Сыщик Вийт и его невероятные расследования

Эд Данилюк, 2021

Его мужественное лицо покрывают царапины. Но взгляд уверенный и беспардонный. Сделав комплимент очаровательной даме, он спешит распутать очередное громкое дело. Это легендарный сыщик Вийт. Действие происходит в 2025 году, но мир все еще застрял в XIX веке. Мужчины носят цилиндры, дамы ходят в длинных платьях, повсюду пыхтят паромобили, на улицах и в домах горят газовые светильники. И отношение к жизни не меняется с поколениями. Такой спокойный, предсказуемый уклад может показаться заманчивым. Но наблюдая со стороны, читатель наверняка поймет, что с человечеством что-то не так. Сыщику Вийту предстоит расследовать самое важное дело, которое изменит весь мир.

Сыщик Вийт и дело о танжерском пунше,

или Глава 3, в которой детектив Вийт окунается в водоворот страстей на Великих гонках. Его ждут ревущие трибуны, невиданное по накалу борьбы состязание, взрыв на бешеной скорости, охваченный огнём локомотив и… таинственнейшее преступление, которое, казалось, никто не способен разгадать!

Ревущий огонь охватил и локомотив, и тендер, и прицепной вагон с углём. Гигантский столб чёрного дыма бил в небо.

Один за другим из паровоза выпадали люди. Они скатывались по насыпи, с трудом поднимались на ноги, глядели на сияющий сноп огня, в центре которого угадывалась чёрная чугунная туша локомотива, с тревогой пересчитывали друзей — не застрял ли кто внутри огненного смерча…

А началось всё почти два часа назад, на стартовом поле Великих гонок, в судейской зале, расположенной над зрительскими трибунами.

В центре ложи тогда высвободили немного места, музыканты оторвали смычки от струн, в толпе гостей зашикали. В воцарившейся тишине стал отчётливо слышен рёв публики внизу.

— За Кубок, как всегда, сразятся три бригады, победители заблаговременных гонок! — перекрывая шум зрителей, произнёс организатор соревнований фабрикант Таде́, лысый суетливый коротышка. — В общей сложности гонщикам предстоит проехать тридцать вёрст по колее, образующей огромный треугольник! Три скоростных участка, два сложных поворота, и соревнованты вновь окажутся здесь, на финише! Земля до самого горизонта расчищена, так что мы увидим всё, каждый момент!

Слушатели по венскому обычаю поаплодировали.

Стоял чудесный летний день. Передней стены в судейской ложе не было, лишь перила, а потому тёплый ветерок играл развешенными повсюду флагами, вымпелами, значками, эмблемами. Ветерку помогал трепет вееров, заодно поднимавший в воздух тщательно выложенные на лоб прядки волос местных красавиц. В солнечных лучах сиял хрусталь, сверкало золото, чернели визитки господ, белели роскошные платья дам. Некоторые из гостей носили, как это принято в Венеции, маски — чтобы чувствовать себя свободно, без оков условностей.

— Никаких ограничений на совершенствование паровоза! — глаза фабриканта горели фанатичным огнём. — Любой механизм, любое топливо, любая бригада! Единственное условие — локомотив должен тащить за собой груженный углём вагон!

Таде подал знак дворецкому, и тот, величественный, как все дворецкие, с достоинством вынес в центр огромную искрящуюся на солнце чашу. За ним семенил лакей с массивной подставкой. Половые, разносившие меж многочисленных гостей напитки, остановились, подчёркивая важность момента.

— Приз Великих гонок! — вскричал самый богатый человек в мире, указывая на драгоценную чашу. — Двадцать фунтов чистого золота! Серебро я не считаю. Но это, конечно, не главное. Главное — технический прогресс! Я выкупаю паровоз-победитель со всеми вложенными в него изобретениями! За пятьдесят тысяч! В дополнение к кубку!..

Приглашённые, пусть и привыкшие к большим суммам, но всё же не настолько большим, разразились рукоплесканиями. Люди на трибунах внизу не знали, что происходит, поэтому подхватили аплодисменты просто так, из озорства, заодно утроив производимый ими шум. Звук трещоток и свистулек ударил по ушам. Стены ощутимо завибрировали.

На трибунах гоночного поля в володи́мирском поместье Анфира Житеславовича Таде в тот день собралось не менее трёх тысяч оплативших вход зрителей. Они радостно вопили, скандировали двусмысленные речёвки, горланили разудалые песенки, размахивали лентами и флажками в цветах соревнующихся экипажей. И, конечно, пили вино — кто бутылками, а кто чинно, бокалами, закусывая французскими сырами.

У подножия трибун на рельсовых путях выстроились в ряд три паровоза. Чёрные чугунные чудовища то и дело издавали гудки и изрыгали обильные клубы пара.

Над всем этим высилась судейская ложа, в которой аплодировали щедрости хозяина около сотни его личных гостей.

Ещё выше в ярко-голубом небе плыли дирижабли хроникёров.

Повинуясь знаку дворецкого, лакеи возобновили свой неспешный экзерсис с подносами.

Один из них, огибая старую графиню Мйончинскую, отчего-то неожиданно замер.

Строгая дама с лёгким изумлением подняла лорнет и посмотрела на человека сквозь стёкла.

Смущённый столь великим вниманием, залившийся краской половой неуклюже нагнулся и подобрал с пола цветок мака с пришпиленным к нему бумажным значком.

— Уронили-с, госпожа графиня… — пробормотал слуга.

Он аккуратно положил находку на свой поднос и уже в таком виде предложил Мйончинской.

— Я, милейший, ничего не роняю, поскольку ничего с собой не ношу! — проскрипела старуха, опуская лорнет. — А разве это не из вашего рукава выпало?

Человек поклонился и с застывшей на лице улыбкой стал в растерянности отступать.

— Это же знак луддитов! — вдруг вскрикнула одна из дам, стоявших поблизости.

Это была госпожа Квят, женщина солидная, уважаемая, но с большим воображением. Она схватила с подноса цветок и завертела его так и этак.

На бумаге действительно красовался рисунок тяжёлого молота, разбивающего шестерёнку.

— Когда у нас утопили в колодце все инструменты из мастерской, повсюду валялись такие же! — завопила женщина.

Над головами гостей пронёсся шум. Блистательные кавалеры и прекрасные дамы вытягивали шеи, пытаясь понять, что происходит.

Привлечённый волнением, повернул голову и Таде.

Дворецкий, увидев беспокойство хозяина, неспешно направился к растерянному половому.

— В чём дело, Агафошка? — строго спросил глава слуг.

— Луддиты! — вскричала госпожа Квят. — Здесь луддиты, эти ненавистники машин и прогресса! Они всё разрушат!

— Не извольте беспокоиться, — величественно произнёс дворецкий. — Поместье господина Таде оберегают тридцать охранников в форме, все с волкодавами, двадцать драгун, более полусотни агентов в штатском и, конечно, личная охрана фабриканта! И это не считая полиции! Здесь сам Вийт!

Очередная волна вздохов пронеслась над гостями. Вновь завертелись головы — сей раз, чтобы увидеть сыщика.

