Неточные совпадения
Между двух холмов лепилась куча
домов, которые то скрывались, то появлялись из-за бахромы набегавших на берег бурунов: к вершинам холмов прилипло облако тумана. «Что это такое?» — спросил я лоцмана. «Dover», — каркнул он. Я оглянулся налево: там рисовался неясно сизый, неровный и крутой берег Франции. Ночью мы бросили якорь на Спитгедском рейде, между островом Вайтом и крепостными стенами Портсмута.
После завтрака, состоявшего
из горы мяса, картофеля и овощей, то есть тяжелого обеда, все расходились: офицеры в адмиралтейство на фрегат к работам, мы, не офицеры, или занимались
дома, или шли за покупками, гулять, кто в Портсмут, кто в Портси, кто в Саутси или в Госпорт — это названия четырех городов, связанных вместе и составляющих Портсмут.
В
домах иногда открывались жалюзи; из-за них сверкал чей-то глаз, и потом решетка снова захлопывалась.
Идучи по улице, я заметил издали, что один
из наших спутников вошел в какой-то
дом. Мы шли втроем. «Куда это он пошел? пойдемте и мы!» — предложил я. Мы пошли к
дому и вошли на маленький дворик, мощенный белыми каменными плитами. В углу, под навесом, привязан был осел, и тут же лежала свинья, но такая жирная, что не могла встать на ноги. Дальше бродили какие-то пестрые, красивые куры, еще прыгал маленький, с крупного воробья величиной, зеленый попугай, каких привозят иногда на петербургскую биржу.
В самом деле, Тихменев вышел
из другого
дома, рядом.
В одном
из лучших
домов живет начальник эскадры, коммодор Тальбот.
Барон ушел в комнаты, ученая партия нехотя, лениво вылезла
из повозки, а я пошел бродить около
дома.
Но
дом был весь занят:
из Капштата ехали какие-то новобрачные домой, на ферму, и ночевали в той самой комнате, где мы спали с Зеленым.
Здесь совсем другое: простор, чистота, прекрасная архитектура
домов, совсем закрытых шпалерою
из мелкой, стелющейся, как плющ, зелени с голубыми цветами; две церкви, протестантская и католическая, обнесенные большими дворами, густо засаженными фиговыми, мускатными и другими деревьями и множеством цветов.
Они помчали нас сначала по предместьям, малайскому, индийскому и китайскому. Малайские жилища — просто сквозные клетки
из бамбуковых тростей, прикрытые сухими кокосовыми листьями, едва достойные называться сараями, на сваях, от сырости и от насекомых тоже. У китайцев побогаче — сплошные ряды
домов в два этажа: внизу лавки и мастерские, вверху жилье с жалюзи. Индийцы живут в мазанках.
Все это сделано. Город Виктория состоит
из одной, правда, улицы, но на ней почти нет ни одного
дома; я ошибкой сказал выше домы: это все дворцы, которые основаниями своими купаются в заливе. На море обращены балконы этих дворцов, осененные теми тощими бананами и пальмами, которые видны с рейда и которые придают такой же эффект пейзажу, как принужденная улыбка грустному лицу.
Мы пристали к одной
из множества пристаней европейского квартала, и сквозь какой-то купеческий
дом, через толпу китайцев, продавцов и носильщиков (кули), сквозь всевозможные запахи протеснились на улицу, думая там вздохнуть свободно.
В
домах не видать признака жизни, а между тем в них и
из них вбегают и выбегают кули, тащат товары, письма, входят и выходят англичане, под огромными зонтиками, в соломенных или полотняных шляпах, и все до одного, и мы тоже, в белых куртках, без жилета, с едва заметным признаком галстуха.
Конечно, всякому
из вас, друзья мои, случалось, сидя в осенний вечер
дома, под надежной кровлей, за чайным столом или у камина, слышать, как вдруг пронзительный ветер рванется в двойные рамы, стукнет ставнем и иногда сорвет его с петель, завоет, как зверь, пронзительно и зловеще в трубу, потрясая вьюшками; как кто-нибудь вздрогнет, побледнеет, обменяется с другими безмолвным взглядом или скажет: «Что теперь делается в поле?
