Неточные совпадения
Что за чудо увидеть теперь пальму и банан не на картине, а в натуре, на их родной почве,
есть прямо с
дерева гуавы, мангу и ананасы, не из теплиц, тощие и сухие, а сочные, с римский огурец величиною?
Это
был просторный, удобный, даже роскошный, кабинет. Огромный платяной шкап орехового
дерева, большой письменный стол с полками, пьянино, два мягкие дивана и более полудюжины кресел составляли его мебель. Вот там-то, между шкапом и пьянино, крепко привинченными к стене и полу,
была одна полукруглая софа, представлявшая надежное убежище от кораблекрушения.
С этим же равнодушием он, то
есть Фаддеев, — а этих Фаддеевых легион — смотрит и на новый прекрасный берег, и на невиданное им
дерево, человека — словом, все отскакивает от этого спокойствия, кроме одного ничем не сокрушимого стремления к своему долгу — к работе, к смерти, если нужно.
И все
было ново нам: мы знакомились с декорациею не наших
деревьев, не нашей травы, кустов и жадно хотели запомнить все: группировку их, отдельный рисунок
дерева, фигуру листьев, наконец, плоды; как будто смотрели на это в последний раз, хотя нам только это и предстояло видеть на долгое время.
Мы прошли эту рощу или сад — сад потому, что в некоторых местах фруктовые
деревья были огорожены; кое-где видел я шалаши, и в них старые негры стерегли сад, как и у нас это бывает.
Потолок в комнатах
был из темного
дерева, привозимого с восточного берега, из порта Наталь.
Тут посажены
были кроме фиговых
деревьев бананы, виноград, капуста и огурцы.
По местам посажено
было чрезвычайно красивое и невиданное у нас
дерево, называемое по-английски broomtree.
Broom значит метла;
дерево названо так потому, что у него нет листьев, а
есть только тонкие и чрезвычайно длинные зеленые прутья, которые висят, как кудри, почти до земли.
Тепло, как будто у этой ночи
есть свое темное, невидимо греющее солнце; тихо, покойно и таинственно; листья на
деревьях не колышутся.
Думал ли он, насаждая эти
деревья для забавы, что плодами их он
будет утолять мучительный голод?
Гостиная
была еще больше залы; в ней царствовал полумрак, как в модном будуаре; посреди стоял массивный, орехового
дерева стол, заваленный разными редкостями, раковинами и т. п. предметами.
Тут только я заметил, каким великолепным виноградным
деревом было оно осенено.
Все
было обнажено, только на миндальных
деревьях кое-где оставались позабытые орехи.
На дворе росло огромное
дерево, к которому на длинной веревке привязана
была большая обезьяна, павиан.
Я хотел
было заснуть, но вдруг мне пришло в голову сомнение: ведь мы в Африке; здесь вон и
деревья, и скот, и люди, даже лягушки не такие, как у нас; может
быть, чего доброго, и мыши не такие: может
быть, они…
Громады
были местами зелены, местами изрыты и дики, с наростами седых камней, с группами
деревьев, с фермами и виноградниками.
Пока еще
была свежая прохлада, я сделал маленькую прогулку по полям, с маисом и виноградом, и воротился на балкон, кругом обсаженный розовыми кустами, миртами и другими, уже отцветшими,
деревьями.
Сад старый, тенистый, с огромными величавыми дубами, исполинскими грушевыми и другими фруктовыми
деревьями, между прочим персиковыми и гранатовыми; тут
были и шелковичные
деревья, и бананы, виноград.
У самых источников росли прекрасные
деревья: тополи, дубы,
ели, айва, кусты папоротника, шиповника и густая сочная трава.
Мы тряслись по плохой дороге рысью, за нами трясся мальчишка-готтентот, Зеленый заливался и
пел: «Разве ждешь ты? да кого же? не солдата ли певца?» Мы с бароном симпатизировали каждому живописному рву, группе
деревьев, руслу иссохшей речки и наслаждались молча.
Здесь пока, до начала горы, растительность
была скудная, и дачи, с опаленною кругом травою и тощими кустами, смотрели жалко. Они с закрытыми своими жалюзи, как будто с закрытыми глазами, жмурились от солнца. Кругом немногие
деревья и цветники, неудачная претензия на сад, делали эту наготу еще разительнее. Только одни исполинские кусты алоэ, вдвое выше человеческого роста, не боялись солнца и далеко раскидывали свои сочные и колючие листья.
Садик, кроме дубов,
елей и кедров,
был наполнен фруктовыми
деревьями и цветочными кустами.
Налево от дома, за речкой, сквозь
деревья, виден
был ряд хижин, за ними густой лес, прямо лес, направо за крепостью лес.
Джонка нагружена
была разным
деревом, которое везла в Китай, красным, сандальным и другими.
Эти
дерева были так скользки, что мы едва могли держаться на ногах.
Кругом все заросло пальмами areca или кокосовыми; обработанных полей с хлебом немного:
есть плантации кофе и сахара, и то мало: места нет; все болота и густые леса. Рис, главная пища южной Азии, привозится в Сингапур с Малаккского и Индийского полуостровов. Но зато сколько
деревьев! хлебное, тутовое, мускатное, померанцы, бананы и другие.