— Ну если так… — с сомнением произнесла дама. — Я, правда, Вийта не видела…

— Барон здесь, сударыня, не сомневайтесь! Инкогнито! — веско подтвердил дворецкий. Затем повернулся к половому: — С глаз долой!

Агафошка стал отступать и исчез в толпе.

— Но позвольте, многоуважаемый! — встрял в разговор седой генерал с многочисленными орденами во всю грудь. — Если луддитский знак здесь, значит, луддиты тоже здесь!

— С прошлого года осталось, ещё с тех Гонок! — невозмутимо ответствовал дворецкий. — Не доглядели уборщики, моя вина! Уж я им задам!

Главный слуга мягко вынул из пальцев госпожи Квят находку, спрятал себе в рукав и, величественно склонившись в petit arc^[14], вернулся на своё место.

Увидев, что всё успокоилось, Таде в центре зала засуетился.

— Первый номер среди соревновантов достался синьору Корсти́ни, антрепренёру! — объявил он. — Трёхцилиндровая машина, перегретый пар, двукратное последовательное расширение! Восьмое участие в Великих гонках!

Стоявший в толпе итальянец снял клювастую венецианскую маску чумного доктора, поклонился и получил свою долю рукоплесканий, которую встретил с усталым достоинством опытнейшего жуира.

Его бригада выкатила в центр залы бочонок. Пенящийся напиток полился в золотую чашу Кубка.

— Традиция требует, чтобы соперники перед Гонками выпили за успех друг друга! — громким поставленным голосом воскликнул Корстини. — В этом году мы договорились приготовить нечто невиданное — танжерский пунш, который, конечно, невозможен без настоящего игристого вина ломбардской Франчако́рты! Этот бочонок доставлен прямиком из Италии специально для сегодняшних Гонок!

Тут взгляд маэстро упал на некую девицу, неосторожно выступившую в первый ряд. Сеньор приподнял бровь и всё с тем же усталым видом наклонил голову. Барышня вспыхнула. Лёгкая понимающая улыбка тронула губы антрепренёра. Впрочем, итальянец почти сразу же спохватился.

— Великие гонки — столь значительное событие, — доверительно произнёс он, глядя на девицу, будто обращаясь именно к ней, — событие столь масштабное, да, масштабное, не побоимся этого слова прусских книжников, что целую неделю спектакли в Опере будут предваряться специально написанным ариозо о локомотивах! Ну а сегодня… Сегодня мы даём «Служанку-госпожу» несравненного Перголе́зи! Все присутствующие приглашены! За счёт заведения, естественно!

Антрепренёр и его бригада под рукоплескания публики поклонились и отступили в сторону.

— Адам-Каетан Петрович Мйончинский, студент, участвует в Гонках впервые! — объявил Таде. — Тендерный локомотив с применением зубчатых передач, система Миллета на поворотной тележке со второй группой движущих осей в основной раме, компаунд!

К Кубку вместе с двумя другими членами экипажа вышел наследник графов Мйончинских.

— Войны давно не было, — проскрипела у столика со средиземноморскими устрицами бабка изобретателя, всё та же старуха-графиня. — Мальчик не знает, куда девать силы и деньги. Свои силы и наши деньги!

Стоявшие рядом дамы вежливо улыбнулись. Даже боявшаяся луддитов госпожа Квят хмыкнула.

В центр залы кто-то вытащил кадку. Она была полна нарезанных насыщенно-красных плодов, плававших в собственном соку, отчего-то чёрном. Потянуло сладостно-дымным ароматом немыслимых стран.

— Как бы ни было прекрасно вино нашего достойнейшего противника, — воскликнул звенящим, всё ещё неустоявшимся голосом Адам-Каетан Петрович, — танжерский пунш требует особых плодов, чёрных мандаринов, именуемых танжеринами. Мой посланец, дамы и господа, лишь вчера привёз их из Африки!

Содержимое кадки было опрокинуто в Кубок. Юный граф Мйончинский взял у неслышно появившегося рядом полового серебряную поварёшку и размешал шипевшую мириадами пузырьков чёрную жидкость.

— Лёдщик Апрон Несторович Сташко́, участвует в Гонках впервые! — вскричал фабрикант Таде, а потом, наслаждаясь, добавил: — Локомотив насыщенного пара с тремя ведущими осями, двухосной поворотной направляющей тележкой и жёстко закреплённой поддерживающей осью!

Апрон Несторович выскочил вперёд.

— Танжерскому пуншу по рецепту надлежит быть холодным! — воскликнул он. — Несмотря на жару! Вопреки жаре! — он сделал вид, что задумался, а потом просиял: — Нужен лёд! Напиленный минувшей зимой на Лесном озере, вдали от всяческих селений! Сохранённый в специально оборудованном подземном хранилище с многослойными дубовыми стенами!..

Статный, сияющий белоснежной улыбкой, разодетый на французский манер официант с великолепным закрученным чубом приволок неподъёмный деревянный сундук.

Апрон Несторович театральным жестом откинул крышку. Все, невольно притихнув, вытянули шеи. Бравый коммерсант вынул прокладку из толстого войлока, с трудом вытащил тяжеленный сочащийся влагой мешок и, закряхтев, опрокинул его содержимое в приз Гонок. Мелко нарубленные ледышки, едва не выплеснув на пол весь пунш, обильной лавиной посыпались в чашу.

Сташко сразу же отпихнул поварёшкой кубики в сторону и одним движением наполнил напитком бокалы — свой и товарищей по экипажу.

Обильная пена, шипя, оседала на хрустальных стенках.

— В этот жаркий день позвольте преподнести уважаемой публике небольшой подарок, — вскричал Сташко, поднимая фужер, — столь необходимую нам прохладу!

Появился всё тот же чубатый человек с двумя вёдрами льда и водрузил их на ломившиеся от закусок столы.

Толпа гостей заволновалась. В ней образовались течения и потоки, которые в один миг все разом хлынули к заветным вёдрам. Центр залы опустел. Половые с невиданной живостью стали опускать куски льда в протягиваемые бокалы. Тут и там раздавались возгласы восхищения.

Когда всеобщая суматоха понемногу улеглась, Сташко эффектно добавил:

— По завершении Гонок мы предложим уважаемой публике какаовое питьё, мороженное в лёдных стаканах до той степени загустения, что его необходимо потреблять ложкой, как dessert à la France!^[15]

Гости зашумели и разразились громкими и совершенно искренними рукоплесканиями.

Под эти рукоплескания наполнили бокалы танжерским пуншем остальные соревнующиеся бригады. Лёд постукивал о хрусталь, издавая нежный, мелодичный звон.

— Пусть случайности не помешают победителю победить! — медленно, веско проговорил Апрон Несторович.

— Pani i Panowie!^[16] — крикнул юный граф Мйончинский. — Всем нам удачи!

— Buona fortuna!^[17] — вторил ему синьор Корстини.

Экипажи осушили фужеры, а потом резким движением залихватски разбили их об пол.

Выглядело всё это довольно эффектно. Зрители одарили соревновантов аплодисментами.

