Неточные совпадения
Гончарова.], поэт, — хочу
в Бразилию,
в Индию, хочу туда, где солнце из камня вызывает жизнь и тут же
рядом превращает
в камень все, чего коснется своим огнем; где человек, как праотец наш, рвет несеяный плод, где рыщет лев, пресмыкается змей, где царствует вечное лето, — туда,
в светлые чертоги Божьего мира, где природа, как баядерка, дышит сладострастием, где душно, страшно и обаятельно жить, где обессиленная фантазия немеет перед готовым созданием, где глаза не устанут смотреть, а сердце биться».
Казалось, все страхи, как мечты, улеглись: вперед манил простор и
ряд неиспытанных наслаждений. Грудь дышала свободно, навстречу веяло уже югом, манили голубые небеса и воды. Но вдруг за этою перспективой возникало опять грозное привидение и росло по мере того, как я вдавался
в путь. Это привидение была мысль: какая обязанность лежит на грамотном путешественнике перед соотечественниками, перед обществом, которое следит за плавателями?
Я с комфортом и безопасно проехал сквозь
ряд португальцев и англичан — на Мадере и островах Зеленого Мыса; голландцев, негров, готтентотов и опять англичан — на мысе Доброй Надежды; малайцев, индусов и… англичан —
в Малайском архипелаге и Китае, наконец, сквозь японцев и американцев —
в Японии.
Теперь еще у меня пока нет ни ключа, ни догадок, ни даже воображения: все это подавлено
рядом опытов, более или менее трудных, новых, иногда не совсем занимательных, вероятно, потому, что для многих из них нужен запас свежести взгляда и большей впечатлительности:
в известные лета жизнь начинает отказывать человеку во многих приманках, на том основании, на каком скупая мать отказывает
в деньгах выделенному сыну.
В одном магазине за пальто спросят четыре фунта, а
рядом, из той же материи, — семь.
Кажется, честность, справедливость, сострадание добываются как каменный уголь, так что
в статистических таблицах можно,
рядом с итогом стальных вещей, бумажных тканей, показывать, что вот таким-то законом для той провинции или колонии добыто столько-то правосудия или для такого дела подбавлено
в общественную массу материала для выработки тишины, смягчения нравов и т. п.
Мне видится длинный
ряд бедных изб, до половины занесенных снегом. По тропинке с трудом пробирается мужичок
в заплатах. У него висит холстинная сума через плечо,
в руках длинный посох, какой носили древние. Он подходит к избе и колотит посохом, приговаривая: «Сотворите святую милостыню». Одна из щелей, закрытых крошечным стеклом, отодвигается, высовывается обнаженная загорелая рука с краюхою хлеба. «Прими, Христа ради!» — говорит голос.
Даже барыня, исполняя евангельскую заповедь и проходя сквозь бесконечный
ряд нищих от обедни, тратит на это всего каких-нибудь рублей десять
в год.
Шлюпки не пристают здесь, а выскакивают с бурунами на берег,
в кучу мелкого щебня. Гребцы, засучив панталоны, идут
в воду и тащат шлюпку до сухого места, а потом вынимают и пассажиров. Мы почти бегом бросились на берег по площади, к
ряду домов и к бульвару, который упирается
в море.
И наши поехали с проводниками, которые тоже бежали
рядом с лошадью, да еще
в гору, — что же у них за легкие?
Нет, тонкими ароматами этой удивительной почвы, питающей северные деревья и цветы
рядом с тропическими, на каждом клочке земли
в несколько сажен, и не отравляющей воздуха никаким ядовитым дыханием жаркого пояса.
Раз напечатлевшись
в душе, эти бледные, но полные своей задумчивой жизни образы остаются там до сей минуты, нужды нет, что
рядом с ними теснятся теперь
в душу такие праздничные и поразительные явления.
В самом деле, Тихменев вышел из другого дома,
рядом.
Остальная половина дороги, начиная от гостиницы, совершенно изменяется: утесы отступают
в сторону, мили на три от берега, и путь, веселый, оживленный, тянется между
рядами дач, одна другой красивее. Въезжаешь
в аллею из кедровых, дубовых деревьев и тополей: местами деревья образуют непроницаемый свод; кое-где другие аллеи бегут
в сторону от главной, к дачам и к фермам, а потом к Винбергу, маленькому городку, который виден с дороги.
Рядом в комнате помещается библиотека.
