Неточные совпадения
Бывало, не заснешь, если в комнату ворвется большая муха
и с буйным жужжаньем носится, толкаясь в потолок
и в окна, или заскребет мышонок в углу; бежишь от окна, если от него дует, бранишь дорогу, когда в ней есть ухабы, откажешься ехать на вечер в
конец города под предлогом «далеко ехать», боишься пропустить урочный час лечь спать; жалуешься, если от супа пахнет дымом, или жаркое перегорело, или вода не блестит, как хрусталь…
И теперь еще, при
конце плавания, я помню то тяжелое впечатление, от которого сжалось сердце, когда я в первый раз вглядывался в принадлежности судна, заглянул в трюм, в темные закоулки, как мышиные норки, куда едва доходит бледный луч света чрез толстое в ладонь стекло.
Посмотрите на постановку
и уборку парусов вблизи, на сложность механизма, на эту сеть снастей, канатов, веревок,
концов и веревочек, из которых каждая отправляет свое особенное назначение
и есть необходимое звено в общей цепи; взгляните на число рук, приводящих их в движение.
Трюм постоянно наполнялся водой,
и если б мы остались тут, то, вероятно, к
концу дня увидели бы, как оно погрузится на дно.
Видите ли, сколько времени нужно
и безнадежному судну, чтобы потонуть… к
концу дня!
Иногда на другом
конце заведут стороной, вполголоса, разговор, что вот зелень не свежа, да
и дорога, что кто-нибудь будто был на берегу
и видел лучше, дешевле.
Только по итогам сделаешь вывод, что Лондон — первая столица в мире, когда сочтешь, сколько громадных капиталов обращается в день или год, какой страшный совершается прилив
и отлив иностранцев в этом океане народонаселения, как здесь сходятся покрывающие всю Англию железные дороги, как по улицам из
конца в
конец города снуют десятки тысяч экипажей.
И вот к
концу года выходит вовсе не тот счет в деньгах, какой он прикинул в уме, ходя по полям, когда хлеб был еще на корню…
Благодарностям не было
конца. Все вышли меня провожать,
и хозяин,
и женщины, награждая разными льстивыми эпитетами.
Одна предлинная, довольно отлогая, с углублением в средине, с возвышенностями по
концам; другая высокая, ровная
и одинаково широкая
и в основании,
и наверху.
Мы в
конце одной улицы заметили темную аллею
и поворотили туда.
Там явились все только наши да еще служащий в Ост-Индии английский военный доктор Whetherhead. На столе стояло более десяти покрытых серебряных блюд, по обычаю англичан,
и чего тут не было! Я сел на
конце; передо мной поставили суп,
и мне пришлось хозяйничать.
Улицы так длинны, что
конца нет: версты две
и более.
Мы дошли до
конца улицы
и уперлись в довольно большую протестантскую церковь с оградой.
В
конце этой террасы, при спуске с горы, близ выезда из местечка, мы вдруг остановились у самого кокетливого домика
и спешили скрыться от жары в отворенные настежь двери, куда манили сумрак
и прохлада.
Показались огни,
и мы уже свободно мчались по широкой, бесконечной улице, с низенькими домами по обеим сторонам,
и остановились у ярко освещенного отеля, в
конце города.
В
конце улицы стоял большой двухэтажный, очень красивый дом с высоким крыльцом
и закрытыми жалюзи.
Долго мне будут сниться широкие сени, с прекрасной «картинкой», крыльцо с виноградными лозами, длинный стол с собеседниками со всех
концов мира, с гримасами Ричарда; долго будет чудиться
и «yes»,
и беготня Алисы по лестницам,
и крикун-англичанин,
и мое окно, у которого я любил работать, глядя на серые уступы
и зеленые скаты Столовой горы
и Чертова пика. Особенно еще как вспомнишь, что впереди море, море
и море!
И этому долго не будет
конца.
Карету в один
конец, поближе, нанимают за полдоллара, подальше — за доллар,
и на целый день — тоже доллар.
Мы с бароном делали наблюдения над всеми сидевшими за столом лицами, которые стеклись с разных
концов мира «для стяжаний»,
и тихонько сообщали друг другу свои замечания.
За обедом был, между прочим, суп из черепахи; но после того супа, который я ел в Лондоне, этого нельзя было есть. Там умеют готовить, а тут наш Карпов как-то не так зарезал черепаху, не выдержал мяса,
и оно вышло жестко
и грубо. Подавали уток; но утки значительно похудели на фрегате. Зато крику, шуму, веселья было без
конца! Я был подавлен, уничтожен зноем. А товарищи мои пили за обедом херес, портвейн, как будто были в Петербурге!
Только в ранней молодости
и можно пить безнаказанно вино в такой бане. Я, не дождавшись
конца обеда, ушел скорее в другую палатку, чтоб не заняли места,
и глубоко заснул.
в
конце 1853
и в начале 1854 годов
Что за заливцы, уголки, приюты прохлады
и лени, образуют узор берегов в проливе! Вон там идет глубоко в холм ущелье, темное, как коридор, лесистое
и такое узкое, что, кажется, ежеминутно грозит раздавить далеко запрятавшуюся туда деревеньку. Тут маленькая, обстановленная деревьями бухта, сонное затишье, где всегда темно
и прохладно, где самый сильный ветер чуть-чуть рябит волны; там беспечно отдыхает вытащенная на берег лодка, уткнувшись одним
концом в воду, другим в песок.
