«Полегче! легче!» — слышится голос, телега спускается с кручи: внизу плотина широкая и широкий ясный пруд, сияющий, как медное
дно, перед солнцем; деревня, избы рассыпались
на косогоре; как звезда, блестит в стороне крест сельской церкви; болтовня мужиков и невыносимый аппетит в
желудке…
— Стоит только предупредить, что
желудок мой такого-то кушанья не выносит, чтоб оно
на другой же
день и явилось, — вырвалось у него в досаде.
Ребенок, целый
день мокрый и грязный, лежал у нее
на руках, отравляясь соской, и стонал от холода, голода и постоянных болей в
желудке, вызывая участие у прохожих к «бедной матери несчастного сироты».
Те, которые не имели семейств, месячины не получали, а по обыкновению лакедемонян пировали вместе
на господском дворе, употребляя для соблюдения
желудка в мясоед пустые шти, а в посты и постные
дни хлеб с квасом.
Но нередкий в справедливом негодовании своем скажет нам: тот, кто рачит о устройстве твоих чертогов, тот, кто их нагревает, тот, кто огненную пряность полуденных растений сочетает с хладною вязкостию северных туков для услаждения расслабленного твоего
желудка и оцепенелого твоего вкуса; тот, кто воспеняет в сосуде твоем сладкий сок африканского винограда; тот, кто умащает окружие твоей колесницы, кормит и напояет коней твоих; тот, кто во имя твое кровавую битву ведет со зверями дубравными и птицами небесными, — все сии тунеядцы, все сии лелеятели, как и многие другие, твоея надменности высятся надо мною: над источившим потоки кровей
на ратном поле, над потерявшим нужнейшие члены тела моего, защищая грады твои и чертоги, в них же сокрытая твоя робость завесою величавости мужеством казалася; над провождающим
дни веселий, юности и утех во сбережении малейшия полушки, да облегчится, елико то возможно, общее бремя налогов; над не рачившим о имении своем, трудяся деннонощно в снискании средств к достижению блаженств общественных; над попирающим родством, приязнь, союз сердца и крови, вещая правду
на суде во имя твое, да возлюблен будеши.