Неточные совпадения
Теперь еще у меня пока нет ни ключа, ни догадок, ни даже воображения: все это подавлено рядом опытов,
более или менее трудных, новых, иногда
не совсем занимательных, вероятно, потому, что для многих из них нужен запас свежести взгляда и большей впечатлительности: в известные лета жизнь начинает отказывать человеку во многих приманках, на том основании, на
каком скупая мать отказывает в деньгах выделенному сыну.
Кажется, женщины в Англии — единственный предмет, который пощадило практическое направление. Они властвуют здесь и, если и бывают предметом спекуляций,
как, например, мистрис Домби, то
не более,
как в других местах.
Еще досаднее, что они носятся с своею гордостью
как курица с яйцом и кудахтают на весь мир о своих успехах; наконец, еще
более досадно, что они
не всегда разборчивы в средствах к приобретению прав на чужой почве, что берут, чуть можно, посредством английской промышленности и английской юстиции; а где это
не в ходу, так вспоминают средневековый фаустрехт — все это досадно из рук вон.
От одной прогулки все измучились, изнурились; никто
не был похож на себя: в поту, в пыли, с раскрасневшимися и загорелыми лицами; но все
как нельзя
более довольные: всякий видел что-нибудь замечательное.
Они, казалось, все
более и
более жались друг к другу; и когда подъедешь к ним вплоть, они смыкаются сплошной стеной,
как будто толпа богатырей, которые стеснились, чтоб дать отпор нападению и
не пускать сквозь.
Кафры,
не уступая им в пропорциональности членов, превышают их ростом. Это самое рослое племя — атлеты. Но лицом они
не так красивы,
как первые; у них лоб и виски плоские, скулы выдаются; лицо овальное, взгляд выразительный и смелый; они бледнее негров; цвет
более темно-шоколадный, нежели черный.
Я заглянул за борт: там целая флотилия лодок, нагруженных всякой всячиной, всего
более фруктами. Ананасы лежали грудами,
как у нас репа и картофель, — и
какие! Я
не думал, чтоб они достигали такой величины и красоты. Сейчас разрезал один и начал есть: сок тек по рукам, по тарелке, капал на пол. Хотел писать письмо к вам, но меня тянуло на палубу. Я покупал то раковину, то другую безделку, а
более вглядывался в эти новые для меня лица. Что за живописный народ индийцы и что за неживописный — китайцы!
Я
не пересказал и двадцатой доли всего, что тут было: меня,
как простого любителя, незнатока, занимал
более общий вид сада.
От островов Бонинсима до Японии —
не путешествие, а прогулка, особенно в августе: это лучшее время года в тех местах. Небо и море спорят друг с другом, кто лучше, кто тише, кто синее, — словом, кто
более понравится путешественнику. Мы в пять дней прошли 850 миль. Наше судно,
как старшее, давало сигналы другим трем и одно из них вело на буксире. Таща его на двух канатах, мы могли видеться с бывшими там товарищами; иногда перемолвим и слово, написанное на большой доске складными буквами.
Но если вспомнить, что делалось в эпоху младенчества наших старых государств,
как встречали всякую новизну, которой
не понимали, всякое открытие,
как жгли лекарей, преследовали физиков и астрономов, то едва ли японцы
не более своих просветителей заслуживают снисхождения в упрямом желании отделаться от иноземцев.
Они начали с того, что «так
как адмирал
не соглашается остаться, то губернатор
не решается удерживать его, но он предлагает ему на рассуждение одно обстоятельство, чтоб адмирал поступил сообразно этому, именно: губернатору известно наверное, что дней чрез десять, и никак
не более одиннадцати, а может быть и чрез семь, придет ответ, который почему-то замедлился в пути».
«Что это такое? — твердил я, удивляясь все
более и
более, — этак
не только Феокриту, поверишь и мадам Дезульер и Геснеру с их Меналками, Хлоями и Дафнами; недостает барашков на ленточках». А тут кстати,
как нарочно, наших баранов велено свезти на берег погулять, будто в дополнение к идиллии.
Наконец мы,
более или менее, видели четыре нации, составляющие почти весь крайний восток. С одними имели ежедневные и важные сношения, с другими познакомились поверхностно, у третьих были в гостях, на четвертых мимоходом взглянули. Все четыре народа принадлежат к одному семейству если
не по происхождению,
как уверяют некоторые, производя, например, японцев от курильцев, то по воспитанию, этому второму рождению, по культуре, потом по нравам, обычаям, отчасти языку, вере, одежде и т. д.
Еще слово о якутах. Г-н Геденштром (в книге своей «Отрывки о Сибири», С.-Петербург, 1830), между прочим, говорит, что «Якутская область — одна из тех немногих стран, где просвещение или расширение понятий человеческих (sic) (стр. 94)
более вредно, чем полезно. Житель сей пустыни (продолжает автор), сравнивая себя с другими мирожителями, понял бы свое бедственное состояние и
не нашел бы средств к его улучшению…» Вот
как думали еще некоторые двадцать пять лет назад!
Неточные совпадения
Аммос Федорович. Помилуйте,
как можно! и без того это такая честь… Конечно, слабыми моими силами, рвением и усердием к начальству… постараюсь заслужить… (Приподымается со стула, вытянувшись и руки по швам.)
Не смею
более беспокоить своим присутствием.
Не будет ли
какого приказанья?
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и,
как говорят, без царя в голове, — один из тех людей, которых в канцеляриях называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он
не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем
более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты, тем
более он выиграет. Одет по моде.
В то время
как глуповцы с тоскою перешептывались, припоминая, на ком из них
более накопилось недоимки, к сборщику незаметно подъехали столь известные обывателям градоначальнические дрожки.
Не успели обыватели оглянуться,
как из экипажа выскочил Байбаков, а следом за ним в виду всей толпы очутился точь-в-точь такой же градоначальник,
как и тот, который за минуту перед тем был привезен в телеге исправником! Глуповцы так и остолбенели.
Разговор этот происходил утром в праздничный день, а в полдень вывели Ионку на базар и, дабы сделать вид его
более омерзительным, надели на него сарафан (так
как в числе последователей Козырева учения было много женщин), а на груди привесили дощечку с надписью: бабник и прелюбодей. В довершение всего квартальные приглашали торговых людей плевать на преступника, что и исполнялось. К вечеру Ионки
не стало.
Возвратившись домой, Грустилов целую ночь плакал. Воображение его рисовало греховную бездну, на дне которой метались черти. Были тут и кокотки, и кокодессы, и даже тетерева — и всё огненные. Один из чертей вылез из бездны и поднес ему любимое его кушанье, но едва он прикоснулся к нему устами,
как по комнате распространился смрад. Но что всего
более ужасало его — так это горькая уверенность, что
не один он погряз, но в лице его погряз и весь Глупов.