После этого вдруг раздался крикливый, жесткий, как карканье вороны, голос Кичибе: он по-голландски передал содержание бумаги нам. Смеяться он не смел, но втягивал воздух в себя; гримасам
и всхлипываньям не было
конца.
Волнение небольшое, но злое, постоянное: как будто человек сердится, бранится горячо
и гневу его долго не предвидится
конца.
Там не знаешь, что делается на другом
конце, по нескольку дней с иным
и не увидишься; во всем порядок, чистота.
Под
конец обеда, в котором не участвовал, он совсем охрип
и осовел.
Вообще не скрывал, что он вырос,
и под
конец переговоров вел себя гораздо хуже, нежели в начале.
Едва они отъехали сажен десять от фрегата, как вдруг на
концах всех рей показались сначала искры, потом затеплились огоньки, пока слабо, потом внезапно весь фрегат будто вспыхнул,
и окрестность далеко озарилась фантастическим заревом бенгальских огней.
Все открывшееся перед нами пространство, с лесами
и горами, было облито горячим блеском солнца; кое-где в полях работали люди, рассаживали рис или собирали картофель, капусту
и проч. Над всем этим покоился такой колорит мира, кротости, сладкого труда
и обилия, что мне, после долгого, трудного
и под
конец даже опасного плавания, показалось это место самым очаровательным
и надежным приютом.
Конец, что ли? нет, опять коридор направо, точно западня для волков, еще налево —
и мы очутились в маленьком садике перед домиком, огороженным еще третьим, бамбуковым,
и последним забором.
Только у нас, от одного
конца России до другого, змеи все одни
и те же, с знаменитым мочальным хвостом
и трещоткой, а здесь они в виде бабочек, птиц
и т. п.
Люди изменяются до
конца, до своей плоти
и крови:
и на этом благодетельном острове, как
и везде, они перерождаются
и меняют нравы, сбрасывают указанный природою костюм, забывают свой язык, забыли изменить только название острова
и города.
От тяжести акулы
и от усилий ее освободиться железный крюк начал понемногу разгибаться, веревка затрещала. Еще одно усилие со стороны акулы — веревка не выдержала бы,
и акула унесла бы в море крюк, часть веревки
и растерзанную челюсть. «Держи! держи! ташши скорее!» — раздавалось между тем у нас над головой. «Нет, постой ташшить! — кричали другие, — оборвется; давай
конец!» (
Конец — веревка, которую бросают с судна шлюпкам, когда пристают
и в других подобных случаях.)
Из
конца сделали широкую петлю
и надели на акулу.
Я должен был посторониться от окна, потому что
конец хвоста попал
и в окно.
И так взаимной лжи
конца не будет.
Я пробрался как-то сквозь чащу
и увидел двух человек, сидевших верхом на обоих
концах толстого бревна, которое понадобилось для какой-то починки на наших судах.
Русский делал вырубку на бревне, а туземец сидел на другом
конце, чтоб оно не шевелилось,
и курил трубку.
Русский закурил
и сел верхом на
конец, а туземец стал рубить.
Но путешествие идет к
концу: чувствую потребность от дальнего плавания полечиться — берегом. Еще несколько времени, неделя-другая, —
и я ступлю на отечественный берег. Dahin! dahin! Но с вами увижусь нескоро: мне лежит путь через Сибирь, путь широкий, безопасный, удобный, но долгий, долгий!
И притом Сибирь гостеприимна, Сибирь замечательна: можно ли проехать ее на курьерских, зажмуря глаза
и уши? Предвижу, что мне придется писать вам не один раз
и оттуда.
Для стола приносилась, откуда-то с бака, длинная
и широкая доска: одним
концом ее клали на диван, а другим на какую-то подставку — это
и был стол.
Дорогу эту можно назвать прекрасною для верховой езды, но только не в грязь. Мы легко сделали тридцать восемь верст
и слезали всего два раза, один раз у самого Аяна, завтракали
и простились с Ч.
и Ф., провожавшими нас, в другой раз на половине дороги полежали на траве у мостика, а потом уже ехали безостановочно. Но тоска: якут-проводник, едущий впереди, ни слова не знает по-русски, пустыня тоже молчит, под
конец и мы замолчали
и часов в семь вечера молча доехали до юрты, где
и ночевали.
Дотянув до
конца острова, они сели опять
и переправились, уж не помню через который, узенький проток
и пристали к берегу, прямо к деревянной лесенке.
По окончании всех приготовлений адмирал, в
конце ноября, вдруг решился на отважный шаг: идти в центр Японии, коснуться самого чувствительного ее нерва, именно в город Оосаки, близ Миако, где жил микадо, глава всей Японии, сын неба, или, как неправильно прежде называли его в Европе, «духовный император». Там, думал не без основания адмирал, японцы струсят неожиданного появления иноземцев в этом закрытом
и священном месте
и скорее согласятся на предложенные им условия.