По-японски их зовут гокейнсы. Они старшие в городе, после губернатора и секретарей его, лица. Их повели на ют, куда принесли стулья; гокейнсы сели, а прочие отказались сесть, почтительно указывая на них. Подали чай, конфект, сухарей и сладких пирожков. Они выпили чай, покурили, отведали конфект и по одной завернули в свои бумажки, чтоб взять с собой; даже спрятали за пазуху по
кусочку хлеба и сухаря. Наливку пили с удовольствием.
— А? Что? Чай?.. Пожалуй… — Раскольников глотнул из стакана, положил в рот
кусочек хлеба и вдруг, посмотрев на Заметова, казалось, все припомнил и как будто встряхнулся: лицо его приняло в ту же минуту первоначальное насмешливое выражение. Он продолжал пить чай.
И чиста она была на руку: ничего не стащит, не спрячет, не присвоит, не корыстна и не жадна: не съест тихонько. Даже немного ела, все на ходу; моет посуду и съест что-нибудь с собранных с господского стола тарелок, какой-нибудь огурец, или хлебнет стоя щей ложки две, отщипнет
кусочек хлеба и уж опять бежит.
Предварительно опросив детей об их именах, священник, осторожно зачерпывая ложечкой из чашки, совал глубоко в рот каждому из детей поочередно по
кусочку хлеба в вине, а дьячок тут же, отирая рты детям, веселым голосом пел песню о том, что дети едят тело Бога и пьют Его кровь.
Неточные совпадения
— Здоровенная будет у нас революция, Клим Иванович. Вот — начались рабочие стачки против войны — знаешь? Кушать трудно стало, весь
хлеб армии скормили. Ох, все это кончится тем, что устроят европейцы мир промежду себя за наш счет, разрежут Русь на
кусочки и начнут глодать с ее костей мясо.
— В
кусочки, да! Хлебушка у них — ни поесть, ни посеять. А в магазее
хлеб есть, лежит. Просили они на посев — не вышло, отказали им. Вот они и решили самосильно взять
хлеб силою бунта, значит. Они еще в среду хотели дело это сделать, да приехал земской, напугал. К тому же и день будний, не соберешь весь-то народ, а сегодня — воскресенье.
Он молчал, она подала ему чашку и подвинула
хлеб. А сама начала ложечкой пить кофе, кладя иногда на ложку маленькие
кусочки мякиша.
Никому в голову не приходило, что те священники, которые воображают себе, что в виде
хлеба и вина они едят тело и пьют кровь Христа, действительно едят тело и пьют кровь его, но не в
кусочках и в вине, а тем, что не только соблазняют тех «малых сих», с которыми Христос отожествлял себя, но и лишают их величайшего блага и подвергают жесточайшим мучениям, скрывая от людей то возвещение блага, которое он принес им.
Он верил не в то, что из
хлеба сделалось тело, что полезно для души произносить много слов или что он съел действительно
кусочек Бога, — в это нельзя верить, — а верил в то, что надо верить в эту веру.