Неточные совпадения
Я
ходил на пристань, всегда кипящую
народом и суетой. Здесь идут по длинной, далеко уходящей в море насыпи рельсы, по которым возят тяжести до лодок. Тут толпится всегда множество матросов разных наций, шкиперов и просто городских зевак.
Тут же, на плотине, застал я множество всякого цветного
народа, особенно мальчишек, ловивших удочками рыбу. Ее так много, что не
проходит минуты, чтоб кто-нибудь не вытащил.
Мы не верили глазам, глядя на тесную кучу серых, невзрачных, одноэтажных домов. Налево, где я предполагал продолжение города, ничего не было: пустой берег, маленькие деревушки да отдельные, вероятно рыбачьи, хижины. По мысам, которыми замыкается пролив, все те же дрянные батареи да какие-то низенькие и длинные здания, вроде казарм. К берегам жмутся неуклюжие большие лодки. И все завешено: и домы, и лодки, и улицы, а
народ, которому бы очень не мешало завеситься,
ходит уж чересчур нараспашку.
Оттуда мы вышли в слободку, окружающую док, и по узенькой улице, наполненной лавчонками, дымящимися харчевнями, толпящимся, продающим, покупающим
народом, вышли на речку,
прошли чрез съестной рынок, кое-где останавливаясь. Видели какие-то неизвестные нам фрукты или овощи, темные, сухие, немного похожие видом на каштаны, но с рожками. Отец Аввакум указал еще на орехи, называя их «водяными грушами».
Там то же почти, что и в Чуди: длинные, загороженные каменными, массивными заборами улицы с густыми, прекрасными деревьями: так что идешь по аллеям. У ворот домов стоят жители. Они, кажется, немного перестали бояться нас, видя, что мы ничего худого им не делаем. В городе, при таком большом народонаселении, было живое движение. Много
народа толпилось,
ходило взад и вперед; носили тяжести, и довольно большие, особенно женщины. У некоторых были дети за спиной или за пазухой.
Они усердно утешали нас тем, что теперь время сьесты, — все спят, оттого никто по улицам, кроме простого
народа, не
ходит, а простой
народ ни по-французски, ни по-английски не говорит, но зато говорит по-испански, по-китайски и по-португальски, что, перед сьестой и после сьесты, по улицам, кроме простого
народа, опять-таки никто не
ходит, а непростой
народ все ездит в экипажах и говорит только по-испански.
Мы промчались по предместью, теперь уже наполненному толпами
народа, большею частию тагалами и китайцами, отчасти также метисами: весь этот люд шел на работу или с работы; другие, казалось, просто обрадовались наступавшей прохладе и вышли из домов гулять,
ходили по лавкам, стояли толпами и разговаривали.
Авигдора, этого О'Коннеля Пальоне (так называется сухая река, текущая в Ницце), посадили в тюрьму, ночью ходили патрули, и
народ ходил, те и другие пели песни, и притом одни и те же, — вот и все. Нужно ли говорить, что ни я, ни кто другой из иностранцев не участвовал в этом семейном деле тарифов и таможен. Тем не менее интендант указал на несколько человек из рефюжье как на зачинщиков, и в том числе на меня. Министерство, желая показать пример целебной строгости, велело меня прогнать вместе с другими.
Это последнее обстоятельство объяснялось тем, что в
народе прошел зловещий слух: паны взяли верх у царя, и никакой опять свободы не будет. Мужиков сгоняют в город и будут расстреливать из пушек… В панских кругах, наоборот, говорили, что неосторожно в такое время собирать в город такую массу народа. Толковали об этом накануне торжества и у нас. Отец по обыкновению махал рукой: «Толкуй больной с подлекарем!»
Он долго не впускал меня к себе, а впустивши, распространился на тему о том, что теперь много всякого
народу ходит, — впусти, так, чего доброго, ограбят и т. д.
Неточные совпадения
Я сам уж в той губернии // Давненько не бывал, // А про Ермилу слыхивал, //
Народ им не бахвалится, //
Сходите вы к нему.
Важная барыня! гордая барыня! //
Ходит, змеею шипит; // «Пусто вам! пусто вам! пусто вам!» — // Русской деревне кричит; // В рожу крестьянину фыркает, // Давит, увечит, кувыркает, // Скоро весь русский
народ // Чище метлы подметет.
Пройдя первую проходную залу с ширмами и направо перегороженную комнату, где сидит фруктовщик, Левин, перегнав медленно шедшего старика, вошел в шумевшую
народом столовую.
Кроме того, хотя он долго жил в самых близких отношениях к мужикам как хозяин и посредник, а главное, как советчик (мужики верили ему и
ходили верст за сорок к нему советоваться), он не имел никакого определенного суждения о
народе, и на вопрос, знает ли он
народ, был бы в таком же затруднении ответить, как на вопрос, любит ли он
народ.
Под окном, в толпе
народа, стоял Грушницкий, прижав лицо к стеклу и не спуская глаз с своей богини; она,
проходя мимо, едва приметно кивнула ему головой.