Неточные совпадения
Я думал, судя по прежним слухам, что слово «
чай» у моряков
есть только аллегория, под которою надо разуметь пунш, и ожидал, что когда офицеры соберутся к столу, то начнется авральная работа за пуншем, загорится живой разговор, а с ним и носы, потом кончится дело объяснениями в дружбе, даже объятиями, — словом, исполнится вся программа оргии.
Он просыпается по будильнику. Умывшись посредством машинки и надев вымытое паром белье, он садится к столу, кладет ноги в назначенный для того ящик, обитый мехом, и готовит себе, с помощью пара же, в три секунды бифштекс или котлету и запивает
чаем, потом принимается за газету. Это тоже удобство — одолеть лист «Times» или «Herald»: иначе он
будет глух и нем целый день.
К
чаю уже надо
было положить на стол рейки, то
есть поперечные дощечки ребром, а то чашки, блюдечки, хлеб и прочее ползло то в одну, то в другую сторону.
«Что же вы
чай нейдете
пить?» — сказал он.
Говорят, это смесь черного и зеленого
чаев; но это еще не причина, чтоб он
был так дурен; прибавьте, что к
чаю подали вместо сахару песок, сахарный конечно, но все-таки песок, от которого мутный
чай стал еще мутнее.
«Вы, что ли, просили старуху Вельч и Каролину
чай пить вместе…» — «Нет, не я, а Посьет, — сказал он, — а что?» — «Да
чай готов, и Каролина ждет…» Я хотел обратиться к Посьету, чтоб убедить его идти, но его уже не
было.
Что у него ни спрашивали или что ни приказывали ему, он прежде всего отвечал смехом и обнаруживал ряд чистейших зубов. Этот смех в привычке негров. «Что ж,
будем ужинать, что ли?» — заметил кто-то. «Да я уж заказал», — отвечал барон. «Уже? — заметил Вейрих. — Что ж вы заказали?» — «Так, немного, безделицу: баранины, ветчины, курицу,
чай, масла, хлеб и сыр».
Это пародия на то, что мы
пьем у себя под именем
чая.
Мои товарищи вздумали все-таки идти гулять; я
было пошел с ними, но как надо
было идти ощупью, то мне скоро надоело это, и я вернулся на балкон допивать
чай.
Некоторым нужно
было что-то купить, и мы велели везти себя в европейский магазин; но собственно европейских магазинов нет: европейцы ведут оптовую торговлю, привозят и увозят грузы, а розничная торговля вся в руках китайцев. Лавка
была большая, в две комнаты: и чего-чего в ней не
было! Полотна, шелковые материи, сигары, духи, мыло, помада, наконец, китайские резные вещи,
чай и т. п.
«Ах! — слышатся восклицания, — скоро ли вырвемся отсюда!»
Пить хочется — а чего? вода теплая, отзывается
чаем.
Кстати о кокосах. Недолго они нравились нам. Если их сорвать с дерева, еще зеленые, и тотчас
пить, то сок прохладен; но когда орех полежит несколько дней, молоко согревается и густеет. В зрелом орехе оно образует внутри скорлупы твердую оболочку, как ядро наших простых орехов. Мы делали из ядра молоко, как из миндаля: оно жирно и приторно; так
пить нельзя; с
чаем и кофе хорошо, как замена сливок.
Фаддеев принес
было мне
чаю, но, несмотря на свою остойчивость, на пятках, задом помчался от меня прочь, оставляя следом по себе куски сахару, хлеба и черепки блюдечка.
Многие из нас и
чаю не
пили, не ужинали: все смотрели на берега и на их отражения в воде, на иллюминацию, на лодки, толкуя, предсказывая успех или неуспех дела, догадываясь о характере этого народа.
«Ну хорошо, скажите им, — приказал объявить адмирал, узнав, зачем они приехали, — что, пожалуй, они могут подать
чай, так как это их обычай; но чтоб о завтраке и помину не
было».
Вдруг из дверей явились, один за другим, двенадцать слуг, по числу гостей; каждый нес обеими руками чашку с
чаем, но без блюдечка. Подойдя к гостю, слуга ловко падал на колени, кланялся, ставил чашку на пол, за неимением столов и никакой мебели в комнатах, вставал, кланялся и уходил. Ужасно неловко
было тянуться со стула к полу в нашем платье. Я протягивал то одну, то другую руку и насилу достал.
Чай отличный, как желтый китайский. Он густ, крепок и ароматен, только без сахару.
