Неточные совпадения
«Зачем это
зовут всех наверх?» — спросил я бежавшего мимо меня мичмана.
Хозяин мирно почивает; он не проснулся, когда посланная от барыни Парашка будить к чаю, после троекратного тщетного
зова, потолкала спящего хотя женскими, но довольно жесткими кулаками в ребра; даже когда слуга в деревенских сапогах, на солидных подошвах, с гвоздями, трижды входил и выходил, потрясая половицы.
«Иди, Сенька, дьявол, скорее! тебя Иван Александрович давно
зовет», — сказал этот же матрос Фаддееву, когда тот появился.
Фаддеев утром явился с бельем и
звал в кают-компанию к чаю.
«Третья склянка!
зовут, ваше высокоблагородие», — сказал он, глядя, по обыкновению, в стену.
Вдруг показался в дверях своей каюты О. А. Гошкевич, которого мы
звали переводчиком.
Действительно, нет лучше плода: мягкий, нежный вкус, напоминающий сливочное мороженое и всю свежесть фрукта с тонким ароматом. Плод этот, когда поспеет, надо есть ложечкой. Если не ошибаюсь, по-испански он называется нона. Обед тянулся довольно долго, по-английски, и кончился тоже по-английски: хозяин сказал спич, в котором изъявил удовольствие, что второй раз уже угощает далеких и редких гостей, желал счастливого возвращения и
звал вторично к себе.
Я спросил, как
зовут дерево?
«Вас
зовут», — повторил он.
Желто-смуглое, старческое лицо имело форму треугольника, основанием кверху, и покрыто было крупными морщинами. Крошечный нос на крошечном лице был совсем приплюснут; губы, нетолстые, неширокие, были как будто раздавлены. Он казался каким-то юродивым стариком, облысевшим, обеззубевшим, давно пережившим свой век и выжившим из ума. Всего замечательнее была голова: лысая, только покрытая редкими клочками шерсти, такими мелкими, что нельзя ухватиться за них двумя пальцами. «Как тебя
зовут?» — спросил смотритель.
Я спросил у многих имена: готтентотов
звали Саломон, Каллюр; бушменов — Вильденсон и Когельман.
Но эти имена даны уже европейцами, а я просил, чтоб они сказали мне, как их
зовут на их природном языке.
Потом я спросил одного черного, какого он племени и как его
зовут.
Мы завтракали впятером: доктор с женой, еще какие-то двое молодых людей, из которых одного
звали капитаном, да еще англичанин, большой ростом, большой крикун, большой говорун, держит себя очень прямо, никогда не смотрит под ноги, в комнате всегда сидит в шляпе.
После обеда «картинка» красовалась в рамке, еще с дополнением: подле Каролины — Алиса, или Элейс, как наши
звали Alice, издеваясь над английским произношением.
Я стал
звать Алису вынести остатки фейерверка и потом уже дал полную волю смеху.
«Не
зовите, не
зовите, — перебил он меня, — стыдно будет».
В течение вечера приходили раза два за мной сверху
звать посмотреть его.
Наконец мне стало легче, и я поехал в Сингапур с несколькими спутниками. Здесь есть громкое коммерческое имя Вампоа. В Кантоне так называется бухта или верфь; оттуда ли родом сингапурский купец — не знаю, только и его
зовут Вампоа. Он уж лет двадцать как выехал из Китая и поселился здесь. Он не может воротиться домой, не заплатив… взятки. Да едва ли теперь есть у него и охота к тому. У него богатые магазины, домы и великолепная вилла; у него наши запасались всем; к нему же в лавку отправились и мы.
Как тебя
зовут?» — допрашивал Посьет, стараясь подвинуться к ней ближе.
«Я из Макао; меня
зовут Этола», — отвечала она по-английски, скрадывая, по обыкновению китайцев, некоторые слоги.
Барон Крюднер из чащи подает мне голос и
зовет смотреть живописную речку, которой я еще не видал.
По-японски их
зовут гокейнсы. Они старшие в городе, после губернатора и секретарей его, лица. Их повели на ют, куда принесли стулья; гокейнсы сели, а прочие отказались сесть, почтительно указывая на них. Подали чай, конфект, сухарей и сладких пирожков. Они выпили чай, покурили, отведали конфект и по одной завернули в свои бумажки, чтоб взять с собой; даже спрятали за пазуху по кусочку хлеба и сухаря. Наливку пили с удовольствием.
Самого обер-гофта
зовут Донкер Курциус.
Я спросил однажды, как
зовут сиогуна.
Нового
зовут Мизно Чикого-но-ками-сама.
«Вот еще заметь эти две звезды и помни, как их
зовут: вот эту Венера, а ту Юпитер».
— «А как ее
зовут?» Молчание.
Вошли двое, знакомые лица, не знаю, как их
зовут.
Меня
звали, но я не был готов, да пусть прежде узнают, что за место этот Шанхай, где там быть и что делать? пускают ли еще в китайский город?
В Китае мятеж; в России готовятся к войне с Турцией. Частных писем привезли всего два. Меня
зовут в Шанхай: опять раздумье берет, опять нерешительность — да как, да что? Холод и лень одолели совсем, особенно холод, и лень тоже особенно. Вчера я спал у капитана в каюте; у меня невозможно раздеться; я пишу, а другую руку спрятал за жилет; ноги зябнут.
Только стали
звать матроса вынуть наши запасы, как и остальные стали сходиться.
Но не думайте прийти сами, без
зову.
Его
звали Стокс; он беспрестанно ходил и в осажденный город, и в лагерь.
Хозяева были любезны. Пора назвать их: старика
зовут Тсутсуй Хизе-но-ками-сама, второй Кавадзи Сойемон-но-ками… нет, не ками, а дзио-сами, это все равно: «дзио» и «ками» означают равный титул; третий Алао Тосан-но-ками-сама; четвертого… забыл, после скажу. Впрочем, оба последние приданы только для числа и большей важности, а в сущности они сидели с поникшими головами и молча слушали старших двух, а может быть, и не слушали, а просто заседали.
Меня позвали ехать, я поспешил на
зов и в темноте наткнулся на кучку ликейцев, которые из-за шалаша наблюдали за нашими.
Я никого не застал в отели: одни уехали на рейд, другие на вечер, на который Кармена нас
звал с утра, третьи залегли спать.
Но сегодня утром, лишь только я вышел на палубу, встретил меня Унковский и
звал ехать.
Одни называют японскую и китайскую милю ли, другие — ри; одни Ликейские острова
зовут Лиу-киу, другие — Риу-киу, третьи, наконец, Ру-ку...
Гонолюлю многие
зовут и пишут Гоноруру.
К нам навстречу вышли станционный смотритель и казак Малышев; один
звал пить чай, другой — ужинать, и оба угостили прекрасно.
«Как тебя
зовут?» — спросил я.
Стародум. Оставя его, поехал я немедленно, куда
звала меня должность. Многие случаи имел я отличать себя. Раны мои доказывают, что я их и не пропускал. Доброе мнение обо мне начальников и войска было лестною наградою службы моей, как вдруг получил я известие, что граф, прежний мой знакомец, о котором я гнушался вспоминать, произведен чином, а обойден я, я, лежавший тогда от ран в тяжкой болезни. Такое неправосудие растерзало мое сердце, и я тотчас взял отставку.