Взгляд далеко обнимает пространство и ничего не встречает, кроме белоснежного песку, разноцветной и разнообразной травы да однообразных кустов, потом неизбежных гор, которые группами, беспорядочно стоят, как люди, на огромной площади, то
в кружок, то
рядом, то лицом или спинами друг к другу.
Что у него ни спрашивали или что ни приказывали ему, он прежде всего отвечал смехом и обнаруживал
ряд чистейших зубов. Этот смех
в привычке негров. «Что ж, будем ужинать, что ли?» — заметил кто-то. «Да я уж заказал», — отвечал барон. «Уже? — заметил Вейрих. — Что ж вы заказали?» — «Так, немного, безделицу: баранины, ветчины, курицу, чай, масла, хлеб и сыр».
Часов
в десять утра мы приехали
в местечко Соммерсет, длинным
рядом построившееся у самой дороги, у подошвы горы.
Мы заглянули
в длинный деревянный сарай, где живут 20 преступники. Он содержится чисто. Окон нет. У стен идут постели
рядом, на широких досках, устроенных, как у нас полати
в избах, только ниже. Там мы нашли большое общество сидевших и лежавших арестантов. Я спросил, можно ли, как это у нас водится, дать денег арестантам, но мне отвечали, что это строго запрещено.
Вдоль от алтаря до выхода
в два
ряда стояли скамьи грубой работы.
Мы прошли каменные
ряды и дошли наконец до деревянных, которые
в то же время и домы китайцев.
Для кучера места нет: он что есть мочи бежит
рядом, держа лошадь за узду, тогда как, по этой нестерпимой жаре, европеец едва сидит
в карете.
Индиец, полуголый, с маленьким передником, бритый,
в чалме, или с большими волосами, смотря по тому, какой он веры, бежит ровно, грациозно, далеко и медленно откидывая ноги назад, улыбаясь и показывая
ряд отличных зубов.
Они помчали нас сначала по предместьям, малайскому, индийскому и китайскому. Малайские жилища — просто сквозные клетки из бамбуковых тростей, прикрытые сухими кокосовыми листьями, едва достойные называться сараями, на сваях, от сырости и от насекомых тоже. У китайцев побогаче — сплошные
ряды домов
в два этажа: внизу лавки и мастерские, вверху жилье с жалюзи. Индийцы живут
в мазанках.
У всех
в каютах висели
ряды ананасов, но один из наших офицеров (с другого судна) заметил, что из зеленых корней ананасов выползли три маленькие скорпиона, которых он принял сначала за пауков.
Рядом с роскошью всегда таится невидимый ее враг — нищета, которая сторожит минуту, когда мишурная богиня зашатается на пьедестале: она быстро,
в цинических лохмотьях своих, сталкивает царицу, садится на ее престол и гложет великолепные остатки.
Мы въехали
в речку и пошли бродить по знакомым уже
рядам и улицам.
Это дворец невидимой феи, индийской пери, самой Сакунталы, может быть. Вот, кажется, следы ее ножек, вот кровать, закрытая едва осязаемой кисеей, висячие лампы и цветные китайские фонари, роскошный европейский диван, а
рядом длинное и широкое бамбуковое кресло. Здесь резные золоченые колонны, служащие преддверием ниши, где богиня покоится
в жаркие часы дня под дуновением висячего веера.
В городе уже сияли огни; особенно ярко освещаются китайские
ряды разноцветными бумажными фонарями.
Всюду мелькают их голые плечи, спины, ноги и головы, покрытые только густо сложенной
в два
ряда косой.
Мы дошли до китайского квартала, который начинается тотчас после европейского. Он состоит из огромного
ряда лавок с жильем вверху, как и
в Сингапуре. Лавки небольшие, с материями, посудой, чаем, фруктами. Тут же помещаются ремесленники, портные, сапожники, кузнецы и прочие. У дверей сверху до полу висят вывески: узенькие,
в четверть аршина, лоскутки бумаги с китайскими буквами. Продавцы, все решительно голые, сидят на прилавках, сложа ноги под себя.
Мы зашли
в лавку с фруктами, лежавшими грудами. Кроме ананасов и маленьких апельсинов, называемых мандаринами, все остальные были нам неизвестны. Ананасы издавали свой пронзительный аромат, а от продавца несло чесноком, да тут же
рядом, из лавки с съестными припасами, примешивался запах почти трупа от развешенных на солнце мяс, лежащей кучами рыбы, внутренностей животных и еще каких-то предметов, которые не хотелось разглядывать.
