Неточные совпадения
Гавани на Мадере нет, и рейд ее неудобен для судов, потому что нет глубины, или она, пожалуй, есть, и слишком большая, оттого и
не годится для якорной стоянки: недалеко от берега — 60 и 50 сажен; наконец, почти у самой
пристани, так что с судов разговаривать можно, — все еще пятнадцать сажен.
Здесь также нет
пристани, как и на Мадере, шлюпка
не подходит к берегу, а остается на песчаной мели, шагов за пятнадцать до сухого места.
Я никак
не мог вселить в него желания сыграть роль иностранца и барина, и все шествие наше до
пристани было постоянной дракой Фаддеева с кули за корзину.
Полудня еще
не было, когда мы вошли на
пристань и поспешно скрылись в слабую тень молодого сада.
Ехать было некуда, отыскивать ночью
пристани — темно, а держаться до утра под парусами —
не стоило.
Берег! берег! Наконец мы ступили на японскую землю. Мы вышли на каменную
пристань. Ну, берег
не очень занимательный: хоть и
не выходить!
Сегодня были японцы с ответом от губернатора, что если мы желаем, то можем стать на внутренний рейд, но
не очень близко к берегу, потому что будто бы помешаем движению японских лодок на
пристани.
Сегодня, 19-го, явились опять двое, и, между прочим, Ойе-Саброски, «с маленькой просьбой от губернатора, — сказали они, — завтра, 20-го, поедет князь Чикузен или Цикузен, от одной
пристани к другой в проливе, смотреть свои казармы и войска, так
не может ли корвет немного отодвинуться в сторону, потому что князя будут сопровождать до ста лодок, так им трудно будет проехать».
Я
не видал в Гонконге ни клочка обработанной земли, а везде срытые горы для улиц да для дорог, для
пристаней.
Переводчики объявили, что, может быть, губернатор
не позволит
пристать к борту, загородит своими лодками.
Японские лодки непременно хотели
пристать все вместе с нашими: можете себе представить, что из этого вышло. Одна лодка становилась поперек другой, и все стеснились так, что если б им поручили
не пустить нас на берег, то они лучше бы сделать
не могли того, как сделали теперь, чтоб пустить.
В другой раз к этому же консулу
пристал губернатор, зачем он снаряжает судно, да еще, кажется, с опиумом, в какой-то шестой порт, чуть ли
не в самый Пекин, когда открыто только пять? «А зачем, — возразил тот опять, — у острова Чусана, который
не открыт для европейцев, давно стоят английские корабли? Выгоните их, и я
не пошлю судно в Пекин». Губернатор знал, конечно, зачем стоят английские корабли у Чусана, и
не выгнал их. Так судно американское и пошло, куда хотело.
Там ни одна лодка
не может
пристать к скалам, и преступникам в известные сроки привозят провизию, а они на веревках втаскивают ее вверх.
Вообще весь рейд усеян мелями и рифами. Беда входить на него без хороших карт! а тут одна только карта и есть порядочная — Бичи. Через час катер наш, чуть-чуть задевая килем за каменья обмелевшей при отливе
пристани, уперся в глинистый берег. Мы выскочили из шлюпки и очутились — в саду
не в саду и
не в лесу, а в каком-то парке, под непроницаемым сводом отчасти знакомых и отчасти незнакомых деревьев и кустов. Из наших северных знакомцев было тут немного сосен, а то все новое, у нас невиданное.
Приставать в качку к борту — тоже задача. Шлюпку приподнимает чуть
не до борта, тут сейчас и пользуйтесь мгновением: прыгайте на трап, а прозевали, волна отступит и утащит опять в преисподнюю.
И с господами смех, — прибавил он, стараясь
не смеяться, — в буруны попали; как стали
приставать, шлюпку повернуло, всех вал и покрыл, все словно купались… да вон они!» — прибавил он, указывая в окно.
От тяжести акулы и от усилий ее освободиться железный крюк начал понемногу разгибаться, веревка затрещала. Еще одно усилие со стороны акулы — веревка
не выдержала бы, и акула унесла бы в море крюк, часть веревки и растерзанную челюсть. «Держи! держи! ташши скорее!» — раздавалось между тем у нас над головой. «Нет, постой ташшить! — кричали другие, — оборвется; давай конец!» (Конец — веревка, которую бросают с судна шлюпкам, когда
пристают и в других подобных случаях.)
Один из наших катеров
приставал к берегу: жители забегали, засуетились, как на Гамильтоне, и сделали такой же прием, то есть собрались толпой на берег с дубьем, чтоб
не пускать, и расступились, когда увидели у некоторых из наших ружья.
На одном берегу собралось множество народа; некоторые просили знаками наших
пристать, показывая какую-то бумагу, и когда они
пристали, то корейцы бумаги
не дали, а привели одного мужчину, положили его на землю и начали бить какой-то палкой в виде лопатки.
Зачем?» — «Станок (станция) близко:
не видно, где
пристать; там услышат, огонь зажгут».
«А вы куда изволите: однако в город?» — спросил он. «Да, в Якутск. Есть ли перевозчики и лодки?» — «Как
не быть! Куда девается? Вот перевозчики!» — сказал он, указывая на толпу якутов, которые стояли поодаль. «А лодки?» — спросил я, обращаясь к ним. «Якуты
не слышат по-русски», — перебил смотритель и спросил их по-якутски. Те зашевелились, некоторые пошли к берегу, и я за ними. У
пристани стояли четыре лодки. От юрты до Якутска считается девять верст: пять водой и четыре берегом.
Дотянув до конца острова, они сели опять и переправились, уж
не помню через который, узенький проток и
пристали к берегу, прямо к деревянной лесенке.
Прежде всего, даже легкое приткновение что-нибудь попортит в киле или в обшивке (у нашего фрегата действительно, как оказалось при осмотре в Портсмутском доке, оторвалось несколько листов медной обшивки, а без обшивки плавать нельзя, ибо-де к дереву
пристают во множестве морские инфузории и точат его), а главное: если бы задул свежий ветер и развел волнение, тогда фрегат
не сошел бы с мели, как я, по младенчеству своему в морском деле, полагал, а разбился бы в щепы!
Неточные совпадения
Частный
пристав. Антон Антонович, это коробка, а
не шляпа.
Аммос Федорович (в сторону).Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом! Вот уж кому
пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще
не генералы.
Все (
пристают к нему). Нет, вы
не только о собаках, вы и о столпотворении… Нет, Аммос Федорови,
не оставляйте нас, будьте отцом нашим!.. Нет, Аммос Федорович!
Солдат опять с прошением. // Вершками раны смерили // И оценили каждую // Чуть-чуть
не в медный грош. // Так мерил
пристав следственный // Побои на подравшихся // На рынке мужиках: // «Под правым глазом ссадина // Величиной с двугривенный, // В средине лба пробоина // В целковый. Итого: // На рубль пятнадцать с деньгою // Побоев…» Приравняем ли // К побоищу базарному // Войну под Севастополем, // Где лил солдатик кровь?
К дьячку с семинаристами //
Пристали: «Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (Ту песню —
не народную — // Впервые спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее
не пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» //
Не в шутку называл.)