Неточные совпадения
Нам хотелось поговорить, но
переводчика не
было дома. У моего товарища
был портрет Сейоло, снятый им за несколько дней перед тем посредством фотографии. Он сделал два снимка: один себе, а другой так, на случай. Я взял портрет и показал его сначала Сейоло: он посмотрел и громко захохотал, потом передал жене. «Сейоло, Сейоло!» — заговорила она, со смехом указывая на мужа, опять смотрела на портрет и продолжала смеяться. Потом отдала портрет мне. Сейоло взял его и стал пристально рассматривать.
Они объявили, что они
переводчики, оппер-толки и ондер-толки, то
есть старшие и младшие.
На другой день, а может
быть и дня через два после посещения
переводчиков, приехали три или четыре лодки, украшенные флагами, флажками, значками, гербами и пиками — все атрибуты военных лодок, хотя на лодках
были те же голые гребцы и ни одного солдата.
Так, их
переводчик Садагора — который страх как походил на пожилую девушку с своей седой косой, недоставало только очков и чулка в руках, — молчал, когда говорил Льода, а когда Льоды не
было, говорил Садагора, а молчал Нарабайоси и т. д.
Японцы тихо, с улыбкой удовольствия и удивления, сообщали друг другу замечания на своем звучном языке. Некоторые из них, и особенно один из
переводчиков, Нарабайоси 2-й (их два брата, двоюродные, иначе гейстра), молодой человек лет 25-ти, говорящий немного по-английски, со вздохом сознался, что все виденное у нас приводит его в восторг, что он хотел бы
быть европейцем, русским, путешествовать и заглянуть куда-нибудь, хоть бы на Бонинсима…
«
Будьте вы прокляты!» — думает, вероятно, он, и чиновники то же, конечно, думают; только
переводчик Кичибе ничего не думает: ему все равно, возьмут ли Японию, нет ли, он продолжает улыбаться, показывать свои фортепиано изо рту, хикает и перед губернатором, и перед нами.
Проходя через отдыхальню, мы
были остановлены
переводчиками.
У нас
был еще новый, приехавший из Едо же
переводчик Эйноске.
Японцы приезжали от губернатора сказать, что он не может совсем снять лодок в проходе; это вчера, а сегодня, то
есть 29-го, объявили, что губернатор желал бы совсем закрыть проезд посредине, а открыть с боков, у берега, отведя по одной лодке. Адмирал приказал сказать, что если это сделают, так он велит своим шлюпкам отвести насильно лодки, которые осмелятся заставить собою средний проход к корвету.
Переводчики, увидев, что с ними не шутят, тотчас убрались и чаю не
пили.
Так и
есть: страх сильно может действовать. Вчера, второго сентября, послали записку к японцам с извещением, что если не явятся баниосы, то один из офицеров послан
будет за ними в город. Поздно вечером приехал
переводчик сказать, что баниосы завтра
будут в 12 часов.
Есть еще Ясиро, Кичибе-сын и много подростков, все кандидаты в
переводчики.
На фрегате ничего особенного: баниосы ездят каждый день выведывать о намерениях адмирала. Сегодня
были двое младших
переводчиков и двое ондер-баниосов: они просили, нельзя ли нам не кататься слишком далеко, потому что им велено следить за нами, а их лодки не угоняются за нашими. «Да зачем вы следите?» — «Велено», — сказал высокий старик в синем халате. «Ведь вы нам помешать не можете». — «Велено, что делать! Мы и сами желали бы, чтоб это скорее изменилось», — прибавил он.
Переводчики объявили, что, может
быть, губернатор не позволит пристать к борту, загородит своими лодками.
Но баниосы не обрадовались бы, узнавши, что мы идем в Едо. Им об этом не сказали ни слова. Просили только приехать завтра опять, взять бумаги да подарки губернаторам и
переводчикам, еще прислать, как можно больше, воды и провизии. Они не подозревают, что мы сбираемся продовольствоваться этой провизией — на пути к Едо! Что-то
будет завтра?
О подарках они сказали, что их не могут принять ни губернаторы, ни баниосы, ни
переводчики: «Унмоглик!» — «Из Едо, — начал давиться Кичибе, — на этот счет не получено… разрешения». — «Ну, не надо. И мы никогда не примем, — сказали мы, — когда нужно
будет иметь дело с вами».
