Прошло дня два: в это время дано было знать японцам, что нам нужно место на берегу и провизия. Провизии они прислали небольшое количество в подарок, а о месте объявили, что не
смеют дать его без разрешения из Едо.
Неточные совпадения
Некоторые из этих
дам долго шли за нами и на исковерканном английском языке (и здесь англичане —
заметьте!) просили денег бог знает по какому случаю.
Хозяйка,
заметив, как встречает нас арабка, показала на нее, потом на свою голову и поводила пальцем по воздуху взад и вперед,
давая знать, что та не в своем уме.
Я видел наконец японских
дам: те же юбки, как и у мужчин, закрывающие горло кофты, только не бритая голова, и у тех, которые попорядочнее, сзади булавка поддерживает косу. Все они смуглянки, и куда нехороши собой! Говорят, они нескромно ведут себя — не знаю, не видал и не хочу чернить репутации японских женщин. Их нынче много ездит около фрегата: все некрасивые, чернозубые; большею частью смотрят
смело и смеются; а те из них, которые получше собой и понаряднее одеты, прикрываются веером.
Мы на этот раз подошли к Нагасаки так тихо в темноте, что нас с мыса Номо и не
заметили и стали
давать знать с батарей в город выстрелами о нашем приходе в то время, когда уже мы становились на якорь.
Оно тем более замечательно, что подарок сделан, конечно, с согласия и даже по повелению правительства, без воли которого ни один японец, кто бы он ни был, ни принять, ни
дать ничего не
смеет.
Я пригласил его пить чай. «У нас чаю и сахару нет, — вполголоса сказал мне мой человек, — все вышло». — «Как, совсем нет?» — «Всего раза на два». — «Так и довольно, — сказал я, — нас двое». — «А завтра утром что станете кушать?» Но я знал, что он любил всюду находить препятствия. «Давно ли я видел у тебя много сахару и чаю?» —
заметил я. «Кабы вы одни кушали, а то по станциям и якуты, и якутки, чтоб им…» — «Без комплиментов!
давай что есть!»
Если каждый из нас попробует положить, выражаясь пышно, руку на сердце и
смело дать себе отчет в прошлом, то всякий поймает себя на том, что однажды, в детстве, сказав какую-нибудь хвастливую или трогательную выдумку, которая имела успех, и повторив ее поэтому еще два, и пять, и десять раз, он потом не может от нее избавиться во всю свою жизнь и повторяет совсем уже твердо никогда не существовавшую историю, твердо до того, что в конце концов верит в нее.
Я заметался вдоль цепи, голова расскакивалась, я хватал их за рукава, я молил их — как больной
молит дать ему скорее чего-нибудь такого, что секундной острейшей мукой сразу перерубило бы все.
На повороте около склада Бобров
заметил даму в амазонке, спускавшуюся с горы на крупной гнедой лошади, и следом за нею — всадника на маленьком белом киргизе.
Неточные совпадения
Хлестаков. Как он
смеет не
дать? Вот еще вздор!
Денно и нощно Всевышнего //
Молит: грехи отпусти! // Тело предай истязанию, //
Дай только душу спасти!
Князь отошел, стараясь не
дать заметить, как ему смешна была вся эта комедия.
Левин молчал, поглядывая на незнакомые ему лица двух товарищей Облонского и в особенности на руку элегантного Гриневича, с такими белыми длинными пальцами, с такими длинными, желтыми, загибавшимися в конце ногтями и такими огромными блестящими запонками на рубашке, что эти руки, видимо, поглощали всё его внимание и не
давали ему свободы мысли. Облонский тотчас
заметил это и улыбнулся.
— Если бы не было этого преимущества анти-нигилистического влияния на стороне классических наук, мы бы больше подумали, взвесили бы доводы обеих сторон, — с тонкою улыбкой говорил Сергей Иванович, — мы бы
дали простор тому и другому направлению. Но теперь мы знаем, что в этих пилюлях классического образования лежит целебная сила антинигилизма, и мы
смело предлагаем их нашим пациентам… А что как нет и целебной силы? — заключил он, высыпая аттическую соль.