Неточные совпадения
Подходим ближе — люди протягивают
к нам руки, умоляя — купить рыбы. Велено держать вплоть
к лодкам. «Брандспойты!» — закричал вахтенный, и рыбакам задан был обильный душ,
к несказанному удовольствию наших
матросов, и рыбаков тоже, потому что и они засмеялись вместе с нами.
Они сказали, что им отказывают в воде; что когда они
подходили к бочке,
матросы кулаками толкали их прочь.
Матрос указал мне тропинку, и я
подошел к речке.
Около городка Симодо течет довольно быстрая горная речка: на ней было несколько джонок (мелких японских судов). Джонки вдруг быстро понеслись не по течению, а назад, вверх по речке. Тоже необыкновенное явление: тотчас послали с фрегата шлюпку с офицером узнать, что там делается. Но едва шлюпка
подошла к берегу, как ее водою подняло вверх и выбросило. Офицер и
матросы успели выскочить и оттащили шлюпку дальше от воды. С этого момента начало разыгрываться страшное и грандиозное зрелище.
Не останавливаясь в Соутамтоне, я отправился в Крус. На пароходе, в отелях все говорило о Гарибальди, о его приеме. Рассказывали отдельные анекдоты, как он вышел на палубу, опираясь на дюка Сутерландского, как, сходя в Коусе с парохода, когда матросы выстроились, чтоб проводить его, Гарибальди пошел было, поклонившись, но вдруг остановился,
подошел к матросам и каждому подал руку, вместо того чтоб подать на водку.
Дюкло вдруг замолк и, затаив дыхание, уставился на товарищей. Потом с тем странным и решительным выражением, с которым, бывало, вступал в драку, он, шатаясь,
подошел к матросу, обнимавшему девку, и ударил рукой между им и девкой, разделяя их.
Неточные совпадения
Меннерс рыдал от ужаса, заклинал
матроса бежать
к рыбакам, позвать помощь, обещал деньги, угрожал и сыпал проклятиями, но Лонгрен только
подошел ближе
к самому краю мола, чтобы не сразу потерять из вида метания и скачки лодки.
Бой, рюмку коньяку!» Потом
подошел вельбот; гребли каторжные, наряженные
матросами, и у руля сидел окружной начальник И. И. Белый, который, когда вельбот
подходил к трапу, скомандовал по-военному: «Суши весла!»
В первые минуты на забрызганном грязью лице его виден один испуг и какое-то притворное преждевременное выражение страдания, свойственное человеку в таком положении; но в то время, как ему приносят носилки, и он сам на здоровый бок ложится на них, вы замечаете, что выражение это сменяется выражением какой-то восторженности и высокой, невысказанной мысли: глаза горят, зубы сжимаются, голова с усилием поднимается выше, и в то время, как его поднимают, он останавливает носилки и с трудом, дрожащим голосом говорит товарищам: «простите, братцы!», еще хочет сказать что-то, и видно, что хочет сказать что-то трогательное, но повторяет только еще раз: «простите, братцы!» В это время товарищ-матрос
подходит к нему, надевает фуражку на голову, которую подставляет ему раненый, и спокойно, равнодушно, размахивая руками, возвращается
к своему орудию.
«Послать комендора и прислугу
к пушке», и человек четырнадцать
матросов живо, весело, кто засовывая в карман трубку, кто дожевывая сухарь, постукивая подкованными сапогами по платформе,
подойдут к пушке и зарядят ее.
В это время
к вам
подходит женщина в сереньком полосатом платье, повязанная черным платком; она вмешивается в ваш разговор с
матросом и начинает рассказывать про него, про его страдания, про отчаянное положение, в котором он был четыре недели, про то, как, бывши ранен, остановил носилки, с тем чтобы посмотреть на залп нашей батареи, как великие князья говорили с ним и пожаловали ему 25 рублей, и как он сказал им, что он опять хочет на бастион, с тем, чтобы учить молодых, ежели уже сам работать не может.