Неточные совпадения
Не забуду также картины пылающего в газовом пламени необъятного
города, представляющейся путешественнику, когда он подъезжает к нему вечером. Паровоз вторгается в этот океан блеска и мчит
по крышам домов, над изящными пропастями, где, как в калейдоскопе, между расписанных, облитых ярким блеском огня и красок улиц движется муравейник.
Лондон
по преимуществу
город поучительный, то есть нигде, я думаю, нет такого множества средств приобресть дешево и незаметно всяких знаний.
Только
по итогам сделаешь вывод, что Лондон — первая столица в мире, когда сочтешь, сколько громадных капиталов обращается в день или год, какой страшный совершается прилив и отлив иностранцев в этом океане народонаселения, как здесь сходятся покрывающие всю Англию железные дороги, как
по улицам из конца в конец
города снуют десятки тысяч экипажей.
Барин помнит даже, что в третьем году Василий Васильевич продал хлеб
по три рубля, в прошлом дешевле, а Иван Иваныч
по три с четвертью. То в поле чужих мужиков встретит да спросит, то напишет кто-нибудь из
города, а не то так, видно, во сне приснится покупщик, и цена тоже. Недаром долго спит. И щелкают они на счетах с приказчиком иногда все утро или целый вечер, так что тоску наведут на жену и детей, а приказчик выйдет весь в поту из кабинета, как будто верст за тридцать на богомолье пешком ходил.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та,
по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими целое море зелени, внизу
город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и наш.
Улица напоминает любой наш уездный
город в летний день, когда полуденное солнце жжет беспощадно, так что ни одной живой души не видно нигде; только ребятишки безнаказанно, с непокрытыми головами, бегают
по улице и звонким криком нарушают безмолвие.
Пошли за
город,
по мелкому и чистому песку, на взморье: под ногами хрустели раковинки.
Только свинья так же неопрятна, как и у нас, и так же неистово чешет бок об угол, как будто хочет своротить весь дом, да кошка, сидя в палисаднике, среди мирт, преусердно лижет лапу и потом мажет ею себе голову. Мы прошли мимо домов, садов,
по песчаной дороге, миновали крепость и вышли налево за
город.
День был удивительно хорош: южное солнце, хотя и осеннее, не щадило красок и лучей; улицы тянулись лениво, домы стояли задумчиво в полуденный час и казались вызолоченными от жаркого блеска. Мы прошли мимо большой площади, называемой Готтентотскою, усаженной большими елями, наклоненными в противоположную от Столовой горы сторону,
по причине знаменитых ветров, падающих с этой горы на
город и залив.
Дорогой навязавшийся нам в проводники малаец принес нам винограду. Мы пошли назад все
по садам, между огромными дубами, из рытвины в рытвину, взобрались на пригорок и, спустившись с него, очутились в
городе. Только что мы вошли в улицу, кто-то сказал: «Посмотрите на Столовую гору!» Все оглянулись и остановились в изумлении: половины горы не было.
В этот день все из
города разъезжаются
по дачам.
Моросил дождь, когда мы выехали за
город и, обогнув Столовую гору и Чертов пик, поехали
по прекрасному шоссе, в виду залива, между ферм, хижин, болот, песку и кустов.
Буры разделили ее на округи, построили
города, церкви и ведут деятельную, патриархальную жизнь, не уступая,
по свидетельству многих английских путешественников, ни в цивилизации, ни в образе жизни жителям Капштата.
Еще до сих пор не определено, до какой степени может усилиться шерстяная промышленность, потому что нельзя еще,
по неверному состоянию края, решить, как далеко может быть она распространена внутри колонии. Но,
по качествам своим, эта шерсть стоит наравне с австралийскою, а последняя высоко ценится на лондонском рынке и предпочитается ост-индской. Вскоре возник в этом углу колонии
город Грем (Grahamstown) и порт Елизабет, через который преимущественно производится торговля шерстью.
Далее
по всем направлениям колонии проложены и пролагаются вновь шоссе, между портами учреждено пароходство; возникло много новых
городов, которых имена приобретают в торговом мире более и более известности.
Мы воротились в
город и пошли
по узенькому ручью, в котором черные бабы полоскали белье.
Я познакомился с ними, мы пошли за
город, к мосту, через мост
по полю, и уже темным вечером, почти ощупью, воротились в
город.
Показались огни, и мы уже свободно мчались
по широкой, бесконечной улице, с низенькими домами
по обеим сторонам, и остановились у ярко освещенного отеля, в конце
города.
«Ух, уф, ах, ох!» — раздавалось
по мере того, как каждый из нас вылезал из экипажа. Отель этот был лучше всех, которые мы видели, как и сам Устер лучше всех местечек и
городов по нашему пути. В гостиной, куда входишь прямо с площадки, было все чисто, как у порядочно живущего частного человека: прекрасная новая мебель, крашеные полы, круглый стол, на нем два большие бронзовые канделябра и ваза с букетом цветов.
