Неточные совпадения
Из этого видно,
что у всех,
кто не бывал на море, были еще в памяти старые романы Купера или рассказы Мариета о море и моряках, о капитанах, которые чуть не сажали на цепь пассажиров, могли жечь и вешать подчиненных, о кораблекрушениях, землетрясениях.
Экспедиция в Японию — не иголка: ее не спрячешь, не потеряешь. Трудно теперь съездить и в Италию, без ведома публики, тому,
кто раз брался за перо. А тут предстоит объехать весь мир и рассказать об этом так, чтоб слушали рассказ без скуки, без нетерпения. Но как и
что рассказывать и описывать? Это одно и то же,
что спросить, с какою физиономией явиться в общество?
«
Кто, за
что?» — «Терентьев, черт эдакой! увидал, сволочь!
Пожалуй, без приготовления, да еще без воображения, без наблюдательности, без идеи, путешествие, конечно, только забава. Но счастлив,
кто может и забавляться такою благородною забавой, в которой нехотя чему-нибудь да научишься! Вот Regent-street, Oxford-street, Trafalgar-place — не живые ли это черты чужой физиономии, на которой движется современная жизнь, и не звучит ли в именах память прошедшего, повествуя на каждом шагу, как слагалась эта жизнь?
Что в этой жизни схожего и
что несхожего с нашей?..
Воля ваша, как
кто ни расположен только забавляться, а, бродя в чужом городе и народе, не сможет отделаться от этих вопросов и закрыть глаза на то,
чего не видал у себя.
— Ну,
что еще? — спрашивает барин. Но в это время раздался стук на мосту. Барин поглядел в окно. «Кто-то едет?» — сказал он, и приказчик взглянул. «Иван Петрович, — говорит приказчик, — в двух колясках».
Этому чиновнику посылают еще сто рублей деньгами к Пасхе, столько-то раздать у себя в деревне старым слугам, живущим на пенсии, а их много, да мужичкам, которые то ноги отморозили, ездивши по дрова, то обгорели, суша хлеб в овине,
кого в дугу согнуло от какой-то лихой болести, так
что спины не разогнет, у другого темная вода закрыла глаза.
Вечером я лежал на кушетке у самой стены, а напротив была софа, устроенная кругом бизань-мачты, которая проходила через каюту вниз. Вдруг поддало, то есть шальной или, пожалуй, девятый вал ударил в корму. Все ухватились
кто за
что мог. Я, прежде нежели подумал об этой предосторожности, вдруг почувствовал,
что кушетка отделилась от стены, а я отделяюсь от кушетки.
«Паисов,
что ли?» — «Паисов?» — «Да говори скорей, еще
кто?» — спросил опять рассыльный.
«Боже мой!
кто это выдумал путешествия? — невольно с горестью воскликнул я, — едешь четвертый месяц, только и видишь серое небо и качку!» Кто-то засмеялся. «Ах, это вы!» — сказал я, увидя,
что в каюте стоит, держась рукой за потолок, самый высокий из моих товарищей, К. И. Лосев. «Да право! — продолжал я, — где же это синее море, голубое небо да теплота, птицы какие-то да рыбы, которых, говорят, видно на самом дне?» На ропот мой как тут явился и дед.
Кто-то из нас, опытный в деле запахов, решил,
что пахнет гелиотропом.
Хотя наш плавучий мир довольно велик, средств незаметно проводить время было у нас много, но все плавать да плавать! Сорок дней с лишком не видали мы берега. Самые бывалые и терпеливые из нас с гримасой смотрели на море, думая про себя: скоро ли что-нибудь другое? Друг на друга почти не глядели, перестали заниматься, читать. Всякий знал,
что подадут к обеду, в котором часу тот или другой ляжет спать, даже нехотя заметишь, у
кого сапог разорвался или панталоны выпачкались в смоле.
Ричард метался как угорелый и отлично успевал подавать вовремя всякому,
чего кто требовал.
Гористая и лесистая местность Рыбной реки и нынешней провинции Альбани способствовала грабежу и манила их селиться в этих местах. Здесь возникли первые неприязненные стычки с дикими, вовлекшие потом белых и черных в нескончаемую доселе вражду. Всякий,
кто читал прежние известия о голландской колонии, конечно помнит,
что они были наполнены бесчисленными эпизодами о схватках поселенцев с двумя неприятелями: кафрами и дикими зверями, которые нападали с одной целью: похищать скот.
«
Кто же здесь живет,
чем занимается?» — думали мы, глядя на все кругом.