— Ну вот и речи позади! — счастливо произнёс Таде. Он также погрузил свой сосуд в Кубок. В его бокал с шипением хлынул чёрный напиток вперемешку с наколотым льдом. — За победу! За победу прогресса, за победу паровозного дела!

— Так! Так! — заорала аплодирующая толпа.

Анфир Житеславович попробовал напиток. Глаза его от наслаждения округлились, он поплямкал губами, одобрительно закивал и испил свой фужер до дна. А потом с ухарством, выглядевшим в его исполнении весьма неестественно, швырнул бокал в кучу хрустальных осколков под ногами.

Трибуны неистовствовали. Машинисты, готовые навалиться на рычаги локомотивов, сжимали рукоятки побелевшими от напряжения руками. Кочегары метали в ревущие пламенем топки брикеты обогащённого угля. Отмашчики, по одному на каждую колею, стояли, воздев вверх стартовые стяги. Паровозы исходили обильными струями пара. В судейской ложе дамы прикрывали уши ладошками в белых перчатках, мужчины жадно ловили каждое движение внизу…

Должен был последовать стартовый выстрел из пушки…

Сейчас!..

Уже сейчас!..

Орудие стояло здесь же, мрачное, длиннодульное, чугунное. Рядом с ним возвышался тот, кто единственный мог дать сигнал к началу Великих гонок.

Сам Таде!

Вот только пауза затягивалась. Фабрикант замер неподвижно, почему-то прижавшись лбом к устремлённой в небо пушке.

Шёпот недоумения пронёсся по толпе, как под порывом ветра проносится по пруду рябь. Он добрался до самых глубин судейской ложи, туда, где в кресле сидела с бокалом Dom Pierre Pérignon d’Hautvillers^[18] графиня-мать Мйончинская.

— Уже кончилось? — спросила она у случайно оказавшегося неподалёку франта с головой лиса. — Когда награждение победителя?

Господина окружали красавицы в масках экзотических птиц. Со вздохами восхищения они разглядывали альбоку, старинный музыкальный инструмент баскских горцев, недавно приобретённый франтом для своей коллекции. Вопрос он, однако, услышал, повернулся, удивлённо обвёл глазами обеспокоенных гостей и, с изящной грациозностью махнув чаровницам рукой, двинулся сквозь толпу.

Ещё один молодой мужчина, обладатель аккуратных бакенбард, в обычной опереточной маске, в сюртуке, а не визитке, пошёл за ним.

Едва эти двое пробились к лестнице, спускавшейся к артиллерийской площадке, перед ними вырос, преграждая путь, дворецкий. Франт снял с себя голову лиса, открыв публике одухотворённое гладко бритое лицо, отмеченное решительностью и умом.

По толпе ветром пронёсся восторженный гул.

— Вийт! — истерично вскрикнула мадам Квят. — Это же сам дедуктивист Вийт! Вийт, разоблачивший лгущую пророчицу! Вийт, схвативший неуловимого похитителя алмазов Казначейства! Вийт, победивший десятифутового гавиала! Вийт, раскрывший подделку парохода министра!..

Восхищение заискрилось в глазах великолепной публики. Аристократы, конечно, умеют сдерживать чувства, но всё же отовсюду донеслись вздохи дам и покашливание господ. Казалось, сам воздух забурлил от упоения, да что там — экстаза присутствовавших.

Дворецкий отступил в сторону, но к Вийту уже бросились находившиеся в судейской ложе хроникёры.

— Что произошло? Что вы расследуете? — кричали они.

— Ничего, — развёл руками дедуктивист. — Я просто гость. Надеюсь, никакого преступления не случилось-с!

Ослепительно улыбнувшись, он вместе с сопровождавшим его мужчиной того же возраста легко сбежал по ступеням вниз, к пушке, и заглянул в лицо Анфиру Житеславовичу…

Всемогущий бог локомотивов спал. Человек, в жизни которого не было ничего более важного, чем Великие гонки, уснул! Уснул в момент, когда должен был дать им старт!

— Господин Таде! — вскричал Вийт. Потрепал фабриканта по плечу. Потом сильнее. — Ваше превосходительство!

Фабрикант замычал и зашевелился. Приоткрыл, щурясь, глаза. Поправил на голове зимнюю шапку с опущенными толстыми наушниками.

— Гонки! — орал ему в лицо сыскной надзиратель. — Гонки начинаются! Вы должны дать старт! Стреляйте!

— Да, да, — сонно пробормотал Анфир Житеславович, поудобнее устраивая щеку на чугунном дуле. — Сейчас…

Он вновь мерно задышал.

— Да что же это такое! — вспылил детектив, берясь за плечи локомотивщика обеими руками. — Немедленно проснитесь!

Таде, сотрясаемый, будто туземный тюркос в руках папского зуава, сладко потянулся.

— Великие гонки! — зарычал сыщик. — Старт! Пушка!

Вийт почти насильно вложил в руку Анфира Житеславовича выпавший было фитиль.

Таде с видом человека, не совсем понимающего, где находится, пробормотал:

— Ах, вы, барон! А кто этот господин с вами?

— Это мой неизменный помощник истопник Фирс! — вскричал Вийт. — Я представлял его вам на рождественском балу у Буков!..

Глаза Таде закрылись.

— Вы меня слышите? — орал сыщик. — Вы меня понимаете?

Фабрикант приподнял веки, глянул на Вийта затуманенным взором и…

Он всё же приложил фитиль к запалу.

Прозвучал оглушающий выстрел. Артиллерийская площадка затряслась. Пушка подпрыгнула. Её дуло изрыгнуло обильное пламя. Пороховые газы белёсым шаром рванули во все стороны, обдав горячей дымной волной Вийта, Фирса и Таде.

Истомившиеся от нетерпения отмашчики в едином порыве взмахнули своими флагами. Дамы на трибунах завизжали. Их кавалеры почему-то разразились громогласным «Ура!» Цилиндры, кепи, капоры и шляпки взлетели в воздух.

Машинисты навалились на рычаги. Их помощники повисли на шнурах гудков.

Чёрные локомотивы надрывно, оглушающе завыли, перекрывая и без того невообразимый шум. Струи пара ударили в ясно-голубые небеса. Колёса, проскальзывая по рельсам, завращались. Составы вздрогнули и медленно стронулись с места. Дирижабли в небе тут же принялись искать нужную высоту, чтобы последовать за ними.

Вийт, потерявший способность что-либо слышать, крутился на месте, то и дело сталкиваясь с Фирсом, пребывавшем в подобном же состоянии. Рядом с ними совершенно спокойно стоял в своей глупой шапке Таде. Глаза его сонно закрывались…

Поезда вдали уже набрали полную скорость. Они всё ещё шли рядом, обдавая друг друга обильным дымом топок, но локомотив студента Мйончинского начал потихоньку выдвигаться вперёд.

Зрители на трибунах неистовствовали, выпуская наружу всё накопившееся за фасадом благочинности безумие.