Японцы приезжали от губернатора сказать, что он не может совсем снять лодок в проходе; это вчера, а сегодня, то
есть 29-го, объявили, что губернатор желал бы совсем закрыть проезд посредине, а открыть с боков, у берега, отведя по одной лодке. Адмирал приказал сказать, что если это сделают, так он велит своим шлюпкам отвести насильно лодки, которые осмелятся заставить собою средний проход к корвету. Переводчики, увидев, что с ними не шутят, тотчас убрались и
чаю не
пили.
Маленьких певчих
напоили тоже
чаем.
«Не может
быть: отчего же он такой черный?» Попробовал — в самом деле та же микстура, которую я, под видом
чая, принимал в Лондоне, потом в Капштате.
Здесь
есть всякий
чай, какой только родится в Китае.
Англичане хорошим
чаем, да просто
чаем (у них он один), называют особый сорт грубого черного или смесь его с зеленым, смесь очень наркотическую, которая дает себя чувствовать потребителю, язвит язык и небо во рту, как почти все, что англичане
едят и
пьют.
И от
чая требуют того же, чего от индийских сой и перцев, то
есть чего-то вроде яда.
Они клевещут еще на нас, что мы
пьем не
чай, а какие-то цветы, вроде жасминов.
Англичане
пьют свой черный
чай и знать не хотят, что
чай имеет свои белые цветы.
У нас употребление
чая составляет самостоятельную, необходимую потребность; у англичан, напротив, побочную, дополнение завтрака, почти как пищеварительную приправу; оттого им все равно, похож ли
чай на портер, на черепаший суп, лишь бы
был черен, густ, щипал язык и не походил ни на какой другой
чай.
Американцы
пьют один зеленый
чай, без всякой примеси.
Мы удивляемся этому варварскому вкусу, а англичане смеются, что мы
пьем, под названием
чая, какой-то приторный напиток.
Китайцы сами, я видел,
пьют простой, грубый
чай, то
есть простые китайцы, народ, а в Пекине, как мне сказывал отец Аввакум, порядочные люди
пьют только желтый
чай, разумеется без сахару.
Но я — русский человек и принадлежу к огромному числу потребителей, населяющих пространство от Кяхты до Финского залива, — я за пекое:
будем пить не с цветами, а цветочный
чай и подождем, пока англичане выработают свое чутье и вкус до способности наслаждаться
чаем pekoe flower, и притом заваривать, а не варить его, по своему обыкновению, как капусту.
Впрочем, всем другим нациям простительно не уметь наслаждаться хорошим
чаем: надо знать, что значит чашка
чаю, когда войдешь в трескучий, тридцатиградусный мороз в теплую комнату и сядешь около самовара, чтоб оценить достоинство
чая. С каким наслаждением
пили мы
чай, который привез нам в Нагасаки капитан Фуругельм! Ящик стоит 16 испанских талеров; в нем около 70 русских фунтов; и какой
чай! У нас он продается не менее 5 руб. сер. за фунт.
В шесть часов мы
были уже дома и сели за третий обед — с
чаем. Отличительным признаком этого обеда или «ужина», как упрямо называл его отец Аввакум,
было отсутствие супа и присутствие сосисок с перцем, или, лучше, перца с сосисками, — так
было его много положено.
Чай тоже, кажется, с перцем.
Есть мы, однако ж, не могли: только шкиперские желудки флегматически поглощали мяса через три часа после обеда.
Шанхай сам по себе ничтожное место по народонаселению; в нем всего (
было до осады) до трехсот тысяч жителей: это мало для китайского города, но он служил торговым предместьем этим городам и особенно провинциям, где родится лучший шелк и
чай — две самые важные статьи, которыми пока расплачивается Китай за бумажные, шерстяные и другие европейские и американские изделия.
Да, я забыл сказать, что за полчаса до назначенного времени приехал, как и в первый раз, старший после губернатора в городе чиновник сказать, что полномочные ожидают нас. За ним, по японскому обычаю, тянулся целый хвост баниосов и прочего всякого чина. Чиновник
выпил чашку
чаю, две рюмки cherry brandy (вишневой наливки) и уехал.
Нас попросили отдохнуть и
выпить чашку
чаю в ожидании, пока
будет готов обед. Ну, слава Богу! мы среди живых людей: здесь
едят. Японский обед! С какой жадностью читал я, бывало, описание чужих обедов, то
есть чужих народов, вникал во все мелочи, говорил, помните, и вам, как бы желал пообедать у китайцев, у японцев! И вот и эта мечта моя исполнилась. Я pique-assiette [блюдолиз, прихлебатель — фр.] от Лондона до Едо. Что
будет, как подадут, как сядут — все это занимало нас.