В ожидании товарищей, я прошелся немного
по улице и рассмотрел, что
город выстроен весьма правильно и чистота в нем доведена до педантизма. На улице не увидишь ничего лишнего, брошенного. Канавки, идущие
по обеим сторонам улиц, мостики содержатся как будто в каком-нибудь парке. «Скучный
город!» — говорил Зеленый с тоской, глядя на эту чистоту. При постройке
города не жалели места: улицы так широки и длинны, что в самом деле, без густого народонаселения, немного скучно на них смотреть.
На другой день
по возвращении в Капштат мы предприняли прогулку около Львиной горы. Точно такая же дорога, как в Бенсклюфе, идет
по хребту Льва, начинаясь в одной части
города и оканчиваясь в другой. Мы взяли две коляски и отправились часов в одиннадцать утра. День начинался солнечный, безоблачный и жаркий донельзя. Дорога шла
по берегу моря мимо дач и ферм.
Скоро мы выехали из
города и катились
по знакомой аллее, из дубов и елей, между дач.
Не было возможности дойти до вершины холма, где стоял губернаторский дом: жарко, пот струился
по лицам. Мы полюбовались с полугоры рейдом,
городом, которого европейская правильная часть лежала около холма, потом велели скорее вести себя в отель, под спасительную сень, добрались до балкона и заказали завтрак, но прежде выпили множество содовой воды и едва пришли в себя. Несмотря на зонтик, солнце жжет без милосердия ноги, спину, грудь — все, куда только падает его луч.
Мы через рейд отправились в
город, гоняясь
по дороге с какой-то английской яхтой, которая ложилась то на правый, то на левый галс, грациозно описывая круги. Но и наши матросы молодцы: в белых рубашках, с синими каймами
по воротникам, в белых же фуражках, с расстегнутой грудью, они при слове «Навались! дай ход!» разом вытягивали мускулистые руки, все шесть голов падали на весла, и, как львы, дерущие когтями землю, раздирали веслами упругую влагу.
Мы повели гостей в капитанскую каюту: там дали им наливки, чаю, конфект. Они еще с лодки все показывали на нашу фор-брам-стеньгу, на которой развевался кусок белого полотна, с надписью на японском языке «Судно российского государства». Они просили списать ее,
по приказанию разумеется, чтоб отвезти в
город, начальству.
По-японски их зовут гокейнсы. Они старшие в
городе, после губернатора и секретарей его, лица. Их повели на ют, куда принесли стулья; гокейнсы сели, а прочие отказались сесть, почтительно указывая на них. Подали чай, конфект, сухарей и сладких пирожков. Они выпили чай, покурили, отведали конфект и
по одной завернули в свои бумажки, чтоб взять с собой; даже спрятали за пазуху
по кусочку хлеба и сухаря. Наливку пили с удовольствием.
Мы не верили глазам, глядя на тесную кучу серых, невзрачных, одноэтажных домов. Налево, где я предполагал продолжение
города, ничего не было: пустой берег, маленькие деревушки да отдельные, вероятно рыбачьи, хижины.
По мысам, которыми замыкается пролив, все те же дрянные батареи да какие-то низенькие и длинные здания, вроде казарм. К берегам жмутся неуклюжие большие лодки. И все завешено: и домы, и лодки, и улицы, а народ, которому бы очень не мешало завеситься, ходит уж чересчур нараспашку.
Мы все ближе и ближе подходили к
городу: везде, на высотах, и
по берегу, и на лодках, тьмы людей. Вот наконец и голландская фактория. Несколько голландцев сидят на балконе. Мне показалось, что один из них поклонился нам, когда мы поравнялись с ними. Но вот наши передние шлюпки пристали, а адмиральский катер, в котором был и я, держался на веслах, ожидая, пока там все установится.
Бледная зелень ярко блеснула на минуту, лучи покинули ее и осветили гору, потом пали на
город, а гора уже потемнела; лучи заглядывали в каждую впадину, ласкали крутизны, которые, вслед за тем, темнели, потом облили блеском разом три небольшие холма, налево от Нагасаки, и, наконец,
по всему берегу хлынул свет, как золото.
Но они не смеют почти показываться из лагеря, тогда как мы видели ежедневно инсургентов, свободно разгуливавших
по европейскому
городу.
Посьет видел, как два всадника, возвращаясь из
города в лагерь, проехали
по земле, отведенной для прогулок англичанам, и как английский офицер с «Спартана» поколотил их обоих палкой за это, так что один свалился с лошади.