В судейской ложе мирно спал в специально принесённом сюда кресле фабрикант Таде. Вокруг него метались крепкие молодые мужчины, одетые в обычную городскую одежду, но строгого покроя. Их можно было бы принять за непонятно как проникших сюда зрителей с трибун, если бы не военная выправка. Руководил ими суровый господин с вислыми усами, который до сих пор казался одним из гостей. Ему беспрекословно подчинялись не только те крепкие мужчины, но и слуги, и даже музыканты.

Доктор Лафа́рг, не обращая внимания на суету вокруг, подсчитал пульс на руке Таде, поочерёдно приподнял каждое веко, склонился своим ухом ко рту и послушал дыхание. Гости, перешёптываясь, следили за эскулапом.

— Ничего опасного я не нахожу, — произнёс наконец лекарь.

— Что? — крикнул Вийт. От него отшатнулись стоявшие рядом, и он понял, что говорит слишком громко. Тогда дедуктивист переспросил, но уже тише: — Что?

— А вот с вами всё серьёзнее, — повернулся к нему Лафарг. — Вы и ваш помощник часик-другой вообще ничего слышать не будете!

— Что? — переспросил сыскной надзиратель и вновь не сумел соизмерить голос.

Лекарь покачал головой, достал из своего чемоданчика тетрадь, стальное перо и непроливайку, начал что-то писать.

— Кто ещё из присутствующих ощущает сонливость? — спросил сыщик, прочитав записку доктора. Он вновь говорил слишком громко.

Все лишь недоумённо переглянулись.

Фирс забрал у врача тетрадь и стал что-то писать.

«Пунш пили только Таде и…»

Истопник ещё не закончил, а Вийт уже бросился к гигантской золотой чаше.

— Кто-то подмешал в напиток снотворное? — пробормотал Ронислав Вакулович, глядя на пестрящую мелкими пузырьками чёрную поверхность напитка.

Его натужный голос слышали все.

— Нас отравили! — истошно завопила госпожа Квят. — Яд! Мы все умрём!

— Что? — спросил Вийт, прислонив ладонь к уху.

Тем временем суровый глава крепких мужчин подошёл и стал осматривать чашу.

— Доктор, доктор! — кричала дама, бросаясь к ногам лекаря. — Спасите! Молю, спасите!

Лафарг порылся в саквояже и достал небольшой виал тёмного стекла. Подобрал с ближайшего стола хрустальный бокал, налил немного остро пахнущей жидкости, с сомнением посмотрел на госпожу Квят, плеснул ещё чуть-чуть и наконец протянул сосуд страждущей.

— Это противоядие? — с надеждой вскричала грандкокет.

— Это успокоительное, мадам, — произнёс врач.

Вийт тем временем понюхал остатки пунша в кубке. По-видимому, он ничего не учуял, поскольку макнул в жидкость палец и слизнул каплю.

— Вкусно! — пробормотал он. Посмотрел на дворецкого: — Агафошку сюда! Того, с луддитским значком, живо! — поворотился к эскулапу: — Лафарг, есть возможность определить, не подмешано ли сюда снотворное?

От его голоса дрожали на подносах фужеры.

— Бромид должен иметь сильный запах, — задумчиво ответил доктор, подходя. — Хлоралгидрат — горький на вкус… Разве что настой мы́шника…

— Что? — проорал сыскной надзиратель.

Лекарь не обратил на него никакого внимания. Он порылся в саквояже, не нашёл искомого и, пожав плечами, с сомнением вытащил оттуда медную сеточку.

— Ну, давайте же! — проскрипела графиня-мать Мйончинская, как и все, неотрывно следившая за доктором. — Нам ещё в оперу сегодня!

Лафарг отвлёкся, чтобы учтиво улыбнуться. Потом отлил в чистый бокал пунша, поднёс сосуд к огню и довёл жидкость до кипения. Едва медная сеточка соприкоснулась с бурлящим напитком, содержимое фужера стало алым.

— Мышник! — крякнул доктор.

— Что? — завертел головой Вийт.

Ближайший половой поставил свой поднос на стол, выхватил из рукава гусиное перо, макнул его в малиновый сироп к пирожным и написал на манжете: «Мышник».

— Ага! — задумчиво покивал детектив.

Суровый мужчина с вислыми усами, услышав слова Лафарга, стал отдавать энергичные команды своим подчинённым.

— Какой ужас! — вскричала всё та же страждущая мадам Квят. — Проверьте мой бокал!

— И мой! И мой! — бросились к лекарю иные зрительницы.

Графиня-мать с каменным лицом отошла от них подальше.

Лафарг принялся один за другим подогревать фужеры — без каких-либо результатов — и при этом расширять свой круг семейств-клиентов.

— Ваше высокоблагородие! — к руке Вийта учтиво прикоснулся неизвестно откуда вынырнувший дворецкий. В руках он держал небольшой листок бумаги. «Агафошка покинул усадьбу» — гласила запись.

— Схватить! — рявкнул надзиратель. — Телеграфируйте в ближайший полицейский участок приметы беглеца! И куда подевали бочонок с кадкой? Несите сюда!

По ложе пронёсся ветерок — слуги бросились исполнять приказание.

Суровый мужчина, подкрутив свои вислые усы, подозвал нескольких своих подчинённых и что-то им сказал. Те сразу же убежали.

— Да кто он такой? — вскричал в сердцах Вийт.

Дворецкий полными достоинства жестами начертал на том же листке бумаги: «Это глава личной охраны его превосходительства». Вийт хмыкнул.

Фирс вернулся от столов с полупустым бокалом в руках.

— Лафарг! — сказал, а точнее крикнул он. — Здесь чудом сохранились льдинки из вёдер.

Эскулап отвлёкся от бесчисленных дам, чтобы провести опыт для истопника. Результат оказался отрицательным.

Тем временем у ног Вийта поставили бочонок и кадку. Детектив кинулся было к ним, но тут же разочарованно обернулся к дворецкому:

— Они вымыты!

Глава слуг с видом оскорблённого достоинства вынул из рук Вийта свою записку и что-то надменно начертал на её обратной стороне.

— «Грязное на кухне не держим!» — прочёл вызнаватель.

— Дворецкий вне подозрений! — проворчала старая Мйончинская. — Именно потому, что мы все сейчас на него подумали!

На горделивом лице дворецкого не дрогнул ни единый мускул.

— Сколько мышника нужно для такого эффекта? — спросил Вийт у Лафарга, кивнув на Таде.

Лекарь обернулся и оценивающе посмотрел на организатора гонок.

— С учётом общего количества пунша? И телосложения его превосходительства? — врач пожал плечами и написал: «Не менее полуведра настойки».

— Полведра! — вскричал Вийт удивлённо. — Такое количество в перстне не пронесёшь…

Тут какая-та мысль посетила Лафарга.

— Но позвольте! — вскинулся он. — Позвольте! Все участники Гонок пили из Кубка! Корстини, Мйончинский, Сташко — каждый пил! И все члены их экипажей! До дна! Они все, слышите вы, все пили и теперь все отравлены!

— Не слышу! — Вийт чувствовал, что сказано нечто важное.

Врач стал писать в тетради.

Фирс тем временем подтолкнул локоть детектива. Кивнул в сторону гоночного поля.