В «отдыхальне» подали
чай, на который просили обратить особенное внимание. Это толченый
чай самого высокого сорта: он родился на одной горе, о которой подробно говорит Кемпфер. Часть этого
чая идет собственно для употребления двора сиогуна и микадо, а часть, пониже сорт, для высших лиц. Его толкут в порошок, кладут в чашку с кипятком — и
чай готов.
Чай превосходный, крепкий и ароматический, но нам он показался не совсем вкусен, потому что
был без сахара. Мы, однако ж, превознесли его до небес.
После
чая подали трубки и табак, потом конфекты, опять в таких же чрезвычайно гладко обтесанных сосновых ящиках, у которых даже углы
были не составные, а цельные.
Наконец кончился обед. Все унесли и чрез пять минут подали
чай и конфекты в знакомых уже нам ящиках. Там
были подобия бамбуковых ветвей из леденца, лент, сердец, потом рыбы, этой альфы и омеги японского стола, от нищего до вельможи, далее какой-то тертый горошек с сахарным песком и рисовые конфекты.
20 января нашего стиля обещались опять
быть и сами полномочные, и
были. Приехав, они сказали, что ехали на фрегат с большим удовольствием. Им подали
чаю, потом адмирал стал говорить о делах.
Они зашевелились
было готовить нам
чай, но мы, чтоб не тревожить их, удалились.
После обеда наши уехали на берег
чай пить in’s Grune [на лоне природы — нем.]. Я прозевал, но зато из привезенной с английского корабля газеты узнал много новостей из Европы, особенно интересных для нас. Дела с Турцией завязались; Англия с Францией продолжают интриговать против нас. Вся Европа в трепетном ожидании…
Он объявил, что за полтора пиастра в сутки дает комнату со столом, то
есть с завтраком, обедом, ужином; что он содержит также и экипажи; что коляска и пара лошадей стоят в день два пиастра с половиной, а за полдня пиастр с четвертью; что завтракают у него в десять часов, обедают в четыре, а
чай пьют и ужинают в восемь.
Гостей угощали
чаем, мороженым и фруктами, которые
были, кажется, не без соли, как заметил я, потому что один из гостей доверчиво запустил зубы в мангу, но вдруг остановился и стал рассматривать плод, потом поглядывал на нас.
Гостей посадили за стол и стали потчевать
чаем, хлебом, сухарями и ромом. Потом завязалась с ними живая письменная беседа на китайском языке. Они так проворно писали, что глаза не
поспевали следить за кистью.
Вчера привезли остальную провизию и прощальные подарки от губернатора: зелень, живность и проч. Японцы
пили у адмирала
чай. Им показывали, как употребляют самовары, которых подарили им несколько.
Я подумывал, однако ж, как бы воротиться поскорее на фрегат: приготовлений к
чаю никаких еще не
было, а солнце уже закатывалось.
Остальная дорога до станции
была отличная. Мы у речки, на мшистой почве, в лесу, напились
чаю, потом ехали почти по шоссе, по прекрасной сосновой, березовой и еловой аллее. Встретили красивый каскад и груды причудливо разбросанных как будто взрывом зеленоватых камней.
Наши проводники залезли к нам погреться; мы дали им по стакану
чаю, хотели дать водки, но и у нас ее нет: она разбилась на Джукджуре, когда перевернулись две лошади, а может
быть, наша свита как-нибудь сама разбила ее…
Вина в самом деле пока в этой стороне нет — непьющие этому рады: все, поневоле, ведут себя хорошо, не разоряются. И мы рады, что наше вино вышло (разбилось на горе, говорят люди), только Петр Александрович жалобно по вечерам просит рюмку вина, жалуясь, что зябнет. Но без вина решительно лучше, нежели с ним: и люди наши трезвы,
пьют себе
чай, и, слава Богу, никто не болен, даже чуть ли не здоровее.
«Вы не накушаетесь ли
чаю здесь?» — «Может
быть, а что?» — «Так я коней-то излажу».
«Где же страшный, почти неодолимый путь?» — спрашиваете вы себя, проехавши тысячу двести верст: везде станции, лошади, в некоторых пунктах, как, например, на реке Мае, найдете свежее мясо, дичь, а молоко и овощи, то
есть капусту, морковь и т. п., везде; у агентов Американской компании
чай и сахар.