— «
Что они делают,
чем их занимают?» — «А дорогу-то, по которой вы едете, — сказал мистер Бен, —
кто ж делает, как не они?
Он с умилением смотрел на каждого из нас, не различая, с
кем уж он виделся, с
кем нет, вздыхал, жалел,
что уехал из России, просил взять его с собой, а под конец обеда, выпив несколько рюмок вина, совсем ослабел, плакал, говорил смесью разных языков, примешивая беспрестанно карашо, карашо.
Вдруг люди все бросились бежать от камней в разные стороны и каждый присел неподалеку,
кто за пень,
кто за камень, и смотрели оттуда,
что будет.
«
Что это,
кого там?» — подумал я.
«
Кто бы это был?» — спрашивал я, не зная,
что подумать об этом явлении.
Встречаешь европейца и видишь,
что он приехал сюда на самое короткое время, для крайней надобности; даже у того,
кто живет тут лет десять, написано на лице: «Только крайность заставляет меня томиться здесь, а то вот при первой возможности уеду».
Купец этот пригласил нас к себе, не назначив,
кого именно, в каком числе, а просто сказал,
что ожидает к себе в четыре часа, и просил заехать к нему в лавку, откуда вместе и поехать.
— Да
кто его знает,
что такое, ваше высокоблагородие! Вон спина-то какая! — говорил он, поворачивая немного спину ко мне.
В бумаге еще правительство, на французском, английском и голландском языках, просило остановиться у так называемых Ковальских ворот, на первом рейде, и не ходить далее, в избежание больших неприятностей, прибавлено в бумаге, без объяснения, каких и для
кого. Надо думать,
что для губернаторского брюха.
Кто-то из путешественников рассказывает,
что здесь в круг воспитания молодых людей входило, между прочим, искусство ловко, сразу распарывать себе брюхо.
Правительство знает это, но, по крайней памяти, боится,
что христианская вера вредна для их законов и властей. Пусть бы оно решило теперь,
что это вздор и
что необходимо опять сдружиться с чужестранцами. Да как?
Кто начнет и предложит? Члены верховного совета? — Сиогун велит им распороть себе брюхо. Сиогун? — Верховный совет предложит ему уступить место другому. Микадо не предложит, а если бы и вздумал, так сиогун не сошьет ему нового халата и даст два дня сряду обедать на одной и той же посуде.
Кто-то из переводчиков проговорился нам,
что, в приезд Резанова, в их верховном совете только двое, из семи или осьми членов, подали голос в пользу сношений с европейцами, а теперь только два голоса говорят против этого.
В отдыхальне, как мы прозвали комнату, в которую нас повели и через которую мы проходили, уже не было никого: сидящие фигуры убрались вон. Там стояли привезенные с нами кресло и четыре стула. Мы тотчас же и расположились на них. А
кому недостало, те присутствовали тут же, стоя. Нечего и говорить,
что я пришел в отдыхальню без башмаков: они остались в приемной зале, куда я должен был сходить за ними. Наконец я положил их в шляпу, и дело там и осталось.
Адмирал не может видеть праздного человека; чуть увидит кого-нибудь без дела, сейчас что-нибудь и предложит: то бумагу написать, а казалось, можно бы morgen, morgen, nur nicht heute,
кому посоветует прочесть какую-нибудь книгу; сам даже возьмет на себя труд выбрать ее в своей библиотеке и укажет,
что прочесть или перевести из нее.
Спросили, когда будут полномочные. «Из Едо… не получено… об этом». Ну пошел свое! Хагивари и Саброски начали делать нам знаки, показывая на бумагу,
что вот какое чудо случилось: только заговорили о ней, и она и пришла! Тут уже никто не выдержал, и они сами, и все мы стали смеяться. Бумага писана была от президента горочью Абе-Исен-о-ками-сама к обоим губернаторам о том,
что едут полномочные, но
кто именно, когда они едут, выехали ли, в дороге ли — об этом ни слова.
Но до сих пор все его усилия напрасны, европейцы сохраняют строгий нейтралитет, несмотря на то,
что он предлагает каждому европейцу по двадцати, кажется, долларов в сутки, если
кто пойдет к нему на службу.
Я думал,
что это обыкновенная уличная сцена, ссора какая-нибудь, но тут случился англичанин, который растолковал мне,
что империалисты хватают всякого,
кто оплошает, и в качестве мятежника ведут в лагерь, повязав ему что-нибудь красное на голову как признак возмущения.