Декорация бухты, рейда, со множеством лодок, странного города, с кучей сереньких
домов, пролив с холмами, эта зелень, яркая на близких, бледная на дальних холмах, — все так гармонично, живописно, так непохоже на действительность, что сомневаешься, не нарисован ли весь этот вид, не взят ли целиком
из волшебного балета?
Большой, двухэтажный каменный
дом, с каменной же верандой или галереей вокруг, с большим широким крыльцом, окружен садом
из тощих миртовых, кипарисных деревьев, разных кустов и т. п.
Прямо
из ворот тянется улица без
домов, только с бесконечными каменными заборами, из-за которых выглядывает зелень.
Дом американского консула Каннингама, который в то же время и представитель здесь знаменитого американского торгового
дома Россель и Ко, один
из лучших в Шанхае. Постройка такого
дома обходится ‹в› 50 тысяч долларов. Кругом его парк, или, вернее, двор с деревьями. Широкая веранда опирается на красивую колоннаду. Летом, должно быть, прохладно: солнце не ударяет в стекла, защищаемые посредством жалюзи. В подъезде, под навесом балкона, стояла большая пушка, направленная на улицу.
Если у кого-нибудь
из вас есть дедовский
дом, убранный по-старинному, вы найдете там образцы этой мозаической мебели.
«Да куда-нибудь, хоть налево!» Прямо перед нами был узенький-преузенький переулочек, темный, грязный, откуда, как тараканы
из щели, выходили китайцы, направо большой европейский каменный
дом; настежь отворенные ворота вели на чистый двор, с деревьями, к широкому чистому крыльцу.
Главные условия свидания состояли в том, чтобы один
из полномочных встретил адмирала при входе в
дом, чтобы при угощении обедом или завтраком присутствовали и они, а не как хотел Овосава: накормить без себя.
Крышу поддерживает ряд простых, четыреугольных, деревянных столбов; она без потолка,
из тесаных досок,
дом первобытной постройки, как его выдумали люди.
Глядя на эти коралловые заборы, вы подумаете, что за ними прячутся такие же крепкие каменные домы, — ничего не бывало: там скромно стоят игрушечные домики, крытые черепицей, или бедные хижины, вроде хлевов, крытые рисовой соломой, о трех стенках
из тонкого дерева, заплетенного бамбуком; четвертой стены нет: одна сторона
дома открыта; она задвигается, в случае нужды, рамой, заклеенной бумагой, за неимением стекол; это у зажиточных
домов, а у хижин вовсе не задвигается.
Из нее вышли на другую улицу, прошли несколько
домов; улица вдруг раздвинулась.
Старик, которого я тут застал, с красным носом и красными шишками по всему лицу, поклонился и вошел в
дом; я за ним, со мной некоторые
из товарищей.
Я не знаю, с чем сравнить у нас бамбук, относительно пользы, какую он приносит там, где родится. Каких услуг не оказывает он человеку! чего не делают
из него или им! Разве береза наша может, и то куда не вполне, стать с ним рядом. Нельзя перечесть, как и где употребляют его.
Из него строят заборы, плетни, стены
домов, лодки, делают множество посуды, разные мелочи, зонтики, вееры, трости и проч.; им бьют по пяткам; наконец его едят в варенье, вроде инбирного, которое делают
из молодых веток.
Едва мы взошли на холм и сели в какой-то беседке, предшествующей кумирне, как вдруг тут же, откуда-то
из чащи, выполз ликеец, сорвал в палисаднике ближайшего
дома два цветка шиповника, потом сжался, в знак уважения к нам, в комок и поднес нам с поклоном.
В полях и
из некоторых
домов несло, как в Китае, удобрением, которое заготовляется в ушатах.
Но говорят и пишут, между прочим американец Вилькс, француз Малля (Mallat), что здесь нет отелей; что иностранцы, после 11-ти часов, удаляются
из города, который на ночь запирается, что остановиться негде, но что зато все гостеприимны и всякий
дом к вашим услугам. Это заставляет задумываться: где же остановиться, чтоб не быть обязанным никому? есть ли необходимые для путешественника удобства?