Чёрные гусенички составов уже приблизились к первому повороту. Из головы каждой била в небо струя обильного дыма. Впереди нёсся Мйончинский, за ним, отстав на длину поезда, Сташко, в полуверсте за ними поспешал Корстини.

— Слишком быстро! — произнёс, вглядевшись, Вийт. Он говорил под нос, но получалось громко, на всю залу. — Так они на повороте могут с рельсов сойти!

Публика в испуге замерла.

Несколько долгих секунд в судейской ложе висела мёртвая тишина. Даже хроникёры умолкли. Потом, будто услышав сыскного надзирателя, стали замедляться первые два паровоза. Машина антрепренёра едва не настигла их, но и она в конце концов притормозила.

Мйончинский вошёл в поворот на огромной скорости, не менее двадцати вёрст в час. Его локомотив сразу же заметно накренился. Из-под колёс сыпанули снопы искр. Из прицепного открытого вагона на землю лавиной посыпался уголь. В воздух поднялось чёрное облако, сквозь которое вверх ударил белый столб пара. До судейской ложи донёсся протяжный, панический гудок.

Публика всхлипнула в ужасе.

Локомотив графа выскочил из угольной тучи, всё ещё заваливаясь на один бок. Он продолжал тормозить, но крен не исчезал. В последний момент, когда, казалось, машина должна была перевернуться, паровоз вдруг выпрямился, и состав наконец вышел из поворота.

Опасный участок остался позади, Мйончинский мог бы начать разгоняться, но перепуганный экипаж продолжал тормозить.

Сташко замедлился вполне успешно, видно, управление паром у него было более совершенным. Лёдщик прошёл поворот, вынырнул на прямой отрезок пути, но вновь набрать скорость быстро не смог.

Корстини же тормозил так долго и так тщательно, что его состав в конце концов остановился прямо перед поворотом. Из трубы локомотива продолжал бить дым, но паровоз двигался лишь неуверенными рывками, крайне медленно.

«А ведь там брат Ветраны!» — начертал на салфетке Фирс, показал Вийту и тут же скомкал написанное.

— Они все отравлены! — вскричал детектив, стремительно поворачиваясь к доктору. — Лафарг, хватайте упряжку и мчитесь к антрепренёру! Ему, похоже, хуже всех. Я же попытаюсь спасти лёдщика и графа!

Тут в ложе образовалось небольшое волнение. Через толпу прокладывал путь какой-то господин в простонародном сюртуке. Был он солиден, с густыми усами и бородой. На жилетной цепочке покачивалось пенсне.

— Где?! — кричал он, размахивая цилиндром в одной руке и небольшим саквояжем в другой. — Где Таде?

— Эй, куда! — Лафарг выступил вперёд, заслоняя грудью пациента.

Вторгшийся нарушитель замедлил было ход, но в этот момент в ложу влетело ещё трое господ. Они, конечно, отличались друг от друга внешностью, но были столь же представительны. Едва заметив спящего в кресле Таде, они бросились к нему.

— Что надо? — ревел Лафарг в замешательстве.

— Диодор, помощник их превосходительства, послал за лучшими медиками для консилиума, — отозвался глава охраны. Он присмотрелся к вновь прибывшим и объявил: — Заведующий клиникой Святого Лазаря профессор Стародомский, военный хирург профессор Волкович, глава медицинской службы генерал-губернатора профессор Борнгаупт и ординатор Мацон.

— Вы что же, не узнаёте нас, уважаемый Лафарг? — вскричал Стародомский. — Позвольте пройти!

Лекарь несколько мгновений смотрел на них, колеблясь, а потом нехотя посторонился.

— Что происходит? — дёрнул его за рукав ничего не понимающий Вийт.

Лафарг вздохнул и написал в своей тетрадке: «Богатейший человек мира! Собирают светил! Через полчаса здесь будет десятка три врачей!»

Ронислав Вакулович взглянул на суетившихся вокруг фабриканта эскулапов.

— Таде ничего не угрожает, вы сами сказали! — бросил он. — Спасайте Корстини!

Паровой экипаж дедуктивиста нёсся навстречу неизвестности — невзирая на ухабы, не страшась трудностей. Судейская дорога шла вплотную к железнодорожному полотну, будто была его четвёртой колеёй, и оттого казалось, что бесстрашные герои мчатся на настоящем локомотиве. Ветер дул в лица отважных спасателей, донося запахи трав и колосящихся хлебов.

— Неужели кто-то настолько ненавидит Гонки? — натужно кричал сыскной надзиратель. Фирс на насесте шофёра никак на его слова не реагировал, просто не слышал. — Или ненавидит сами паровозы? Или это убийство, искусно замаскированное под несчастный случай? Но кто цель?

Сзади их стремительно догонял состав, украшенный яркими полотнищами и эмблемами лёдщика. Сташко как-то умудрился всё-таки обойти Мйончинского. Поезд шёл, рассекая летний день непобедимой чугунной громадиной.

Истопник притормозил, Вийт сбросил с себя цилиндр и визитку, соскочил на землю, одним прыжком оказался у рельсов и что есть мочи побежал вперёд по ходу поезда.

Ноги сыщика скользили по насыпи. Галька разлеталась во все стороны. Сбившиеся в клоки волосы мешали смотреть. Ветер, дувший навстречу, замедлял движение. И всё же детектив бежал как никогда быстро.

Вскоре локомотив нагнал Вийта. Мимо него вихрем промелькнули котёл, труба, из которой бил обильный дым, бешено вращавшиеся колёса, тамбур.

Как на такой скорости хоть за что-нибудь уцепиться? Вийт несколько раз делал попытки запрыгнуть на поезд, но так в этом и не преуспел. Состав пролетел рядом.

Сыщик замедлил бег, а потом и вовсе остановился, с досадой глядя вслед эшелону. Он задыхался, изо рта вырывался тяжёлый хрип. Наклонившись, он опёрся руками о колени, пытаясь прийти в себя.

Рядом затормозил паровой экипаж. Фирс энергично показывал куда-то назад. Детектив, превозмогая себя, выпрямился и оглянулся.

На них по ближней колее надвигался поезд Мйончинского.

Вийт вздохнул, перескочил к нужному пути и вновь побежал по насыпи. Сначала медленно, будто мускулы более не желали его слушаться, потом всё быстрее.

Когда локомотив нагнал его, сыскной надзиратель уже выкладывался из последних сил. Бешено вращавшиеся колёса одно за другим пронеслись мимо, но Ронислав Вакулович вознамерился запрыгнуть на поезд во что бы то ни стало.

Едва на краю зрения показался тамбур, детектив прыгнул. Вверх и вперёд. Ему удалось уцепиться за поручни лестницы, ведшей в будку машиниста, но пальцы соскользнули, сыщик ударился коленями о гравий, и его с огромной скоростью потащило за локомотивом. Башмаки барона дробью застучали о шпалы.

Подтянуться, как-то влезть на лесенку Вийт из такого положения не мог. Разжать пальцы тоже — он бы сразу оказался под колёсами. Брюки его рвало в клочья. По ногам текла кровь. Ситуация казалась безнадёжной.

