
по климату. Ровная погода: когда ветер с севера — ясно и свежо, с юга — наносит дождь. Но мы видели больше ясного времени.
Мальчикам платят
по полуреалу в день (около семи коп. сер.), а работать надо от шести часов утра до шести вечера; взрослым
по реалу; когда понадобится, так за особую плату работают и
ночью.
Ночью в первом часу приехал Ойе-Саброски объясниться
по этому случаю.
Так когда и мы все перебрались на шкуну, рассовали кое-куда багаж, когда разошлись
по углам, особенно улеглись
ночью спать, то хоть бы и еще взять народу и вещей. Это та же история, что с чемоданом: не верится, чтоб вошло все приготовленное количество вещей, а потом окажется, что можно как-нибудь сунуть и то, втиснуть другое, третье.
Мы отлично уснули и отдохнули. Можно бы ехать и
ночью, но не было готового хлеба, надо ждать до утра, иначе нам, в числе семи человек, трудно будет продовольствоваться
по станциям на берегах Маи. Теперь предстоит ехать шестьсот верст рекой, а потом опять сто восемьдесят верст верхом
по болотам. Есть и почтовые тарантасы, но все предпочитают ехать верхом
по этой дороге, а потом до Якутска на колесах, всего тысячу верст. Всего!
Ночью во сне я почувствовал, что как будто еду опять верхом, скачу опять
по рытвинам: это потащили нас
по реке.
Отдали якорь при тихом, ласковом ветре, в теплой, южной
ночи — и заранее тешились надеждой завтра погулять
по новым прелестным местам.
А в других местах было или совсем пусто
по берегам, или жители, завидев, особенно
ночью, извергаемый пароходом дым и мириады искр, в страхе бежали дальше и прятались, так что приходилось голодным плавателям самим входить в их жилища и хозяйничать, брать провизию и оставлять бусы, зеркальца и тому подобные предметы взамен.
Неточные совпадения
Григорий в семинарии // В час
ночи просыпается // И уж потом до солнышка // Не спит — ждет жадно ситника, // Который выдавался им // Со сбитнем
по утрам.
Ночь тихая спускается, // Уж вышла в небо темное // Луна, уж пишет грамоту // Господь червонным золотом //
По синему
по бархату, // Ту грамоту мудреную, // Которой ни разумникам, // Ни глупым не прочесть.
Таким образом оказывалось, что Бородавкин поспел как раз кстати, чтобы спасти погибавшую цивилизацию. Страсть строить на"песце"была доведена в нем почти до исступления. Дни и
ночи он все выдумывал, что бы такое выстроить, чтобы оно вдруг,
по выстройке, грохнулось и наполнило вселенную пылью и мусором. И так думал и этак, но настоящим манером додуматься все-таки не мог. Наконец, за недостатком оригинальных мыслей, остановился на том, что буквально пошел
по стопам своего знаменитого предшественника.
Днем он, как муха, мелькал
по городу, наблюдая, чтобы обыватели имели бодрый и веселый вид;
ночью — тушил пожары, делал фальшивые тревоги и вообще заставал врасплох.
Возвратившись домой, Грустилов целую
ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами, как
по комнате распространился смрад. Но что всего более ужасало его — так это горькая уверенность, что не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.