На одном берегу ряд грязноватых пакгаузов,
домов, длинных заборов; зелени нигде не видать; изредка выбегают на солнце из-за каменной ограды два-три банановые листа.
Дальше виднелись крыши
домов с редкою, выглядывавшею из-за них зеленью.
«Ваше высокоблагородие! — прервал голос мое раздумье: передо мной матрос. — Катер отваливает сейчас; меня послали за вами». На рейде было совсем не так тихо и спокойно, как в городе. Катер мчался стрелой под парусами. Из-под него фонтанами вырывалась золотая пена и далеко озаряла воду. Через полчаса мы были
дома.
Когда будете в Маниле, велите везти себя через Санта-Круц в Мигель: тут река образует островок, один
из тех, которые снятся только во сне да изображаются на картинах; на нем какая-то миньятюрная хижина в кустах; с одной стороны берега смотрятся в реку ряды
домов, лачужек, дач; с другой — зеленеет луг, за ним плантации.
В другом месте все жилище состоит
из очага, который даже нельзя назвать домашним, за отсутствием самого
дома; на очаге жарится что-нибудь; около возится старуха; вблизи есть всегда готовый банан или гряда таро, картофелю.
Дома, после чаю, после долгого сиденья на веранде, я заперся в свою комнату и хотел писать; но мне, как и всем, дали ночник
из кокосового масла.
Вечером я предложил в своей коляске место французу, живущему в отели, и мы отправились далеко в поле, через С.-Мигель, оттуда заехали на Эскольту, в наше вечернее собрание, а потом к губернаторскому
дому на музыку. На площади, кругом сквера, стояли экипажи. В них сидели гуляющие. Здесь большею частью гуляют сидя. Я не последовал этому примеру, вышел
из коляски и пошел бродить по площади.
«Не хотите ли осмотреть канатный завод нашего банкира? — сказал он мне, — нас повезет один
из хозяев банкирского
дома, американец Мегфор».
Корею, в политическом отношении, можно было бы назвать самостоятельным государством; она управляется своим государем, имеет свои постановления, свой язык; но государи ее, достоинством равные степени королей, утверждаются на престоле китайским богдыханом. Этим утверждением только и выражается зависимость Кореи от Китая, да разве еще тем, что
из Кореи ездят до двухсот человек ежегодно в Китай поздравить богдыхана с Новым годом. Это похоже на зависимость отделенного сына, живущего своим
домом, от
дома отца.
Пока я ехал по городу, на меня
из окон выглядывали ласковые лица, а из-под ворот сердитые собаки, которые в маленьких городах чересчур серьезно понимают свои обязанности. Весело было мне смотреть на проезжавшие по временам разнохарактерные дрожки, на кучеров в летних кафтанах и меховых шапках или, наоборот, в полушубках и летних картузах. Вот гостиный двор, довольно пространный, вот и единственный каменный
дом, занимаемый земским судом.
Второй вал покрыл весь Симодо и смыл его до основания. Потом еще вал, еще и еще. Круговращение продолжалось с возрастающей силой и ломало, смывало, топило и уносило с берегов все, что еще уцелело.
Из тысячи
домов осталось шестнадцать и погибло около ста человек. Весь залив покрылся обломками
домов, джонок, трупами людей и бесчисленным множеством разнообразнейших предметов: жилищ, утвари и проч.
Но и наши не оставались в долгу. В то самое время, когда фрегат крутило и било об дно, на него нанесло напором воды две джонки. С одной
из них сняли с большим трудом и приняли на фрегат двух японцев, которые неохотно дали себя спасти, под влиянием строгого еще тогда запрещения от правительства сноситься с иноземцами. Третий товарищ их решительно побоялся, по этой причине, последовать примеру первых двух и тотчас же погиб вместе с джонкой. Сняли также с плывшей мимо крыши
дома старуху.
Как же: в то время, когда от землетрясения падали города и селения, валились скалы, гибли
дома и люди на берегу, фрегат все держался и
из пятисот человек погиб один!