Фирс, не раздумывая, завернул в экипаже вентиль давления пара. Полностью, до конца. Стрелка манометра немедленно прыгнула в красную зону. Котёл загудел, завибрировал, застонал. Паровой экипаж рванул, как необъезженный конь, едва не встав на задние колёса, стремительно набрал скорость…

Фирс сорвал с себя сюртук и швырнул в поля английский кепи.

Паромобиль на мгновение приблизился к заднему краю вагона с углём и…

Раздался оглушающий грохот. В далёкой судейской ложе зазвенел хрусталь. Зрители на трибунах, все три тысячи, вжали головы в плечи.

Кровавой вспышкой взметнулось в небо высвободившееся из топки пламя, мелькнули разлетающиеся во все стороны части котла, просвистели в воздухе массивные шестерни, бурлящая вода раскалённым потоком понеслась вперёд, оставляя за собой на насыпи кипящий, исходящий обильным паром след. Рядом лёг на землю пылающий след охваченного огнём угля.

Фирс прыгнул за мгновение до взрыва. Его тело пронеслось через пропасть, разделявшую распадающуюся на части повозку и бешено мчащийся поезд. Под истопником мелькнула мельтешащая далеко внизу железнодорожная насыпь…

И тут же Фирс ударился об уголь в прицепном вагоне. Помощника сыщика снесло дальше, к противоположному борту. Ещё мгновение, и он выпал бы на землю, но ему каким-то чудом удалось схватиться за край платформы.

Не было времени ни приходить в себя, ни осознавать пережитую опасность. Фирс вскочил на ноги. Его с силой раскачивало из стороны в сторону, сильнейший ветер бил в иссечённое до крови лицо, с одежды сыпался приставший к ней уголь.

Истопник, преодолевая сопротивление воздуха, с трудом переставляя ноги, окутанный клубами пара, пошёл вперёд. Достигнув края вагона, он спрыгнул на сцепной крюк. Взобрался на выступающие заклёпки тендера. Продвинулся к углу. Слепо ощупал боковую стенку, нашёл за что ухватиться и хотел уже было сделал шаг…

Его башмак соскользнул. Фирс полетел вниз, к мельтешащим шпалам, успев лишь инстинктивно оттолкнуться руками от стенки паровоза. Это движение бросило истопника спиной на прицепной вагон, он ударился о какой-то чугунный выступ, сдавленно вскрикнул, но именно на том выступе и повис на руках.

Подтянулся. Утвердился на приступке. Приподнялся ещё и взобрался обратно на заклёпки. Соблюдая величайшую осторожность, сумел-таки мелкими шажками обогнуть угол.

В каком-то футе под ним цеплялся из последних сил за лесенку Вийт. Его перекошенное лицо покрывали сажа и пыль. Скрюченные пальцы, все в крови, едва держались за чугунные прутья.

Фирс решительно ухватился одной рукой за поручень, пригнулся и намотал на другую руку рубаху сыскного надзирателя. Зарычав от усилия, он подтащил детектива к себе. Тот нашёл силы отпустить прут, за который держался, и вцепился в запястье помощника.

Фирс напрягся. Напрягся так, что жилы вздулись на его шее, а лицо стало пунцовым. Невероятным усилием он втащил Вийта на лесенку. Перекладины сразу же окрасились кровью.

— После такого… — пробормотал сыщик, задыхаясь и стуча зубами, — ускорять мыслеварение… — он никак не мог сказать всё разом, — уже не нужно!.. — он с трудом набрал полную грудь воздуха и разом выдохнул: — Благодарю, Фирс!

Помощник его, конечно, не слышал.

У рычагов управления стоял машинист, граф Адам-Каетан Петрович Мйончинский. Рядом с ним прислонился плечом к стене его помощник. В тамбуре возился с углём кочегар.

Когда в будку ввалились нежданные гости, ни один из них даже бровью не повёл. Более того, взрыв паромобиля, похоже, тоже остался незамеченным.

Кочегар едва двигался. Медленно набирал на лопату немного брикетов обогащённого угля, с задержкой отправлял их в топку и снова замирал на несколько мгновений.

Фирс тронул его за руку. Кочегар вздрогнул и повернул голову, но глаза его оставались затуманенными. Даже устрашающий вид возникшего из ниоткуда человека, окровавленного, в угольной пыли, в разорванной одежде, не заставил его взволноваться. Он лишь снова уставился на свою лопату.

Фирс обернулся к Вийту, пожал плечами. Детектив вздохнул и пошёл по будке вперёд. Заглянул в лицо помощника машиниста. Тот спал, прислонившись к стене. Сыщик встряхнул его и получил в ответ лишь слабое шевеление.

Мйончинский прямой жердью торчал над рычагами управления у переднего окна. Глаза его были открыты. Он безотрывно смотрел вперёд.

Вийт направился было к нему, но тут юный граф совершил нечто невероятное — со всего маху ударил себя по щеке открытой ладонью. На его лице запылало алое пятно. Рядом с другими пятнами. Похоже, это была не первая пощёчина, призванная поддержать молодого графа в бодрствующем состоянии.

— Вы меня помните? Патерик! Несколько недель назад! Я полицейский чин барон Вийт! — проорал Ронислав Вакулович, наклонившись так, чтобы Мйончинский его видел.

Тот отшатнулся, вытаращив глаза.

— Вам в пунш подсыпали снотворное! — дедуктивист быстро осмотрел рычаги, регулировочные шнуры, чугунные бегунки и шестерёнки шкал. — Нужно прибавить скорости, чтобы спасти и Сташко! Где вентиль?

— А, это вы, барон… — сонно пробормотал молодой Мйончинский.

Тем временем Фирс в тамбуре открыл все трубы поддува, молча отобрал у кочегара лопату и принялся швырять брикеты угля в топку. Много, быстро, часто. Пламя снова и снова равнодушно принимало горючее. Казалось, оно совершенно не собиралось разгораться. Фирс не унимался. Кочегар некоторое время бездумно смотрел на него, а потом осел на пол.

Вийт, проследив взглядом за своим помощником, отодвинул в сторону Мйончинского, завернул вентиль пара, доведя стрелку шестерёнки почти до самой границы красной зоны.

Граф что-то закричал, но Вийт лишь успокаивающе махнул ему рукой.

Мйончинский не унимался. Он подскочил к детективу и попытался оттолкнуть его от рычагов управления. Если бы не сонливость, граф мог бы учинить задержку сыщику. Сейчас же, однако, он ничего с Вийтом поделать не мог.

— На вас действует снотворное! — крикнул дедуктивист. — Вы не можете ясно мыслить!

И Вийт подтолкнул студента к скамье.

Пламя в топке наконец разгорелось. Паровоз заметно прибавил ходу. Шестерёнка скорости провернулась уже на тридцать пять вёрст в час. Поля вокруг мелькали, будто во сне. Так, должно быть, проносится земля под ласточкой. Вийту пришлось держаться за поручень, чтобы не упасть.

Фирс тоже почувствовал ускорение. Он разогнулся, с удовлетворением вытер пот с лица, отчего поперёк кровавых царапин пролегли широкие угольные полосы, и тут же вернулся к своей лопате.