Но — увы! залы стоят пустые; насилу докличетесь сонного слуги-китайца, закажете обед и заплатите втрое против того, что он стоит тут же
рядом,
в трактире.
Я осмотрел рот у ней: зубы расположены
в четыре
ряда, мелкие, но острые, как пила.
Направо идет высокий холм с отлогим берегом, который так и манит взойти на него по этим зеленым ступеням террас и гряд, несмотря на запрещение японцев. За ним тянется
ряд низеньких, капризно брошенных холмов, из-за которых глядят серьезно и угрюмо довольно высокие горы, отступив немного, как взрослые из-за детей. Далее пролив, теряющийся
в море; по светлой поверхности пролива чернеют разбросанные камни. На последнем плане синеет мыс Номо.
«Что там такое
рядом в каюте?» — спросил я.
В глубине зал сидели,
в несколько
рядов, тесной кучей, на пятках человеческие фигуры
в богатых платьях, с комическою важностью.
Вот целые
ряды в большой комнате; вот две массивные фигуры седых стариков посажены
в маленьком проходе, как фарфоровые куклы; далее тянутся опять длинные шеренги.
За нами вслед, шумной толпой, явились знакомые лица — переводчики: они ринулись на пол и
в три
ряда уселись по-своему.
А бухта отличная: на берегу видна деревня и
ряд террас, обработанных до последней крайности, до самых вершин утесов и вплоть до крутых обрывов к морю, где уже одни каменья стоймя опускаются
в океан и где никакая дикая коза не влезет туда.
Я еще не был здесь на берегу — не хочется, во-первых, лазить по голым скалам, а во-вторых, не
в чем: сапог нет, или, пожалуй, вон их целый
ряд, но ни одни нейдут на ногу.
Мили за три от Шанхая мы увидели целый флот купеческих трехмачтовых судов, которые теснились у обоих берегов Вусуна. Я насчитал до двадцати
рядов, по девяти и десяти судов
в каждом
ряду.
В иных местах стояли на якоре американские так называемые клиппера, то есть большие, трехмачтовые суда, с острым носом и кормой, отличающиеся красотою и быстрым ходом.
Между прочим, я встретил целый
ряд носильщиков: каждый нес по два больших ящика с чаем. Я следил за ними. Они шли от реки: там с лодок брали ящики и несли
в купеческие домы, оставляя за собой дорожку чая, как у нас, таская кули, оставляют дорожку муки. Местный колорит!
В амбарах ящики эти упаковываются окончательно, герметически, и идут на американские клипперы или английские суда.
На рейде рисуются легкие очертания военных судов,
рядом стоят большие барки, недалеко и военные китайские суда, с тонкими мачтами, которые смотрят
в разные стороны.
Мне показалось, что я вдруг очутился на каком-нибудь нашем московском толкучем рынке или на ярмарке губернского города, вдалеке от Петербурга, где еще не завелись ни широкие улицы, ни магазины; где
в одном месте и торгуют, и готовят кушанье, где продают шелковый товар
в лавочке, между кипящим огромным самоваром и кучей кренделей, где
рядом помещаются лавка с фруктами и лавка с лаптями или хомутами.
Мы продолжали пробираться по
рядам и вышли — среди криков и стука рабочих, которые, совершенно голые, немилосердно колотили хлопчатую бумагу
в своих мастерских, — к магазину американца Фога.
Там, на пятках, сидело
в четыре
ряда человек пятьдесят японцев.
Две коралловые серые скалы выступают далеко из берегов и висят над водой; на вершине одной из них видна кровля протестантской церкви, а
рядом с ней тяжело залегли
в густой траве и кустах каменные массивные глыбы разных форм, цилиндры, полукруги, овалы; издалека примешь их за здания — так велики они.
Глаза разбегались у нас, и мы не знали, на что смотреть: на пешеходов ли, спешивших, с маленькими лошадками и клажей на них, из столицы и
в столицу; на дальнюю ли гору, которая мягкой зеленой покатостью манила войти на нее и посидеть под кедрами; солнце ярко выставляло ее напоказ, а тут же
рядом пряталась
в прохладной тени долина с огороженными высоким забором хижинами, почти совсем закрытыми ветвями.
Он привел нас к серой, нависшей над водой скале и указал на зеленый, бывший
рядом с ней холм и тропинку
в кустах.