Шанхай сам
по себе ничтожное место
по народонаселению; в нем всего (было до осады) до трехсот тысяч жителей: это мало для китайского
города, но он служил торговым предместьем этим
городам и особенно провинциям, где родится лучший шелк и чай — две самые важные статьи, которыми пока расплачивается Китай за бумажные, шерстяные и другие европейские и американские изделия.
Мы пошли обратно к
городу,
по временам останавливаясь и любуясь яркой зеленью посевов и правильно изрезанными полями, засеянными рисом и хлопчатобумажными кустарниками, которые очень некрасивы без бумаги: просто сухие, черные прутья, какие остаются на выжженном месте. Голоногие китайцы, стоя
по колено в воде, вытаскивали пучки рисовых колосьев и пересаживали их на другое место.
Они долго не допустят свободно ходить
по своим
городам, ездить внутрь страны, заводить частные сношения, даже и тогда, когда решатся начать торговлю с иностранцами.
Да, я забыл сказать, что за полчаса до назначенного времени приехал, как и в первый раз, старший после губернатора в
городе чиновник сказать, что полномочные ожидают нас. За ним,
по японскому обычаю, тянулся целый хвост баниосов и прочего всякого чина. Чиновник выпил чашку чаю, две рюмки cherry brandy (вишневой наливки) и уехал.
В Японии, напротив, еще до сих пор скоро дела не делаются и не любят даже тех, кто имеет эту слабость. От наших судов до Нагасаки три добрые четверти часа езды. Японцы часто к нам ездят: ну что бы пригласить нас стать у
города, чтоб самим не терять по-пустому время на переезды? Нельзя. Почему? Надо спросить у верховного совета, верховный совет спросит у сиогуна, а тот пошлет к микадо.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь
по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В
городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
Один водил, водил
по грязи, наконец повел в перелесок, в густую траву,
по тропинке, совсем спрятавшейся среди кактусов и других кустов, и вывел на холм, к кладбищу, к тем огромным камням, которые мы видели с моря и приняли сначала за
город.
— «Впрочем, если у вас есть кто-нибудь знакомый в
городе, то вас проведут,
по знакомству с директором».
За
городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались
по большому зеленому лугу с декорацией индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
Мы въехали в
город с другой стороны; там уж кое-где зажигали фонари: начинались сумерки. Китайские лавки сияли цветными огнями. В полумраке двигалась
по тротуарам толпа гуляющих;
по мостовой мчались коляски. Мы опять через мост поехали к крепости, но на мосту была такая теснота от экипажей, такая толкотня между пешеходами, что я ждал минут пять в линии колясок, пока можно было проехать. Наконец мы высвободились из толпы и мимо крепостной стены приехали на гласис и вмешались в ряды экипажей.
Тут только увидал я, как велик
город, какая сеть кварталов и улиц лежит
по берегам Пассига, пересекая его несколько раз!
Возвращаясь в
город, мы, между деревень, наткнулись на казармы и на плац. Большие желтые здания, в которых поместится до тысячи человек, шли
по обеим сторонам дороги. Полковник сидел в креслах на открытом воздухе, на большой, расчищенной луговине, у гауптвахты; молодые офицеры учили солдат. Ученье делают здесь с десяти часов до двенадцати утра и с пяти до восьми вечера.
Мы с французом выехали из крепости опять на взморье, промчались
по опустевшему кальсадо и вернулись в
город.
Наконец мы собрались к миссионерам и поехали в дом португальского епископа. Там, у молодого миссионера, застали и монсиньора Динакура, епископа в китайском платье, и еще монаха с знакомым мне лицом. «Настоятель августинского монастыря, — по-французски не говорит, но все разумеет», — так рекомендовал нам его епископ. Я вспомнил, что это тот самый монах, которого я видел в коляске на прогулке за
городом.
Легаспи,
по повелению короля, покорил и остров Лосонг, или Люсон. Он на Пассиге основал нынешний
город, удержав ему название бывшего на этом месте селения Мейрон-Нила, или, сокращенно, Mai-Nila. Легаспи привлек китайцев, завел с ними торговлю, которая процветает и поныне. Вскоре наехали францисканцы, доминиканцы, настроили церквей, из которых августинский
Мы спросили раз: какой у них первый
по торговле
город?
Они написали на бумаге по-китайски: «Что за люди? какого государства,
города, селения? куда идут?» На катере никто не знал по-китайски и написали им по-русски имя фрегата, год, месяц и число.
Наши съезжали всякий день для измерения глубины залива, а не то так поохотиться; поднимались
по рекам внутрь, верст на двадцать, искали
города.
Летом плавание
по Мае — чудесная прогулка: острова, мысы, березняк, тальник, ельник — все это со всех сторон замыкает ваш горизонт; все живописно, игриво, недостает только сел,
городов, деревень; но они будут — нет сомнения.