Мы очень разнообразили время в своем клубе: один писал, другой читал,
кто рассказывал,
кто молча курил и слушал, но все жались к камину, потому
что как ни красиво было небо, как ни ясны ночи, а зима давала себя чувствовать, особенно в здешних домах.
Стол был заставлен блюдами. «
Кому есть всю эту массу мяс, птиц, рыб?» — вот вопрос, который представится каждому неангличанину и неамериканцу. Но надо знать,
что в Англии и в Соединенных Штатах для слуг особенного стола не готовится; они едят то же самое,
что и господа, оттого нечего удивляться,
что чуть не целые быки и бараны подаются на стол.
Я смотрю на него,
что он такое говорит. Я попался: он не англичанин, я в гостях у американцев, а хвалю англичан. Сидевший напротив меня барон Крюднер закашлялся своим смехом. Но
кто ж их разберет: говорят, молятся, едят одинаково и одинаково ненавидят друг друга!
В Японии, напротив, еще до сих пор скоро дела не делаются и не любят даже тех,
кто имеет эту слабость. От наших судов до Нагасаки три добрые четверти часа езды. Японцы часто к нам ездят: ну
что бы пригласить нас стать у города, чтоб самим не терять по-пустому время на переезды? Нельзя. Почему? Надо спросить у верховного совета, верховный совет спросит у сиогуна, а тот пошлет к микадо.
«В доказательство того,
что все поданное употребляется в пищу, — сказал старик, — мы начнем первые. Не угодно ли открыть чашки и кушать,
что кому понравится?»
Оно тем более замечательно,
что подарок сделан, конечно, с согласия и даже по повелению правительства, без воли которого ни один японец,
кто бы он ни был, ни принять, ни дать ничего не смеет.
На другой день, 5-го января, рано утром, приехали переводчики спросить о числе гостей, и когда сказали,
что будет немного, они просили пригласить побольше, по крайней мере хоть всех старших офицеров. Они сказали,
что настоящий, торжественный прием назначен именно в этот день и
что будет большой обед. Как нейти на большой обед? Многие,
кто не хотел ехать, поехали.
Но адмирал отказал, заметив,
что такие предметы можно дарить только тем, с
кем находишься в самых дружеских и постоянных сношениях.
— Как же! Чтоб наблюдать, куда вы пойдете,
что будете делать, замечать,
кто к вам подойдет, станет разговаривать, чтоб потом расправиться с тем по-своему…
Да у
кого они переняли? — хотел было я спросить, но вспомнил,
что есть у
кого перенять: они просвещение заимствуют из Китая, а там, на базаре, я видел непроходимую кучу народа, толпившегося около другой кучи сидевших на полу игроков, которые кидали, помнится, кости.
Кого и
чего нет теперь в Сан-Франциско?
«Так
что ж,
что «fonda»? веди нас в отель!» — кричали мы,
кто по-французски,
кто по-английски.
Она тонка и гладка, как лист атласной почтовой бумаги, — на голове не слыхать — и плотна, солнце не пропекает через нее; между тем ее ни на
ком не увидишь, кроме тагалов да ремесленников, потому
что шляпы эти — свое, туземное изделье и стоит всего доллар, много полтора.
Мы помчались вдаль, но места были так хороши,
что спутник мой остановил кучера и как-то ухитрился растолковать ему,
что мы не держали ни с
кем пари объехать окрестности как можно скорее, а хотим гулять.
Хотел ли он подарка себе или
кому другому — не похоже, кажется; но он говорил о злоупотреблениях да тут же кстати и о строгости. Между прочим, смысл одной фразы был тот,
что официально, обыкновенным путем, через начальство, трудно сделать что-нибудь,
что надо «просто прийти», так все и получишь за ту же самую цену. «Je vous parle franchement, vous comprenez?» — заключил он.
Корейцы увидели образ Спасителя в каюте; и когда, на вопрос их: «
Кто это», успели кое-как отвечать им, они встали с мест своих и начали низко и благоговейно кланяться образу. Между тем набралось на фрегат около ста человек корейцев, так
что принуждены были больше не пускать. Долго просидели они и наконец уехали.
Я выше сказал,
что они моральную сторону заняли у китайцев; не знаю,
кто дал им вещественную.
Кто знает что-нибудь о Корее? Только одни китайцы занимаются отчасти ею, то есть берут с нее годичную дань, да еще японцы ведут небольшую торговлю с нею; а между тем посмотрите,
что отец Иакинф рассказывает во 2-й части статистического описания Манчжурии, Монголии и проч. об этой земле, занимающей 8° по меридиану.