Впереди показался второй поворот. Вийт выпустил из котла пар, ослабил давление и потянул за тормозной шнур. Машина стала замедляться.

Мйончинский несколько успокоился. Он всё ещё ёрзал на скамье, но больше сыщика за руки не хватал.

Поворот стремительно надвигался. Колея, сворачивая, резко пошла в сторону, и локомотив понесло туда же, одновременно накреняя в противоположную сторону. Мелкие предметы покатились по полу. Люди, чтобы не упасть, ухватились за что могли. Ужасающий скрежет ударил по ушам.

— Я слышу! — вскричал Вийт с удивлением. — Я это слышу!

Поворот с каждым мгновением становился всё круче. Неумолимая сила инерции тащила смельчаков вбок. Приходилось держаться обеими руками.

Мйончинский выкарабкался из-под груды ветоши, на которую его бросило.

— К вам возвращается слух?! — что есть мочи заорал он в ухо Вийту. — Тогда слушайте: у нас отлетела крышка тендера! Всю дорогу из бака выплёскивается вода. В результате в котле не пар, а перегретый воздух!

— Что? — непонимающе прокричал ему в ответ Вийт.

Студент схватился за голову, но тут же взял себя в руки и снова принялся орать сыщику в ухо.

Поезд тем временем вырвался на ровный участок, последний отрезок гоночного пути, и понёсся вперёд, не зная преград, не ведая сомнений.

До состава Сташко оставалось с десяток саженей. Рвущиеся из его труб обильные клубы дыма закрывали плотным одеялом переднее стекло локомотива Мйончинского.

Дедуктивист стоял в проёме распахнутой двери будки. Его волосы трепал сильный встречный ветер, потоки дымной сажи били в его мужественное лицо, обрывки одежды развевались как флаги.

— Уже сейчас! — кричал Вийт. — Ещё немного, и я смогу перескочить к лёдщику!

Внезапный вопль позади заставил его обернуться. Оторвался от рычагов управления и граф. Фирс остановился с поднесённой к топке лопатой угля.

— Горим! — орал кочегар, указывая на стенки будки.

Отовсюду, где дерево соприкасалось с раскалённым котлом, валил дым.

— Я же говорил! — вскричал студент. — Вся вода вылилась!

Давно уже проснувшийся помощник машиниста бросился в тамбур, оттолкнул Фирса и принялся блокировать поддувы, перекрывать доступ воздуха в топку и задвигать заслонку.

— Поздно! — бормотал он лихорадочно. — Поздно!

Котёл мерцал тусклым багровым светом. Отовсюду били всё более обильные струи дыма.

Мйончинский до отказа выкрутил вентиль давления пара, выпуская перегретый воздух.

— Что вы делаете! — взбеленился Вийт. — Если мы не догоним Сташко, я не смогу остановить его локомотив! Они же там все сонные, на полной скорости врежутся в финиш!

На боковые окна вдруг надвинулась огромная чёрная тень. Поезд лёдщика перекрыл солнечный свет, в будке стало темно. Лишь в проёме распахнутой двери виднелся силуэт сыскного надзирателя.

Переднее стекло сразу же очистилось от дыма. Стали видны колеи, полные неиствовавших зрителей трибуны и опустившиеся почти к самой земле дирижабли хроникёров.

Тень от паровоза Сташко продолжала медленно сдвигаться назад, открывая одно боковое окно за другим, пока наконец полностью не исчезла, отстав.

— Как же мне туда перепрыгнуть?! — вскричал Вийт, растерянно глядя на отбойник локомотива лёдщика, несущийся уже в нескольких саженях позади.

— Да о чём вы, ваше высокоблагородие! — заорал помощник машиниста. — Они тормозят перед финишем даже вроде, неплохо тормозят, и нам тоже нужно, иначе это мы врежемся в трибуны!

Дедуктивист глянул вперёд, ужаснулся и бросился к Мйончинскому.

— Останавливай!

Молодой граф, оцепеневший было от открывшейся за передним стеклом картины, встрепенулся и тут же повис на тормозном шнуре.

Колёса локомотива разом застопорились. Раздался оглушительный визг. Людей со всего маху бросило вперёд. Детектив врезался в графа.

— Мы не успеем! — кричал Мйончинский. — Как же так получилось! — студент висел на тормозном шнуре всем своим весом. — Это из-за дыма, который перекрывал обзор! Я не понял, что мы уже настолько близко!

— И вы не о том, ваше сиятельство! — орал из тамбура помощник машиниста. — Сейчас не до сожалений! Мы горим!

Отовсюду вокруг багровеющего котла пробились открытые языки пламени. В одно мгновение они набрали силу, затрепетали, взвились к потолку, загудели. Будка наполнилась густым дымом, который чёрным шарфом повалил наружу через раскрытую Вийтом дверь.

Все надсадно кашляли. В тамбуре вообще стало невозможно дышать.

— Надо прыгать! — доносилось из дыма. — Сгорим!

— Надо прыгать! — кричал другой голос. — Разобьёмся о трибуны!

Сыщик ухватился за тормозной шнур и повис рядом с Мйончинским.

— Прыгайте! — орал он. — Все! Я останусь!

— Ну уж нет! — визжал граф. — Останусь я!

Гудящее пламя выплеснулось из тамбура.

— Что это за рычаг? — прокричал Фирс, указывая на чугунную палицу, торчавшую позади, у горящей стены.

— Ручной тормоз тендера, — ответил помощник машиниста. — Но он блокирует только одну колёсную пару!

Фирс сграбастал груду ветоши с пола, завернулся в неё, пополз в самый огонь. Отыскал рычаг. Что есть мочи потянул за него.

Локомотив опять дёрнуло. Из-под колёс посыпались снопы искр. Всех с новой силой бросило вперёд. Груда брикетов обогащённого угля, заготовленная в тамбуре для топки и уже охваченная огнём, полетела сияющим дождём в будку.

Тряпки вокруг головы Фирса занялись, и истопник нехотя отпустил тормоз. Лавируя среди катающихся по полу пылающих брикетов угля, он отступил к остальным.

Поезд дрожал, скользя на заблокированных колёсах, издавая немыслимый визг, всё более замедляясь, но никак не желая полностью остановиться.

Конец железнодорожного полотна приближался. Зрители первых рядов в панике сыпанули в разные стороны.

— Да прыгайте же! — истерично вопил Мйончинский.

И тут, издав особенно пронзительный скрежет, пылающий состав наконец встал. Лишь в шаге от заграждения, отделявшего обрыв колеи от трибун.

Всех вновь бросило. На этот раз — назад, в пламя.

Ревущий огонь охватил и локомотив, и тендер, и прицепной вагон с углём. Гигантский столб чёрного дыма бил в небо.

Один за другим из паровоза выпадали люди — студент Мйончинский, кочегар, помощник машиниста, Вийт, Фирс. Они скатывались по насыпи, с трудом поднимались на ноги и глядели на сияющий сноп огня, в центре которого угадывалась чёрная чугунная туша локомотива.

Трибуны вопили от восторга.