Кстати о кокосах. Недолго они нравились нам. Если их сорвать с
дерева, еще зеленые, и тотчас
пить, то сок прохладен; но когда орех полежит несколько дней, молоко согревается и густеет. В зрелом орехе оно образует внутри скорлупы твердую оболочку, как ядро наших простых орехов. Мы делали из ядра молоко, как из миндаля: оно жирно и приторно; так
пить нельзя; с чаем и кофе хорошо, как замена сливок.
Роскошь садится на инкрюстированном, золоченом кресле,
ест на золоте и на серебре; комфорт требует не золоченого, но мягкого, покойного кресла, хотя и не из редкого
дерева; для стола он довольствуется фаянсом или, много, фарфором.
При входе сидел претолстый китаец, одетый, как все они, в коленкоровую кофту, в синие шаровары, в туфлях с чрезвычайно высокой замшевой подошвой, так что на ней едва можно ходить, а побежать нет возможности. Голова, разумеется, полуобрита спереди, а сзади коса. Тут
был приказчик-англичанин и несколько китайцев. Толстяк и
был хозяин. Лавка похожа на магазины целого мира, с прибавлением китайских изделий, лакированных ларчиков, вееров, разных мелочей из слоновой кости, из пальмового
дерева, с резьбой и т. п.
Я думал, что исполнится наконец и эта моя мечта — увидеть необитаемый остров; но напрасно: и здесь живут люди, конечно всего человек тридцать разного рода Робинзонов, из беглых матросов и отставных пиратов, из которых один до сих пор носит на руке какие-то выжженные порохом знаки прежнего своего достоинства. Они разводят ям, сладкий картофель, таро, ананасы, арбузы. У них
есть свиньи, куры, утки. На другом острове они держат коров и быков, потому что на
Пиле скот портит
деревья.
Товарищи мои вооружились топорами, а я должен
был сесть на бревно (зато красного
дерева) и праздно смотреть, как они прорубали себе дорожку на холм.
Мы пошли вверх на холм. Крюднер срубил капустное
дерево, и мы съели впятером всю сердцевину из него. Дальше
было круто идти. Я не пошел: нога не совсем
была здорова, и я сел на обрубке, среди бананов и таро, растущего в земле, как морковь или репа. Прочитав, что сандвичане делают из него poп-poп, я спросил каначку, что это такое. Она тотчас повела меня в свою столовую и показала горшок с какою-то белою кашею, вроде тертого картофеля.
Савич далеко шел вперед и ломал
деревья, как медведь; слышен
был только треск по его следам.
Вечером зажгли огни под
деревьями; матросы группами теснились около них; в палатке
пили чай, оттуда слышались пение, крики. В песчаный берег яростно бил бурун: иногда подойдешь близко, заговоришься, вал хлестнет по ногам и бахромой рассыплется по песку. Вдали светлел от луны океан, точно ртуть, а в заливе, между скал, лежал густой мрак.
Мы входили немного с стесненным сердцем, по крайней мере я, с тяжелым чувством, с каким входят в тюрьму, хотя бы эта тюрьма
была обсажена
деревьями.
В Сингапуре и в Гонконге он смешивался с запахом чесноку и сандального
дерева и
был еще противнее; в Японии я три месяца его не чувствовал, а теперь вот опять!
Дом американского консула Каннингама, который в то же время и представитель здесь знаменитого американского торгового дома Россель и Ко, один из лучших в Шанхае. Постройка такого дома обходится ‹в› 50 тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с
деревьями. Широкая веранда опирается на красивую колоннаду. Летом, должно
быть, прохладно: солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде, под навесом балкона, стояла большая пушка, направленная на улицу.
Я прошел шестой, а все магазина не вижу, и раза два ходил взад и вперед, не подозревая, что одно широкое, осененное
деревьями крыльцо и
есть вход в магазин.
В одном месте нас остановил приятный запах: это
была мастерская изделий из камфарного
дерева.
Мы хотели купить сундуки из этого
дерева, но не
было возможности объясниться с китайцами.
«Да куда-нибудь, хоть налево!» Прямо перед нами
был узенький-преузенький переулочек, темный, грязный, откуда, как тараканы из щели, выходили китайцы, направо большой европейский каменный дом; настежь отворенные ворота вели на чистый двор, с
деревьями, к широкому чистому крыльцу.
Она
была очень ярко убрана: стены в ней, или, по-морскому, переборки, и двери
были красного
дерева, пол, или палуба, устлана ковром; на окнах красные и зеленые драпри.
Они уже тут не могли скрыть своего удовольствия или удивления и ахнули — так хороши
были ящики из дорогого красивого
дерева, с деревянной же мозаикой.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и
есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились — в саду не в саду и не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых
деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев
было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
В деревне забор
был сплошной: на стене, за стеной росли
деревья; из-за них выглядывали цветы.
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными
деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении,
было живое движение. Много народа толпилось, ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых
были дети за спиной или за пазухой.
Чаща не позволяла пробираться лесом: лианы сетью опутали
деревья, и иногда ни перешагнуть, ни прорвать их не
было никакой возможности.
Одно огромное
дерево было опутано лианами и походило на великана, который простирает руки вверх, как Лаокоон, стараясь освободиться от сетей, но напрасно.
Я побежал к речке, сунулся
было в двух местах, да чрез лес продраться нельзя: папоротники и толстые стволы красного
дерева стояли стеной, а лианы раскинуты, как сети.