Неточные совпадения
Не лучше ли, когда порядочные люди называют
друг друга просто Семеном Семеновичем или Васильем Васильевичем, не одолжив
друг друга ни разу, разве ненарочно, случайно, не ожидая ничего один от
другого, живут десятки лет, не неся тяжеcти уз, которые несет одолженный перед одолжившим, и, наслаждаясь
друг другом, если можно, бессознательно, если нельзя,
то как можно менее заметно, как наслаждаются прекрасным небом, чудесным климатом в такой стране, где дает это природа без всякой платы, где этого нельзя
ни дать нарочно,
ни отнять?
О чае
ни тот,
ни другой не спросили
ни меня,
ни их: они поняли все.
Это род тайного совета губернатора, который, впрочем, сам не только не подчинен
ни тому,
ни другому советам, но он может даже пустить предложенный им закон в ход, хотя бы Законодательный совет и не одобрил его, и применять до утверждения английского колониального министра.
Никакие львы и носороги,
ни Абдель-Кадеры и Сандильи,
ни даже — что хуже
того и
другого — сама Сахара не помешают этому.
Ни тех,
ни других она терпеть не могла, как сказали нам хозяева.
По-французски он не знал
ни слова. Пришел зять его, молодой доктор, очень любезный и разговорчивый. Он говорил по-английски и по-немецки; ему отвечали и на
том и на
другом языке. Он изъявил, как и все почти встречавшиеся с нами иностранцы, удивление, что русские говорят на всех языках. Эту песню мы слышали везде. «Вы не русский, — сказали мы ему, — однако ж вот говорите же по-немецки, по-английски и по-голландски, да еще, вероятно, на каком-нибудь из здешних местных наречий».
На
другой день утром мы ушли, не видав
ни одного европейца, которых всего трое в Анжере. Мы плыли дальше по проливу между влажными, цветущими берегами Явы и Суматры. Местами, на гладком зеркале пролива, лежали, как корзинки с зеленью, маленькие островки, означенные только на морских картах под именем Двух братьев, Трех сестер. Кое-где были отдельно брошенные каменья, без имени, и
те обросли густою зеленью.
Представьте, что из шестидесяти тысяч жителей женщин только около семисот. Европеянок, жен, дочерей консулов и
других живущих по торговле лиц немного, и
те, как цветы севера, прячутся в тень, а китаянок и индианок еще меньше. Мы видели в предместьях несколько китайских противных старух; молодых почти
ни одной; но зато видели несколько молодых и довольно красивых индианок. Огромные золотые серьги, кольца, серебряные браслеты на руках и ногах бросались в глаза.
На
другой день, а может быть и дня через два после посещения переводчиков, приехали три или четыре лодки, украшенные флагами, флажками, значками, гербами и пиками — все атрибуты военных лодок, хотя на лодках были
те же голые гребцы и
ни одного солдата.
Но
тот ни на
другой,
ни на третий день не являлся, потом дал знать, что нездоров.
Ни одного цельного цвета, красного, желтого, зеленого: все смесь, нежные, смягченные тоны
того,
другого или третьего.
Сегодня мы ушли и вот качаемся теперь в Тихом океане; но если б и остались здесь, едва ли бы я собрался на берег. Одна природа да животная, хотя и своеобразная, жизнь, не наполнят человека, не поглотят внимания: остается большая пустота. Для
того даже, чтобы испытывать глубже новое, не похожее
ни на что свое, нужно, чтоб тут же рядом, для сравнения, была параллель
другой, развитой жизни.
Отель был единственное сборное место в Маниле для путешественников, купцов, шкиперов. Беспрестанно по комнатам проходят испанцы, американцы, французские офицеры, об одном эполете, и наши. Французы, по обыкновению, кланяются всем и каждому; англичане, по такому же обыкновению, стараются
ни на кого не смотреть; наши делают и
то и
другое, смотря по надобности, и в этом случае они лучше всех.
Как
ни привыкнешь к морю, а всякий раз, как надо сниматься с якоря, переживаешь минуту скуки: недели, иногда месяцы под парусами — не удовольствие, а необходимое зло. В продолжительном плавании и сны перестают сниться береговые.
То снится, что лежишь на окне каюты, на аршин от кипучей бездны, и любуешься узорами пены, а
другой бок судна поднялся сажени на три от воды;
то видишь в тумане какой-нибудь новый остров, хочется туда, да рифы мешают…
В них успело развиться и закоренеть индивидуальное и семейное начало и не дозрело до жизни общественной и государственной или если и созрело когда-нибудь,
то, может быть, затерялось в безграничном размножении народной массы, делающем невозможною —
ни государственную,
ни какую
другую централизацию.
«Однако подои корову», — вдруг,
ни с
того ни с сего, говорит один
другому русский якут: он русский родом, а по языку якут.
— И что? — допытывался я уже на
другой день на рейде, ибо там, за рифами, опять
ни к кому приступу не было: так все озабочены. Да почему-то и неловко было спрашивать, как бывает неловко заговаривать, где есть трудный больной в доме, о
том, выздоровеет он или умрет?
И только на
другой день, на берегу, вполне вникнул я в опасность положения, когда в разговорах об этом объяснилось, что между берегом и фрегатом, при этих огромных, как горы, волнах, сообщения на шлюпках быть не могло; что если б фрегат разбился о рифы,
то ни наши шлюпки — а их шесть-семь и большой баркас, —
ни шлюпки с
других наших судов не могли бы спасти и пятой части всей нашей команды.
Неточные совпадения
Городничий. Ну, уж вы — женщины! Все кончено, одного этого слова достаточно! Вам всё — финтирлюшки! Вдруг брякнут
ни из
того ни из
другого словцо. Вас посекут, да и только, а мужа и поминай как звали. Ты, душа моя, обращалась с ним так свободно, как будто с каким-нибудь Добчинским.
Я
ни от кого их не таю для
того, чтоб
другие в подобном положении нашлись меня умнее.
Стародум. От двора, мой
друг, выживают двумя манерами. Либо на тебя рассердятся, либо тебя рассердят. Я не стал дожидаться
ни того,
ни другого. Рассудил, что лучше вести жизнь у себя дома, нежели в чужой передней.
Скотинин. Ох, братец,
друг ты мой сердешный! Со мною чудеса творятся. Сестрица моя вывезла меня скоро-наскоро из моей деревни в свою, а коли так же проворно вывезет меня из своей деревни в мою,
то могу пред целым светом по чистой совести сказать: ездил я
ни по что, привез ничего.
Стародум. Как! А разве
тот счастлив, кто счастлив один? Знай, что, как бы он знатен
ни был, душа его прямого удовольствия не вкушает. Вообрази себе человека, который бы всю свою знатность устремил на
то только, чтоб ему одному было хорошо, который бы и достиг уже до
того, чтоб самому ему ничего желать не оставалось. Ведь тогда вся душа его занялась бы одним чувством, одною боязнию: рано или поздно сверзиться. Скажи ж, мой
друг, счастлив ли
тот, кому нечего желать, а лишь есть чего бояться?