Неточные совпадения
Я не обогнул еще и четверти, а между тем мне захотелось уже побеседовать с вами на необъятной дали, среди волн, на рубеже Атлантического, Южнополярного и
Индийского морей, когда вокруг все спит, кроме вахтенного офицера, меня и океана.
Перед одним кусок баранины, там телятина, и почти все au naturel, как и любят англичане, жаркое, рыба, зелень и еще карри, подаваемое ежедневно везде, начиная с мыса Доброй Надежды до Китая, особенно в Индии; это говядина или другое мясо, иногда курица, дичь, наконец, даже раки и особенно шримсы, изрезанные мелкими кусочками и сваренные с едким соусом, который составляется из десяти или более
индийских перцев.
«Но это даром не проходит им, — сказал он, помолчав, — они крепки до времени, а в известные лета силы вдруг изменяют, и вы увидите в Англии многих
индийских героев, которые сидят по углам, не сходя с кресел, или таскаются с одних минеральных вод на другие».
Путешественник почти совсем не видит деревень и хижин диких да и немного встретит их самих: все занято пришельцами, то есть европейцами и малайцами, но не теми малайцами, которые заселяют
Индийский архипелаг: африканские малайцы распространились будто бы, по словам новейших изыскателей, из Аравии или из Египта до мыса Доброй Надежды.
Шторм. — Святая неделя. — Тридцать дней на
Индийском океане. — Жары. — Смерч. — Анжерский рейд. — Вечер на Яве. — Китайцы и малайцы.
Индийский океан встретил нас еще хуже, нежели Атлантический: там дул хоть крепкий, но попутный ветер, а здесь и крепкий, и противный, обратившийся в шторм, который на берегу называют бурей.
Дальнейшее тридцатиоднодневное плавание по
Индийскому океану было довольно однообразно. Начало мая не лучше, как у нас: небо постоянно облачно; редко проглядывало солнце. Ни тепло, ни холодно. Некоторые, однако ж, оделись в суконные платья — и умно сделали. Я упрямился, ходил в летнем, зато у меня не раз схватывало зубы и висок. Ожидали зюйд-вестовых ветров и громадного волнения, которому было где разгуляться в огромном бассейне, чистом от самого полюса; но ветры стояли нордовые и все-таки благоприятные.
Я, в ожидании съезда на берег, облокотившись на сетки, смотрел на
индийские лодки, на разнообразные группы разноцветных тел.
Все это сильно растворяется в жарком
индийском воздухе и разносится всюду.
Впрочем, Сингапур, как складочное место между Европой, Азией, Австралией и островами
Индийского архипелага, не заглохнет никогда.
Они помчали нас сначала по предместьям, малайскому,
индийскому и китайскому. Малайские жилища — просто сквозные клетки из бамбуковых тростей, прикрытые сухими кокосовыми листьями, едва достойные называться сараями, на сваях, от сырости и от насекомых тоже. У китайцев побогаче — сплошные ряды домов в два этажа: внизу лавки и мастерские, вверху жилье с жалюзи. Индийцы живут в мазанках.
Кругом все заросло пальмами areca или кокосовыми; обработанных полей с хлебом немного: есть плантации кофе и сахара, и то мало: места нет; все болота и густые леса. Рис, главная пища южной Азии, привозится в Сингапур с Малаккского и
Индийского полуостровов. Но зато сколько деревьев! хлебное, тутовое, мускатное, померанцы, бананы и другие.
Я дня два не съезжал на берег. Больной, стоял я, облокотясь на сетки, и любовался на небо, на окрестные острова, на леса, на разбросанные по берегам хижины, на рейд, с движущеюся картиной джонок, лодок, вглядывался в
индийские, китайские физиономии, прислушивался к говору.
Взглянув на этот базар, мы поехали опять по городу, по всем кварталам — по малайскому,
индийскому и китайскому, зажимая частенько нос, и велели остановиться перед буддийской кумирней.
Из буддийской кумирни мы поехали в
индийское капище, к поклонникам Брамы.
Говорят, тигры здесь так же велики и сильны, как на
Индийском полуострове: они одной породы с ними.
Это дворец невидимой феи,
индийской пери, самой Сакунталы, может быть. Вот, кажется, следы ее ножек, вот кровать, закрытая едва осязаемой кисеей, висячие лампы и цветные китайские фонари, роскошный европейский диван, а рядом длинное и широкое бамбуковое кресло. Здесь резные золоченые колонны, служащие преддверием ниши, где богиня покоится в жаркие часы дня под дуновением висячего веера.
Но богини нет: около нас ходит будто сам
индийский идол — эмблема обилия и плодородия, Вампоа. Неужели это он отдыхает под кисеей в нише, на него веет прохладу веер, его закрывают ревнивые жалюзи и золоченые резные ширмы от жара? Будто? А зачем же в доме три или четыре спальни? Чьи, вон это, крошечные туфли прячутся под постель? Чьи это мелочи, корзиночки? Кто тут садится около круглого стола, на котором разбросаны шелк, нитки и другие следы рукоделья?
Там, говорят, живет испанский алькад, несколько монахов и есть
индийские деревушки.
И от чая требуют того же, чего от
индийских сой и перцев, то есть чего-то вроде яда.
Все азиатцы, индийцы, кучками ходят парси, или фарси, с
Индийского полуострова или из Тибета.
Английское правительство молчит — одно, что остается ему делать, потому что многие стоящие во главе правления лица сами разводят мак на
индийских своих плантациях, сами снаряжают корабли и шлют в Янсекиян.
Мы шли по 9-ти узлов, обогнали какое-то странное, не то китайское, не то
индийское, судно и часу в десятом бросили якорь на Манильском рейде, верстах в пяти от берега.
За городом дорога пошла берегом. Я смотрел на необозримый залив, на наши суда, на озаряемые солнцем горы, одни, поближе, пурпуровые, подальше — лиловые; самые дальние синели в тумане небосклона. Картина впереди — еще лучше: мы мчались по большому зеленому лугу с декорацией
индийских деревень, прячущихся в тени бананов и пальм. Это одна бесконечная шпалера зелени — на бананах нежной, яркой до желтизны, на пальмах темной и жесткой.
В одной — в предместии Бинондо, за мостом, да в другой — уже за городом, при въезде в
индийские деревни.
Солдаты все тагалы. Их, кто говорит, до шести, кто — до девяти тысяч. Офицеры и унтер-офицеры — испанцы. По всему плацу босые
индийские рекруты маршировали повзводно; их вел унтер-офицер, а офицер, с бамбуковой палкой, как коршун, вился около. Палка действовала неутомимо, удары сыпались то на голые пятки, то на плечи, иногда на затылок провинившегося… Я поскорей уехал.
Plenty, o, plenty (много)! — отвечал он, — то третий и четвертый сорт, обыкновенные, которые все курят, начиная от Индии до Америки, по всему
Индийскому и Восточному океанам».
Разочаруйтесь: эти имена не испанские, а
индийские.
Майрон-Нила называлось
индийское местечко, бывшее на месте нынешней Манилы.
Я не выходил из каюты, не хотелось, но смотрел из окна с удовольствием, как приехавшие с ними двое
индийских мальчишек, слуг, разинули вдруг рот и обомлели, когда заиграли наши музыканты.
Я с большей отрадой смотрел на кафров и негров в Африке, на малайцев по островам
Индийского океана, но с глубокой тоской следил в китайских кварталах за общим потоком китайской жизни, наблюдал подробности и попадавшиеся мне ближе личности, слушал рассказы других, бывалых и знающих людей.