Фабрикант Таде, конечно, нашёл для героев приличную одежду, и теперь Вийт вновь блистал в судейской ложе, погружённый в восторженные перешёптывания и откровенные возгласы восхищения. Он нашёл оставшуюся на одном из столов с закусками драгоценную альбоку и теперь прижимал её к груди безмерно счастливый от обретённой пропажи.

После пережитого Вийта мучила жажда, и он подхватил с подноса бокал с родниковой водой.

— А ведь в фужере Сташко не было льда, — проговорил Фирс, задумчиво глядя на сверкающую, искрящуюся в солнечных лучах прозрачную жидкость.

— Да? — повернулся к нему сыскной надзиратель.

Рядом с Вийтом вдруг возник какой-то человечек. Своей серой неприметностью он сильно выделялся на фоне разряженной публики.

— Агент Остапенко, номер удостоверения сто четырнадцать, — еле слышно прошелестел мужчина. Глядел он куда-то в сторону. — Мы прибыли на дом к половому Агафоне Кутя и застали там личную охрану Таде. Они как раз допрашивали слугу. Мы Агафошку у них отобрали. Половой признался, что укладывал вещи, чтобы бежать. Вызвал извозчика. Под половицей обнаружены луддитские значки, такие же, как тот, что был найден здесь.

— Сейчас буду, сам с ним побеседую! — ответил Вийт, тоже глядя совсем в ином направлении.

К Рониславу Вакуловичу направлялась графиня-мать, и сыщик весь подобрался. Шпион незаметно растворился в толпе.

Старуха остановилась в нескольких шагах от Вийта, смерила его с ног до головы своим бесцветным взглядом и произнесла:

— Вы до сих пор полицейский? Но ведь прошёл уже месяц!

— Должен признать, так и есть! — развёл руками сыщик.

— Что ж, — пожала плечами графиня-мать, — бывает… — она пристально посмотрела на Вийта. — А вы знаете, что вы герой?

Анфир Житеславович вызвал победителя Гонок в центр залы.

Мйончинский поправил подпалённые отроческие усики и гордо прошествовал к Кубку.

— Невиданная скорость и небывалая зрелищность! — вскричал Таде. Глаза его сверкали. — Мужество, изобретательность и инженерный гений! Поздравляю с победой Адама-Каетана Петровича Мйончинского, студента!

Публика взорвалась аплодисментами. Бригада дагеротипистов принялась готовить снимок замершего рядом с трофеем героя.

— Не стоит ли отменить результаты Гонок, ведь экипажи были отравлены? — спросил выбившийся вперёд хроникёр, знаменитый Квитославный. — К тому же к финишу пришёл не паровоз, а его обгоревший остов! На трассе произошёл взрыв постороннего паромобиля! Да и к бригаде победителя уже после старта добавилось двое человек!

Таде наслаждался каждым словом в вопросе газетчика. Он явно воспринимал перечисление всех этих происшествий как комплимент.

— Какое зрелище, не правда ли! Какая интрига! — вскричал фабрикант, едва не подпрыгивая от возбуждения.

— Но нужно ведь отменить…

— Что касается условий соревнований, — перебил хроникёра Таде, — то они не делают скидку ни на какие обстоятельства. Впрочем, я с удовольствием приглашаю господина Сташко и синьора Корстини принять участие в Гонках в следующем году! Вне предварительных заездов! За год мы проложим ещё две колеи, и будет пять соревновантов!

Гости разразились одобрительными криками.

— Надеюсь, — добавил Анфир Житеславович с хитринкой в глазах, — в будущем году никто не добавит снотворное в традиционный напиток Гонок!

Все рассмеялись. Сташко развёл руками. Корстини с обольстительным изяществом многоопытного ферлакура поклонился.

И тут в толпе произошло какое-то движение. Публика притихла. В воцарившейся тишине отчётливо раздались уверенные шаги. Все взгляды обратились назад, люди стали расступаться, и в образовавшемся проходе показался стремительно шагающий к центру залы Вийт.

— Снотворное в кубиках льда всыпал в главный приз Гонок Сташко! — воскликнул сыщик на ходу.

— Но позвольте!.. — растерянно поднял голову Апрон Несторович.

— Не возражайте, — перебил его Ронислав Вакулович. — Это сделали именно вы! А как быть, если вы достигли отличной манёвренности, но не скорости! Пятьдесят тысяч и сей драгоценный Кубок стоят того, чтобы повозиться со снотворным!

— Что вы такое говорите, барон! — воскликнул Сташко. — Все знают, что это сделали луддиты!

— Сюда действительно проник луддит, — кивнул Вийт, — но он был своевременно обнаружен, а теперь схвачен. У полового Агафошки было намерение напугать публику значками, не более того. Не следует, кстати, забывать, что он бежал ещё до того, как начали готовить пунш. Никакой возможности отравить напиток у него не было. У него-то не было, а вот у вас — было!

— Но я пил из той же чаши! — проговорил лёдщик. Он обернулся к стоявшим по соседству гостям и повторил со слезами в голосе: — Я ведь тоже пил!

По зале пронёсся приглушённый шум. Гости заперешёптывались, оглядываясь на Вийта.

— Мы все видели, как пил Апрон Несторович! — воскликнула госпожа Квят. — Ещё и разбил осушённый до последней капли бокал!

— Действительно, Ронислав Вакулович… — извиняющимся тоном неуверенно промямлил Таде. Ему было неудобно за своего именитого гостя.

Дедуктивист усмехнулся и сделал шаг к лёдщику. Орлиный нос Вийта едва не уткнулся в нос Сташко. Огонь карих глаз пронзил ошарашенного преступника.

— Вы высыпали замороженную настойку мышника в Кубок и, пока она не растаяла, тут же, буквально в секунду, наполнили бокалы — свой и экипажа, — сказал сыщик. — При этом вы следили, чтобы в ваши сосуды лёд не попал. Таким образом, ваше питьё не содержало снотворного. Затем, давая отраве в чаше время растаять, вы устроили представление с выносом вёдер настоящего льда. Когда наконец остальные соревнованты зачерпнули в свои бокалы напиток, в нём уже было достаточно яда.

— Но с чего вы взяли! — вскричал Сташко. — Ведь нет никаких доводов!

— Надо признать, что сундук, в котором вы доставили снотворное, сразу же унесли, — пожал плечами Вийт, — а мешок, содержавший отравленный лёд, исчез…

— Ну вот видите… — с надеждой стал говорить Апрон Несторович.

— Но мы ведь найдём в вашем поместье и заготовленный мышник, и остатки настойки, и запас замороженной в лёд отравы, не так ли? — улыбнулся дедуктивист. — И в вашей дворне кто-нибудь да разговорится?

Сташко побледнел.

Руки его опустились.

Дагеротиписты, быстрее всех сообразившие, что произошло, тут же подхватили свой агрегат и с воплями бросились к Вийту.

А тем временем половые стройной цепочкой вносили под звуки скрипок подносы с замороженным какаовым питьём…

Примечания

14

Малый поклон (фр.).

15

Десерт по-французски (фр.).

16

Дамы и господа (польск.).

17

Удачи (итал.).

18

Сорт шампанского.