Неточные совпадения
Потом, вникая в устройство судна, в историю всех этих рассказов о кораблекрушениях, видишь, что корабль погибает не легко и не скоро, что он до последней доски борется с морем и носит в себе пропасть средств к защите и самохранению, между которыми есть много предвиденных и непредвиденных, что, лишась почти всех своих членов и частей, он еще тысячи миль носится
по волнам, в
виде остова, и долго хранит жизнь человека.
Из окон прекрасный
вид вниз, на расположенные амфитеатром
по берегу домы и на рейд.
Португальцы поставили носилки на траву. «Bella vischta, signor!» — сказали они. В самом деле, прекрасный
вид! Описывать его смешно. Уж лучше снять фотографию: та,
по крайней мере, передаст все подробности. Мы были на одном из уступов горы, на половине ее высоты… и того нет: под ногами нашими целое море зелени, внизу город, точно игрушка; там чуть-чуть видно, как ползают люди и животные, а дальше вовсе не игрушка — океан; на рейде опять игрушки — корабли, в том числе и наш.
Десерт состоял из апельсинов, варенья, бананов, гранат; еще были тут называемые по-английски кастард-эппльз (custard apples) плоды, похожие
видом и на грушу, и на яблоко, с белым мясом, с черными семенами. И эти были неспелые. Хозяева просили нас взять
по нескольку плодов с собой и подержать их дня три-четыре и тогда уже есть. Мы так и сделали.
Дорога, первые 12 миль, идет
по берегу, то у подошвы утесов, то песками, или
по ребрам скал, все
по шоссе; дорога невеселая, хотя море постоянно в
виду, а над головой теснятся утесы, усеянные кустарниками, но все это мрачно, голо.
Моросил дождь, когда мы выехали за город и, обогнув Столовую гору и Чертов пик, поехали
по прекрасному шоссе, в
виду залива, между ферм, хижин, болот, песку и кустов.
Часов в пять пустились дальше. Дорога некоторое время шла все
по той же болотистой долине. Мы хотя и оставили назади, но не потеряли из
виду Столовую и Чертову горы. Вправо тянулись пики, идущие от Констанской горы.
По стенам висели картинки с
видами мыса Доброй Надежды.
Не успели мы расположиться в гостиной, как вдруг явились, вместо одной, две и даже две с половиною девицы: прежняя, потом сестра ее, такая же зрелая дева, и еще сестра, лет двенадцати. Ситцевое платье исчезло, вместо него появились кисейные спенсеры, с прозрачными рукавами, легкие из муслинь-де-лень юбки. Сверх того, у старшей была синева около глаз, а у второй на носу и на лбу
по прыщику; у обеих
вид невинности на лице.
У Змеиной горки завидели мы вдали, в поле, какую-то большую белую птицу,
видом напоминающую аиста, которая величаво шагала
по траве.
Небо млело избытком жара, и
по вечерам носились в нем, в
виде пыли, какие-то атомы, помрачавшие немного огнистые зори, как будто семена и зародыши жаркой производительной силы, которую так обильно лили здесь на землю и воду солнечные лучи.
Шелковые галстухи, лайковые перчатки — все были в каких-то чрезвычайно ровных, круглых и очень недурных пятнах, разных
видов, смотря
по цвету, например на белых перчатках были зеленоватые пятна, на палевых оранжевые, на коричневых масака и так далее: все от морской сырости.
Только с восточной стороны, на самой бахроме, так сказать, берега, японцы протоптали тропинки да поставили батарею, которую,
по обыкновению, и завесили, а вершину усадили редким сосняком, отчего вся гора, как я писал, имеет
вид головы, на которой волосы встали дыбом.
Комедия с этими японцами, совершенное представление на нагасакском рейде! Только что пробило восемь склянок и подняли флаг, как появились переводчики, за ними и оппер-баниосы, Хагивари, Саброски и еще другой, робкий и невзрачный с
виду. Они допрашивали, не недовольны ли мы чем-нибудь? потом попросили видеться с адмиралом.
По обыкновению, все уселись в его каюте, и воцарилось глубокое молчание.
Saddle Islands значит Седельные острова: видно уж
по этому, что тут хозяйничали англичане. Во время китайской войны английские военные суда тоже стояли здесь. Я вижу берег теперь из окна моей каюты: это целая группа островков и камней, вроде знаков препинания; они и на карте показаны в
виде точек. Они бесплодны, как большая часть островов около Китая; ветры обнажают берега. Впрочем, пишут, что здесь много устриц и — чего бы вы думали? — нарциссов!
Оттуда мы вышли в слободку, окружающую док, и
по узенькой улице, наполненной лавчонками, дымящимися харчевнями, толпящимся, продающим, покупающим народом, вышли на речку, прошли чрез съестной рынок, кое-где останавливаясь. Видели какие-то неизвестные нам фрукты или овощи, темные, сухие, немного похожие
видом на каштаны, но с рожками. Отец Аввакум указал еще на орехи, называя их «водяными грушами».
Губернаторы, кажется, все силы употребляют угодить нам или
по крайней мере показывают
вид, что угождают.
Кто-то еще проворно черкнул ее большим ножом
по животу: оттуда вывалились внутренности в
виде каких-то грязных тряпок.
Луна взошла, но туман был так силен, что фрегат то пропадал из глаз, то вдруг появлялся; не раз мы его совсем теряли из
виду и тогда правили
по звездам, но и те закрывались.
По основании царства Гао-ли судьба, в
виде китайцев, японцев, монголов, пошла играть им, то есть покорять, разорять, низвергать старые и утверждать новые династии.
Утро чудесное, море синее, как в тропиках, прозрачное; тепло, хотя не так, как в тропиках, но, однако ж, так, что в байковом пальто сносно ходить
по палубе. Мы шли все в
виду берега. В полдень оставалось миль десять до места; все вышли, и я тоже, наверх смотреть, как будем входить в какую-то бухту, наше временное пристанище. Главное только усмотреть вход, а в бухте ошибиться нельзя: промеры показаны.
Видели мы
по лесу опять множество бурундучков, опять quasi-соболя, ждали увидеть медведя, но не видали, видели только, как якут на станции, ведя лошадей на кормовище в лес, вооружился против «могущего встретиться» медведя ружьем, которое было в таком
виде, в каком только первый раз выдумал его человек.
Изменяется
вид и форма самой почвы, смягчается стужа, из земли извлекается теплота и растительность — словом, творится то же, что творится,
по словам Гумбольдта, с материками и островами посредством тайных сил природы.