Между тем мы заметили,
бывши еще в каюте капитана, что то один, то другой
переводчик выходили к своим лодкам и возвращались. Баниосы отвечали, что «они доведут об этом заявлении адмирала до сведения губернатора и…»
Надо
было прибрать подарок другому губернатору, оппер-баниосам, двум старшим и всем младшим
переводчикам, всего человекам двадцати.
Только японцы стали садиться на лодки, как адмирал поручил К. Н. Посьету сказать
переводчикам, чтобы баниосы велели всем японским лодкам подальше отойти от фрегата: салютовать, дескать,
будут.
И лошадь
была тут, которой я опять не заметил, и норимоны, и старик с сонными глазами, и толпа
переводчиков, и баниосы.
Около нас сидели на полу
переводчики; из баниосов я видел только Хагивари да Ойе-Саброски. При губернаторе они боялись взглянуть на нас, а может
быть, и не очень уважали, пока из Едо не прислали полномочных, которые делают нам торжественный и почетный прием. Тогда и прочие зашевелились, не знают, где посадить, жмут руку, улыбаются, угощают.
В Новый год, вечером, когда у нас все уже легли, приехали два чиновника от полномочных, с двумя второстепенными
переводчиками, Сьозой и Льодой, и привезли ответ на два вопроса. К. Н. Посьет спал; я ходил по палубе и встретил их. В бумаге сказано
было, что полномочные теперь не могут отвечать на предложенные им вопросы, потому что у них
есть ответ верховного совета на письмо из России и что, по прочтении его, адмиралу, может
быть, ответы на эти вопросы и не понадобятся. Нечего делать, надо
было подождать.
Для
переводчиков приготовили
было два стула, но
Им подавали больше рыбы, но
переводчик сказал, что они ждут мяса, которое
едят, как редкость.
На другой день, 5-го января, рано утром, приехали
переводчики спросить о числе гостей, и когда сказали, что
будет немного, они просили пригласить побольше, по крайней мере хоть всех старших офицеров. Они сказали, что настоящий, торжественный прием назначен именно в этот день и что
будет большой обед. Как нейти на большой обед? Многие, кто не хотел ехать, поехали.
Ну чем он не европеец? Тем, что однажды за обедом спрятал в бумажку пирожное, а в другой раз слизнул с тарелки сою из анчоусов, которая ему очень понравилась? это местные нравы — больше ничего. Он до сих пор не видал тарелки и ложки,
ел двумя палочками, похлебку свою
пил непосредственно из чашки. Можно ли его укорять еще и за то, что он, отведав какого-нибудь кушанья, отдавал небрежно тарелку Эйноске, который, как пудель, сидел у ног его?
Переводчик брал, с земным поклоном, тарелку и доедал остальное.
Он не прочь и покутить: часто просил шампанского и один раз, при Накамуре, так напился с четырех бокалов, что вздумал
было рассуждать сам, не переводить того, что ему говорили; но ему сказали, что возьмут другого
переводчика.
У губернатора пучок на голове
был проткнут золотой, у помощника и
переводчика серебряной, а у прочих медной шпилькой.
Другой
переводчик, Эйноске,
был в Едо и возился там «с людьми Соединенных Штатов». Мы узнали, что эти «люди» ведут переговоры мирно; что их точно так же провожают в прогулках лодки и не пускают на берег и т. п. Еще узнали, что у них один пароход приткнулся к мели и начал
было погружаться на рейде; люди уже бросились на японские лодки, но пробитое отверстие успели заткнуть. Американцы в Едо не
были, а только в его заливе, который мелководен, и на судах к столице верст за тридцать подойти нельзя.
Нечего
было делать: его превосходительство прислал сказать, что
переводчики перепутали — это обыкновенная их отговорка, когда они попробуют какую-нибудь меру и она не удастся, — что он согласен на доставку провизии голландцами по-прежнему и просит только принять некоторое количество ее в подарок, за который он готов взять контр-презент.
12-го апреля, кучами возят провизию. Сегодня пригласили Ойе-Саброски и
переводчиков обедать, но они вместо двух часов приехали в пять. Я не видал их; говорят,
ели много. Ойе
ел мясо в первый раз в жизни и в первый же раз, видя горчицу, вдруг, прежде нежели могли предупредить его, съел ее целую ложку: у него покраснел лоб и выступили слезы. Губернатору послали четырнадцать аршин сукна, медный самовар и бочонок солонины, вместо его подарка. Послезавтра хотят сниматься с якоря, идти к берегам Сибири.